«Господь да благословит решение мое...»

«Демократическое» временное правительство побоялось довести последний приказ Царя до армии. Специальной телеграммой Гучкова на имя Алексеева категорически запрещалось передавать приказ в войска. Алексеев, недавно рыдавший при прощании с Государем, немедленно исполнил этот приказ, хотя он не был даже подчинен военному министру. «До Государя, — пишет Дубенский, на другой день дошло известие о запрещении распубликовывать его прощальное слово войскам, и Его Величество был глубоко опечален и оскорблен этим непозволительным распоряжением» [544] .

544

Узнав о приказе Николая II, Быокенен писал: «Государь показал себя с самой благородной стороны. Все личные соображения были им отброшены, и все его мысли были направлены на благо Родины».

Почему же Временное правительство так испугалось этого спокойного и внешне совершенно не опасного приказа свергнутого Царя? «Почему? — вопрошает Мельгунов, — Не потому ли, что прощальное слово вступало в резкую коллизию с настроением либеральной общественности, воспринимавшей и оправдывавшей переворот, как неизбежную реакцию на антипатриотическую позицию старой власти? Не потому ли, что впечатление, полученное Бьюкененом, могло совпасть с аналогичным в армии, которое не могло бы оправдать ни ареста бывшего Императора, ни юридического расследования его прикосновенности к воображаемой „измене“?» [545]

545

Мельгунов С. П. Указ, соч., с. 40.

Отречение Николая II вызвало шок в армии. Слова Крымова о том, что «в армии все с радостью будут приветствовать известие о перевороте» оказались ложью. «Войска были ошеломлены — трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифестов. Ни радости, ни горя. Тихое сосредоточенное молчание, — писал генерал Деникин. — Так встретили полки 14-й и 15-й дивизий весть об отречении своего Императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат текли слезы. […] Никакого озлобления лично против Государя и против Царской семьи не было. Наоборот, все интересовались их судьбой и опасались за нее» [546] .

546

Деникин А. И. Указ, соч., с. 130–131.

Прекрасной иллюстрацией реакции армии на февральский переворот является записка генерала Алексеева Временному правительству, сделанная им 14 марта 1917 года. В ней Алексеев подробно, по фронтам, описывает то настроение, с каким русские воины встретили известие о свержении Императора: «На Северном фронте: происшедшая перемена и отречение Государя от престола — приняты сдержанно и спокойно. Многие к отречению Императора Николая II и к отказу от престола великого князя Михаила Александровича отнеслись с грустью и сожалением. По некоторым данным можно судить, что многим солдатам манифесты были непонятны, и они еще не успели разобраться в наступивших событиях. Во 2-м Сибирском корпусе 12-й армии: возбужден целый ряд вопросов относительно могущих произойти последствий. Были некоторые голоса, что без царя обойтись нельзя и надо поскорее выбирать государя, что евреев нельзя иметь офицерами, что необходимо наделить крестьян землей при помощи крестьянского банка. […] В сибирской казачьей дивизии Сводного корпуса манифесты произвели удручающее впечатление. Некоторыми выражалась надежда, что Государь не оставит своего народа и вернется к ним. Для части солдат это впечатление смягчалось тем, что Император Николай II преемником себе назначил великого князя Михаила Александровича, что Россия — еще не республика, относительно которой высказывались отрицательно. Однако, сам переход к новой власти казаками Сибирской казачьей дивизии принят с полной покорностью. На Румынском фронте происшедшие перемены войсками встречены спокойно. Отречение Императора Николая II на офицеров 9-й армии произвело тягостное впечатление. В 4-й армии большинство преклоняется перед высоким патриотизмом и самопожертвованием Государя, выразившемся в акте отречения. Здесь же манифест великого князя Михаила Александровича встречен с недоумением и вызвал массу толков и даже тревогу за будущий образ правления […] В Кавказской армии к перемене строя войска отнеслись спокойно. В Балтийском флоте переход к новому строю воспринят восторженно. В Черноморском флоте последние события встречены спокойно» [547] .

547

Алексеева-Борель В. Указ, соч., с. 509–510.

Как мы видим, за исключением всегда революционизированного Балтийского флота, основная масса армии была далека от «восторга» по поводу отречения Царя. Более того, во всех донесениях чувствуется горечь и тревога за судьбы Родины. «Кругом, в нашем полку, и особенно среди офицеров, чувствовалось тяжелое настроение и волнение за судьбу России, Государя Императора и всей Его Семьи», — писал командир Преображенского полка полковник А. П. Кутепов [548] . Но лишь в редких случаях эта горечь и тревога приняли активный характер. Храбрый генерал граф Ф. А. Келлер, собрав от каждой сотни и эскадрона представителей, заявил им: «Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то временном правительстве. Я ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: „3-й конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя“» [549] . Дружное «ура!» было ему ответом драгун, казаков, гусар. «Подъем был колоссальный, — вспоминал генерал А. Г. Шкуро. — Все хотели идти спасать плененного, как нам казалось, Государя». Келлер был отстранен Временным правительством от командования. Прощаясь со своим командиром, войска прошли перед ним в последнем параде под звуки «Боже, Царя храни!»

548

Генерал Кутепов. Сборник статей. Париж, 1934, с. 178.

549

Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. Паломник, 1997, с. 579.

Почти сразу после отречения Царя в армии начался развал. Смертельный удар ей был нанесен «Приказом № 1», изданным новым военным министром Гучковым. Но главной причиной этого развала стало устранение Царя. «С падением Царя, — писал генерал П. Н. Врангель, — пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающее его обязательства. При этом власть и эти обязательства не могли быть ничем заменены» [550] . «Солдат решил, что раз Царя не стало, то не стало и Царской службы и Царскому делу войне — наступил конец. Он с готовностью умирал за Царя, но не желал умирать за „господ“. Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена „свобода“, то кто имел право заставлять его, солдата, проливать кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?» — пишет Керсновский.

550

Врангель П. Н. Указ, соч., т. 1, с. 26.

Солдаты начали митинговать, выходить из окопов, брататься с немцами. Для германского командования свержение Царя стало неожиданным и очень важным подарком судьбы, преподнесенным, хотя и без умысла, немцам русскими заговорщиками и их западными покровителями. Немецкий генерал Людендорф писал: «На востоке наступила огромная перемена. В марте споспешествуемая Антантой революция свергла Царя. Власть захватило правительство с сильной революционной окраской. […] Наше общее положение значительно улучшилось. Предстоящие на западе бои меня не страшили» [551] .

551

Людендорф Э. Указ, соч., с. 132.

К июлю 1916 года, изувеченная «приказами» и «декларациями» «временных» реформаторов, армия была на краю гибели. Русский профессор Ю. В. Готье записал в свой дневник: «8–16 июля. Конец России. Войска перестали быть войсками. Россия потеряла возможность защищать самое себя» [552] .

Февральский переворот привел к падению объемов военного производства. Если в 1916 году заводы России произвели 1 301 433 винтовок, то в 1917 году — 1 022 423, патронов в 1916 — 1 486 087 920, в 1917 — 1 244 977 305, артиллерийских полевых орудий в 1916–4209, в 1917–3599, тяжелых орудий в 1916–1001, в 1917 — 402 [553] .

552

Зимин Ю. В. Россия — Революция — Гражданская война. Пенза, 1993 с. 59.

553

Бескровный Л. Г. Указ. соч. (соответственно по главам).

Резкое падение наблюдалось в показателях тяжелой промышленности. В 1916 году Россия произвела (в млн. пудов): выплавку чугуна 232,0; выплавку железа и стали — 205,9; добычу каменного угля — 1954,7; добычу нефти — 492,1; добычу меди — 1,269. В 1917 году эти цифры составили соответственно: чугуна — 190,5; железа и стали — 155,6; каменного угля — 1746,9; нефти 422,6 [554] .

В условиях колоссального перенапряжения сил, тяжкой усталости от войны, ее непопулярности в народе, переворот 1917 года и его последствия оказались смертельными для Российской Императорской армии, которая, лишившись Царя-Главнокомандующего, оказалась обезглавленной. Ярким примером этому может служить летнее наступление русских войск, в котором отобразились, с одной стороны, их возможности, созданные в годы командования Императора Николая II, и с другой, полная неспособность оппозиции, захватившей власть, их реализовать. Наступление началось 18 июня, на три дня позже намеченного срока, из-за постоянных митингов солдат, которых приходилось уговаривать идти в бой. Оно началось мощнейшим артиллерийским огнем, который смел вражеские позиции. Ударные части генерала Корнилова прорвали оборону противника и устремились вперед. В плен было захвачено 7000 пленных и 48 орудий. Но корниловцы не получили никакой помощи от других войск, которые все время митинговали.

554

Бескровный Л. Г. Указ, соч., с. 70.

Наступление остановилось. Опомнившийся противник 6 июля нанес ответный удар. Командовавший немцами генерал Винклер сам не ожидал того успеха, которого он достиг: русские бежали целыми толпами, оставив в руках неприятеля 85 офицеров, 2900 нижних чинов, 10 орудий. 9 июля три немецкие роты обратили в бегство две русские дивизии. «Это были уже не те русские войска», — злорадно отметил Людендорф. 12 июля Винклер занял Тарнополь, и вся Буковина с Червонной Русью оказались в руках противника. Вильгельм II прибыл лично в Тарнополь посмотреть на разгром русских. 21 августа немцы вступили в Ригу, 200 лет не видевшей врага в своих стенах. Русские беспорядочно бежали за Двину. «Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования», — так писал генерал Корнилов об армии, которая еще год назад под руководством Императора Николая II совершила одно из самых могучих и победоносных наступлений Первой мировой войны.

И тем не менее, в этом развале и позоре заключалось спасение чести и будущего Русского Оружия. Как справедливо писал современник: «Великая русская армия, рожденная Петром, армия Екатерины, Суворова, Кутузова, Багратиона, Ермолова, Александра-Освободителя и Александра-Миротворца, Скобелева, Радецкого и Гурко, армия великой войны с немцами, положившая основу успехам наших союзников, все-таки, по-существу, не омрачила доблестной своей истории. Она, в своем огромной массе, не изменила присяге, а когда Государь отрекся от престола, не стала служить никому после ухода Царя и Императора, олицетворяя в Нем понятие о родине, чести и свободе России, и наш солдат уже не стал биться „до победного конца“, ни при ком, начиная с генерала Алексеева и до прапорщика Крыленко включительно. В этом величайшая заслуга русской армии — лица русского народа и родной земли» [555] .

555

Русская летопись. Книга 1, Париж, 1921, с. 182 308