Господа юмористы. Рассказы о лучших сатириках страны, байки и записки на полях
Шрифт:
Я с Хайтом познакомился через Феликса Камова. Помню, мы принесли своему учителю, Феликсу Соломоновичу, целый спектакль под названием «Цирк». Мы – это самодеятельные авторы из МАИ. Нас тогда было четверо. Мы читали тексты, а Феликс и Хайт отмечали, какие миниатюры хорошие, какие плохие. В конце чтения оказалось, что оба они отметили одни и те же миниатюры.
Хайт был старше меня на два года. Когда мы пришли в юмор, Хайт уже был известным писателем. У него были совершенно уникальные способности в юморе. Я думаю, что он был лучшим репризёром в стране в 70—80-х годах.
А подружились мы уже в 70-х годах,
Хайт очень хорошо выступал. Он говорил репризу и сам при этом очень заразительно смеялся, а если учесть, что и тексты у него были самые лучшие во всей нашей компании, то, соответственно, и успех у него был большой.
Помню, в Киеве мы сидели на сцене. Во главе нашей компании – Виктор Веселовский, завотделом юмора ЛГ, его зам – Илья Суслов, редактор Резников, дальше писатели Владимир Владин, Аркадий Арканов, Лион Измайлов и Аркадий Хайт. Мы отвечали на записки. Одна записка, которую зачитал Веселовский, была адресована Хайту, как автору «Ну, погоди!»: «Скажите, поймает ли Волк Зайца?»
Веселовский сказал:
– Здесь автор, вот пусть он и отвечает.
Хайт сделал три шага к микрофону и тут же ответил:
– Пока хочет есть Волк и хотят есть авторы фильма, Волк Зайца не поймает.
Это был мгновенный ответ, и зал разразился хохотом и бурными аплодисментами.
Хайт был человеком с чувством собственного достоинства.
Помню, мы приехали из какого-то города и наш начальник, Веселовский, сказал:
– Ребята, сейчас мы все едем в «Литературку». Надо выступить перед коллективом редакции.
Хайт сказал:
– Нет, я поеду домой.
– Аркадий, – строго сказал Веселовский, – надо!
Аркадий сказал:
– Тебе надо, ты и езжай, а я поеду домой. Мы с тобой о выступлении в редакции не договаривались.
И уехал.
Почему все слушались Веселовского? Потому что все хотели печататься в ЛГ. И Хайт хотел, но он не боялся, что его не будут печатать. Он хорошо работал на эстраде и в кино и мог себе позволить не подчиняться.
Я в то время был просто влюблён в Хайта. Он был остроумным, независимым, здорово выступал и очень хорошо одевался. В то время хорошо одеться было проблемой, но он где-то доставал хорошие шмотки. Довольно высокий ростом, со спортивной фигурой, всё на нём сидело очень ладно.
Одно время с нами на гастроли ездил остроумный и довольно злобный конферансье Альберт Писаренков. Он делал на сцене буриме. Собирал в зале рифмы, на ходу обыгрывал их репликами, а потом на этих рифмах делал три стихотворения, под Маяковского, под Вознесенского и под Евтушенко.
Этот его номер имел бешеный успех.
Мы сели в поезд, направляясь в Киев. Последним пришёл Александр Иванов, самый известный советский пародист. Писаренков что-то пошутил, а Иванов тут же сказал ему:
– Ещё раз так пошутишь, схватишь жида.
Писаренков больше с Ивановым не шутил. Но всех нас в том самом Киеве очень удивил.
Мы жили в гостинице ЦК и обедали там же, в ресторане. И вот все мы, человек семь, сидим за столом, и вдруг Писаренков говорит:
– Спорим, что я спрошу официантку, имела ли она сегодня половые сношения. – Он, конечно,
употребил другое слово, но я смягчаю. – И главное, – добавил он, – официантка на меня не обидится.Кто-то из нас с ним поспорил на бутылку коньяка.
Подходит официантка, и Писаренков нагло говорит ей:
– Скажите, вас сегодня е….?
Мы все оцепенели.
Официантка, видно не поверив самой себе, говорит:
– Что вы сказали?
Писаренков так же громко и разборчиво говорит ей:
– У вас блины сегодня есть?
Официантка говорит:
– Нет, блинов нет, – и дальше, как ни в чём не бывало, принимает заказ.
Мы поставили Писаренкову бутылку коньяка.
Точный психологический расчёт. Официантка не могла себе представить, что кто-то может такое спросить, ей показалось, что она ослышалась, потому и переспросила.
Вот такой был наглый конферансье. А злобный был, наверное, из-за язвы. А может, и наоборот, язва была от злобности.
Хайт, Курляндский и Камов вместе написали восемь выпусков «Ну, погоди!» – до тех пор, пока Камов не подал на отъезд в Израиль.
«Ну, погоди!» имел бешеный успех. Выпускалось множество сопутствующих товаров, всякие майки, кепки с эмблемой «Ну, погоди!».
Я помню, Феликс рассказал мне, что какой-то завод выпустил открывалки для пива с эмблемой «Ну, погоди!». И на деньги от продажи этих открывалок был построен пансионат на Чёрном море.
Авторы не получили ни копейки.
Феликс говорил:
– Ну, хотя бы пригласили просто пару недель отдохнуть. Ни за что. Никому и в голову это не приходило.
В то время в «Клубе 12 стульев» редактором работала жена Арканова, Женя Морозова, а на киностудии «Мосфильм» в кинообъединении Данелии работала редактором жена Горина, Люба Горина.
По этому поводу Хайт сострил:
– Они забыли, что юмор половым путём не передаётся.
В те времена самым главным тамадой в Москве был конферансье Борис Брунов. Не очень искусный конферансье за столом был королём.
Тут он себя не ограничивал темами и острил напропалую. Причём острил хорошо. Помню, праздновался мой день рождения в ресторане ЦДЛ. На ужине были остроумные люди: поэт Михаил Танич, Геннадий Хазанов, Аркадий Хайт и очень остроумный поэт Валерий Шульжик.
Каждый острил, как мог. До тех пор, пока с концерта не приехал Борис Брунов. Это был день 5 мая, а перед Днём Победы Брунов вёл концерты весь в орденах, медалях и значках.
И вот он в этих наградах приехал ко мне на день рождения, сел во главе стола, и дальше говорил он один, все остальные умирали со смеху. Он импровизировал по любому поводу. А в конце шёл его коронный номер. Он говорил тост про каждого сидящего за столом и про каждого ухитрялся пошутить, не всегда в десятку, но всегда смешно.
Вообще, он был, конечно, уникально одарён в юморе, и именно импровизационно.
Однажды на площади Революции к нему подошёл какой-то человек и спросил:
– Как пройти к Большому театру?
Брунов закричал:
– Пошёл вон, шпион!
Когда-то Брунов вёл конкурс артистов эстрады. В нём участвовал молодой артист из Баку Карен Ованесян.
Перед последним туром Брунов сказал Карену:
– Сегодня решается твоя судьба. Или ты станешь лауреатом, или навсегда останешься армянином.