Господа офицеры и братцы матросы

Судя по всему, изначальное бурное выяснение отношений между лейтенантом и капитаном произошло после изрядного совместного возлияния. Думается, что столь же изрядным совместным возлиянием вся эта история и завершилась к взаимному удовлетворению обеих сторон. К этому можно прибавить то, что капитан Полянский впоследствии стал полным адмиралом и руководил морской блокадой прусской крепости Кольберг в период Семилетней войны. Что касается лейтенанта Ивана Сенявина (представитель славной династии Сенявиных, давшей Отечеству несколько выдающихся флотоводцев), то он дослужился до капитана первого ранга и вполне успешно командовал линейным кораблем во время той же осады Кольберга. Так что в 1742 году на шканцах «Астрахани» выясняли свои отношения кулаками далеко не самые худшие представители нашего флота.

То, что в офицерской среде имелись горячие головы и скандалы, как изустные, так и связанные с самым банальным мордобоем, на отечественном парусном флоте были не в диковинку, мы уже знаем. Но и господа адмиралы, как оказывается, не слишком отставали от своих подчиненных в выяснении личных отношений!

Из материалов адмиралтейств-коллегии за 1761 год: «В адмиралтейств-коллегии имели рассуждение, что по данному от контр-адмирала князя Мещерского на адмирала Мишукова челобитью, коим просит оный князь Мещерский о спросе его в присутствии коллегии им Мишуковым с великим криком, для чего он, князь Мещерский, главного командира в порте не слушает, и на ответ до него, Мещерского, оный же Мишуков с великим криком сказал: «Пошел вон! Будешь виноват!» Против чего оный князь Мещерский представляет: в освященном месте и не в силу о челобитчиках с настольными Ея И. В. указами в претерпении неучтивых слов, просит милостивого решения; а оный адмирал Мишуков поданным же в коллегию доношением просит против того челобития учредить комиссию и произвесть суд».

Данное дело осложнялось тем, что из двух поругавшихся адмиралов один (Мишуков) пользовался большим авторитетом, как один из любимцев царя Петра, а второй (князь Мещерский) имел большие связи при дворе. Решать дело как в пользу одного, так и в пользу другого было небезопасно. Поэтому бывший тогда во главе адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал князь Голицын, человек опытный в подобных делах, решил в данном случае мудро и просто-напросто уклонился от участия в столь щекотливом деле. В коллегию он прислал пространное письмо, в котором поведал, что «находится в болезни не малое время и не токмо в коллегию, но и в учрежденную при дворе Ея И.В. конференцию в присутствие не ездит, а затем по упомянутому делу присутствовать не может». При попытке определить, кто же в отсутствие генерал-адмирала имеет полномочия для расследования инцидента, неожиданно выяснилось, что самым старшим членом адмиралтейств-коллегии после Голицына является сам Мишуков, которому и надлежит по регламенту во всем разобраться. Это еще больше усложнило ситуацию. Князь Мещерский с таким поворотом дела, разумеется, не согласился и написал новую жалобу, на этот раз уже в сенат. В сенате почесали парики и отписали адмиралтейств-коллегии обратно, чтобы во всем разобрались, а уж потом беспокоили. Но Голицын опять «заболел» и решение вопроса повисло в воздухе. Затем и Мишуков, и Мещерский долго писали друг на друга письма в сенат и обратно, выясняя, кто и как будет разбираться с их ссорой. Сенат дежурно отписывался. Все это продолжалось более года, пока сами адмиралы, наконец, не помирились и не забрали свои челобитные друг на друга. На этом дело о склоке между двумя адмиралами и было исчерпано само собой.

А вот признание из воспоминаний адмирала И. И. фон Шанца, описавшего уже нравы флотских офицеров 20-х годов XIX века: «Старший из всех офицеров на бриге, он же и ревизор, был также содержателем кают-компанейского стола. Судя по поступкам этого ненавистного всей команде лица, можно было подумать, что ему доставляло особое удовольствие докучать мне. Беспрестанно привязывался он ко мне с какими-нибудь придирками и, между прочим, какими-то мелочными денежными расчетами. Однажды я, выведенный из терпения, сказал ему дерзость, к сожалению, ни мало не заботясь о том, чтобы облечь ее в более или менее сдержанную форму. Не знаю, насколько это встревожило забияку, но в тот же вечер он вторично пристал ко мне на шканцах, требуя денег; тогда я, взбешенный его настойчивостью, под влиянием первой нашей ссоры, забылся до того, что бросил ему под ноги 25-рублевую ассигнацию. Теперь спрашивается, чему подвергся бы я, так открыто оскорбивший в лице старшего меня сослуживца, человеческое достоинство и звание офицера, так дерзко нарушивший не только военную дисциплину, но даже правила общежития, если бы мой поступок подвергся официальному обсуждению? Думаю, что… аресту или исключению из службы. А мои начальники добродушные флагман и капитан рассудили это дело по-своему, если не совсем справедливо, то, по крайней мере, тихо, скромно, без малейшей огласки. Они, пожурив меня наедине в каюте, вразумили ревизора… мало того, они доказывали ревизору, что вовсе не место на щканцах заниматься хозяйственными расчетами, и если он позволил себе подать такой дурной пример, то тем самым доказывал свое поверхностное знакомство с морским уставом…Однажды я до того забылся, что обнажив до половины саблю, грозил отрезать… половину носа у вахтенного лейтенанта Порфирия Петровича Г…ита. К счастью моему, нетрезвое состояние, в котором находился наш лейтенант во время этого скандала, подтвержденное свидетельством некоторых из команды, спасло меня от судебного преследования».

Случались с дуэлями и курьезные случаи. Так, во время первого кругосветного плавания участвовавший в нем знаменитый дуэлянт граф Федор Толстой-Американец вследствие произошедшей ссоры был вызван на поединок корабельным офицером. Из воспоминаний Ф. Булгарина: «…Граф Толстой был опасным противником…

В поединке был хладнокровен и отчаянно храбр. Офицер знал об этом и предложил «морскую» дуэль – выброситься за борт и там бороться. Толстой отказался, сославшись на неумение плавать. Тогда моряк обвинил графа в трусости. Услышав это, Федор Иванович обхватил противника руками и выбросился с ним за борт. Матросы едва успели их вытащить. Офицер в борьбе получил серьезные повреждения и был настолько потрясен случившимся, что через двое суток скончался». Впрочем, история о смерти некоего офицера после необычной дуэли с графом Толстым не более чем легенда.

Были и не менее курьезные случаи. Во время кругосветного плавания и дипломатической миссии в Японию в 1853 году вице-адмирала Е. Путятина на фрегате «Паллада» он вызвал на дуэль командира фрегата капитана второго ранга Унковского. Впрочем, самой дуэли, разумеется, не состоялось, ибо начальник, согласно всех дуэльных регламентов, не имеет права драться на дуэли со своим подчиненным. Однако впоследствии об этом достаточно курьезном случае ходило много разговоров.

История же данного случая такова. Ревизором, то есть офицером, отвечающим как за снабжение команды продуктами, так и осуществляющим закупку продуктов для кают-компании на «Палладе» являлся лейтенант Техменев. В какой-то момент Путятин потребовал, чтобы Унковский осуществил проверку, по каким ценам офицер закупает продукты и не уходят ли какие-то финансовые средства в карман ревизора. Унковский категорически отказался от такого поручения, заявив, что Техменев его боевой товарищ, и он ему полностью доверяет. Адмирал настаивал, а командир фрегата отказывался выполнить его распоряжение, считая его аморальным и подрывающим сложившуюся обстановку товарищества и доверия среди офицеров судна. Конфликт зашел так далеко, что в один из дней Унковский заявил, что он вынужден подать в отставку. На что Путятин ответил: «Отставку я вам не дам. А если вы потребуете удовлетворения – я готов!» На этом собственно конфликт и был исчерпан. Однако брошенная в сердцах фраза вице-адмирала и послужила впоследствии поводом для слухов о дуэли. Любопытно, что «противостояние» вице-адмирала и капитана второго ранга в конечном счете не только сошло на нет, но впоследствии даже переросло в большую личную дружбу Путятина с Унковским.

В целом можно сказать, что после весьма жестоких даже в отношениях между офицерами времен до середины XVIII века затем нравы начинают понемногу смягчаться. Разумеется, люди есть люди и время от времени ссоры, дуэли и даже драки случались, но такого массового характера, как в гвардии и армии, они никогда не имели. Объясняется это прежде всего тем, что основу морского офицерства парусного флота составляло самое бедное дворянство, которое жило одним жалованием и дорожило службой. Кроме этого, суровые и опасные условия службы, оторванность от внешнего мира сплачивали офицеров, делая их не просто сослуживцами, а почти родственниками. В этих условиях даже возникающие недоразумения решались, как правило, полюбовно.

Глава седьмая Ищите женщину

Женский вопрос среди моряков парусного флота был всегда злободневен. Моряки женщин любили во все времена. При этом в силу малого времени нахождения на корабле, неустроенности жизни, недостатка средств для содержания семейства и неясности перспектив они зачастую долго не могли обрести своего дома.

Находясь постоянно в одних и тех же весьма изолированных от внешнего мира гарнизонах, таких как Кронштадт, Ревель, Свеаборг, Севастополь и Николаев, морские офицеры из-за нехватки времени, просто не имели возможности поиска себе невест где-то в других городах.

Запрещение женитьбы на девушках низкого происхождения, артистках и разведенных (взявших при разводе вину на себя) у флотских офицеров существовало с момента образования флота. В 1866 году это было оформлено и законодательно. Именно тогда были учреждены правила, закрепившие давно всем известное положение дел с браком для офицеров императорского флота. Отныне офицерам вообще категорически запрещалось жениться ранее 25 лет. До 28 лет офицеры, получающие до 100 рублей в месяц, могли жениться только с разрешения своего начальства и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения реверса, принадлежащего офицеру, невесте или обоим. В рапорте морского офицера с просьбой о разрешении на вступление в брак следовало указать фамилию и происхождение невесты, а также приложить свидетельство о достижении невестой 16-летнего возраста. Без такого свидетельства начальство не вправе было давать разрешение на вступление в брак, а священники – его венчать. Кроме того, флотские начальники только тогда могли разрешать жениться, когда служащие представляли письменное согласие родителей, или опекунов, или попечителей невесты и ее собственное, а сам брак, по мнению начальников, был пристойным. Понятие «пристойность» требовало, чтобы невеста офицера была «доброй нравственности и благовоспитанна», а кроме того, «должно быть принимаемо во внимание и общественное положение невесты». При подаче офицером соответствующего заявления командир корабля (экипажа) обязан был решить вопрос о пристойности брака и, если не видел к тому препятствий, представлял свое заключение начальнику флотской дивизии, который и имел право дать окончательное разрешение. При поступлении на службу офицеров из отставки, женившихся во время отставки (для чего разрешения не требовалось), вопрос о его браке с точки зрения пристойности должен был рассматриваться на тех же основаниях, и офицеры, чей брак не признавался пристойным, на службу не допускались. То же правило действовало в отношении юнкеров и вольноопределяющихся, вступивших в брак до поступления на действительную военную службу, при производстве их в офицеры. Так что это требование носило абсолютный характер: офицер ни в коем случае не мог иметь жену, не отвечающую представлениям о достоинстве офицерского звания. Вступление в брак без разрешения влекло дисциплинарное взыскание или увольнение со службы.

Не разрешался брак на особе предосудительного поведения, на дочери человека с неблаговидной профессией (например, ростовщик). Никогда не давалось разрешения жениться на опереточной актрисе или на цыганке из цыганского хора и особенно на девице легкого поведения. При этом бедность невесты, ее вероисповедание (кроме иудейского), незначительность ее общественного положения, как правило, не влияли на решение флотского начальства на дачу разрешения на брак.

Были и персональные запрещения на женитьбы. Так, император Николай Павлович особым высочайшим указом запретил в 1829 году жениться бывшему командиру фрегата «Рафаил» капитану второго ранга Стройникову, сдавшему свое судно туркам, «чтобы трусов не плодить». Однако на заре регулярного флота один из адмиралов, презрев все условности и запреты, женился на прачке, причем легкого поведения и темного происхождения. Никакой обструкции при этом адмирал не получил. Наоборот, вскоре он даже короновал свою супругу-простолюдинку всероссийской императрицей Екатериной. Этим адмиралом был Петр Великий. Но то, что дозволено Юпитеру, не может быть дозволено быкам…

В царствование императора Павла Первого много шума наделала история женитьбы сына знаменитого российского флотоводца Василия Чичагова Павла. Будучи на стажировке в Англии, Чичагов-млаший познакомился и влюбился в некую девицу Элизабет, дочь отставного британского капитана Карла Проби. Узнав о том, что капитан первого ранга Павел Чичагов надумал жениться на англичанке, обиделся император Павел Первый, заявивший своему фавориту контр-адмиралу Кушелеву:

– Передайте этому дураку, что и в России полно засидевшихся девиц. Я не вижу необходимости плавать за невестами в Англию.