Гоша Каджи и Венец Гекаты

В результате всем без исключения надоело бестолку шугать безбашенную в своей настырности Янку, к тому же напрочь убитую горем, голодную и невыспавшуюся. И на нее махнули рукой: пусть что хочет, то и вытворяет. Кроме нее самой хуже от этого никому не станет.

Но и близняшкины силы были не беспредельны. Ближе к утру второй ночи ее глаза все реже и реже открывались, чтобы глянуть на состояние друга. Губы, уставшие саму себя убеждать, что все будет хорошо, и они на пару с Гошей еще устроят всем в Хилкровсе тихую Варфоломеевскую ночь, перестали слушаться хозяйку. И Янка, не долго думая, устроилась рядом с Каджи, свернувшись калачиком, точно котенок. А руку парнишки так и не отпустила, прижавшись к ней щекой.

Такую идиллию и застал Своч Батлер на самом рассвете. [38] Он сегодня был ответственным дежурным по школе, вот и зашел глянуть, что тут к чему. Декан Даркхола постоял минуту, нахмурившись и крепко задумавшись о чем-то своем. Потом встрепенулся, грустно усмехнувшись. И подхватив крепко спящую девчонку на руки, отнес Янку в ее спальню. [39] Вернувшись в комнату Каджи, преподаватель защиты от темных сил придвинул к кровати кресло и удобно устроился в нем полулежа, вытянув ноги. Его тонкие и длинные музыкальные пальцы выбивали причудливую мелодию, поочередно соприкасаясь подушечками. На губах застыла ухмылка непонятного назначения: и не ехидная, но и не сочувствующая. А взгляд учителя, окаменевший в одной точке где-то на переносице Гоши, казалось вовсе и не видит парнишку, а устремлен или помимо него или внутрь себя.

38

Можете выключить песню.

39

Включите песню Accept — Seawinds.

Вот только Каджи, к сожалению, ничего из происходившего вокруг него не видел. У парнишки были совсем другие развлечения. С самого начала беспамятства и до его конца перед его глазами возникали на минуту, не больше, одно за другим лица. Множество лиц, тысячи, если не миллионы. Они неспешно сменялись, дав себя рассмотреть в мельчайших подробностях, так ни разу и не повторившись. Вся их чехарда была для Гоши абсолютно бессмысленна. Даже плавая в бреду, он отчетливо сознавал, что никогда раньше их не видел, да и не мог видеть. Но они упрямо появлялись крупным планом, отчетливые до самой последней тоненькой морщинки, до малейшего прыщика и совершенно разные: молодые, старые, детские, уродливые и красивые, тонкие, толстые и нормальные, человеческие и не совсем.

И когда парнишке совсем уж наскучила нескончаемая череда образов, перед его глазами застыло, не собираясь исчезать, как прочие, лицо юноши, отдаленно кого-то напоминающее. Большие миндалевидные глаза, короткие кучерявые волосы, черные, как смоль, черты несколько крупноватые, но красивые, приятные для глаза. На малость пухловатых губах приклеилась усмешка, чуть ехидная, но больше грустная.

А потом в Гошиных ушах прозвучал настойчивый шепот, поражающий своим ледяным равнодушием:

— Этот был первым, кого ты убил. Собственной рукой, точнее волшебной палочкой. Заклинание Авада Кедавра . И нет человека. Впрочем, поделом ему, заслужил…

— Нет, — возразил Каджи навязчивому бреду. — Я никогда никого не убивал. И не собираюсь…

— Убил, убил, — со всех сторон на парнишку обрушились голоса самых различных оттенков от спокойно-увещевательных до надрывно-ненавидящих. — Ты убил! Это ты многих из нас убил. Убил, убил, убил…

— НЕ-Е-Е-ЕТ!!! Я НИКОГО НЕ УБИВАЛ!!!

Гоша орал во все горло, стараясь заглушить многоголосый хор, слаженно скандирующий одно единственное слово: убил. Руки сами собой сжались в кулаки, невиданная доселе ярость затопила каждую клеточку мозга, злость кипела в груди и рвалась цепным псом наружу, захлебываясь неистовым лаем. И тут его пронзила дикая мысль: «Но за то, что вы так настойчиво меня истязаете, абсолютно невиновного, я хочу вас убить. ДА, ХОЧУ! Прямо сейчас».

Голоса тут же резко смолкли. Но им на смену уши Каджи захлестнул чей-то радостный вой, а затем и тихий хрипловатый смешок, стремительно переросший в дикий оглушающий хохот, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки. Но в один миг он резко оборвался [40] и прозвучал спокойный голос, странно знакомый, уже не раз им слышанный, но все же неузнанный:

— Я жду тебя, Гоша. Не задерживайся, нам еще так много предстоит сделать с тобой, что не стоит терять драгоценное время на разные пустяки. Дружба, любовь, доброта, верность, честь, — все это пыль и прах на наших сапогах. ВЛАСТЬ И ВЕЧНОСТЬ! Вот что нам нужно. Тогда и все остальное само собой появится. Я жду, иди…

40

Можете выключить песню.

Бредовый мир завращался в голове парнишки, все ускоряясь. И вот он уже похож на воронку безразмерного торнадо, куда самого Каджи затягивает с неукротимой силой. Он сопротивлялся, сколько мог, но тщетно. Еще миг, и вот его, Гоши, уже нет. И тут же парнишку выбросило с другой стороны вздорного мироздания. Выкинуть-то — выкинуло, да вот только его ли?

Каджи медленно открыл глаза. [41]

Глава 11. День активных глюков

41

Включите песню Hazell Dean — Searchin.

— Вы? — Гоша не смог скрыть разочарования, прозвучавшего в голосе, а скорее в хрипловатом шепоте.

Но профессор Батлер все же смог его расслышать. И даже встрепенулся, выскользнув из объятий глубокой задумчивости.

— Нет, Дед Мороз — борода из ваты, — без присутствия посторонних он отбросил в сторону свою безукоризненно-подчеркнутую вежливость, с легкостью перейдя на более непринужденный стиль общения, а его тонкие губы искривились в кривой усмешке. — А ты кого ожидал увидеть, Каджи? Маму с папой? Министра магии? Или, может, по Вомшулду соскучился, давненько ведь не встречались?

Парнишка проигнорировал ехидство преподавателя и даже бровью не повел. Сил не хватило. Просто он оказался настолько слаб, только-только вырвавшись из потустороннего бреда, что его совершенно ничего не волновало.

— Значит, все-таки выкарабкался, — тоже не сумев скрыть разочарования, произнес Своч, рассуждая вслух сам с собой и абсолютно не стесняясь присутствия поблизости объекта рассуждений. — Что ж поделаешь, деваться некуда…

Декан Даркхола пошебуршал минутку в карманах и извлек оттуда малюсенький, но толстобрюхий пузыречек из непроницаемо-черного стекла. Затем он легко повел кистью руки, и тяжелые бархатные портьеры на окне сомкнулись. В комнате сгустился зловещий полумрак. Осталась одна единственная незначительная щелочка, через которую едва пробивался по-осеннему тусклый утренний свет. В его унылой блеклости неспешно вальсировали пылинки, кружась в причудливом танце крохотными группами.

— Сейчас, Каджи, ты вновь на минуту закроешь глаза и, когда я откупорю этот пузыречек, очень глубоко вдохнешь его аромат.

— Зачем? — вяло поинтересовался парнишка.

— Затем, что я так сказал! — резко пресек его любопытство профессор Батлер. — Или тебе нравится полутрупом валяться?

«Нет, не нравится, — подумал Гоша, зло стиснув губы, чтобы не высказать ненароком свои мысли в слух, хотя очень хотелось. — И тебе, профессор, это тоже не по душе. Ты, видать, предпочитаешь, чтобы я покоился настоящим трупом, вдохнув непонятно чего. А может там в пузырьке яд какой-нибудь мудреный? И никто ведь ничего не заподозрит впоследствии. Просто болезнь оказалась сильнее, чем думали. Все шито-крыто. Ишь как Своч удивился, что я выкарабкался».

Да только деваться Каджи было некуда. Он даже пальцем пошевелить не в состоянии, какое уж тут сопротивление. Вот и пришлось ему закрыть глаза, выполняя приказ преподавателя. А тот на несколько секунд приоткрыл плотно притертую пробку пузырька перед самым носом парнишки. Гоша сделал один единственный глубокий вздох. И сей же час раскаялся в содеянном. В ноздри ударила настолько резкая, тошнотворная и противная вонь, что его едва наизнанку не вывернуло. И глаза моментально сами собой распахнулись во всю ширь, обильно заслезившись, словно Каджи не только понюхал, а и хлебнул для полного кайфа добрый глоток нашатырки. И закусил нечищеной головкой ядреного чеснока, разжевав ее целиком.