Господин барон

Инспектор с комиссаром переглянулись, в уши графу зашептали с двух сторон люди очень официального вида, в дверях еще трое что-то оживленно чиркали в планшетах. Наконец, окончательно помрачневший комиссар, откашлявшись, спросил:

— Тогда какого… в смысле, зачем, уважаемый господин барон, вы позволили себя задер… в смысле — неужели вы не могли объяснить это еще два часа назад? Мы бы со всем уважением приняли участие, и уверяю вас, что… гхм… нам удалось бы избежать некоторых… ненужных трений. Опять же господин граф…

Я встал и начал собирать вещи со стола, рассовывая их по карманам.

— В самом деле, зачем мне могло понадобиться отвлекать на себя внимание? — Удерживая серьезную мину я со значением подмигнул одному из журналистов, у которого мгновенно заблестели от азарта глаза. — Два часа, масса времени… думаю, заказанная мной партия копий Эскенландской Чаши уже подъезжает к Гравштайну. Мне стоит поторопиться, много дел. Значит, говорите, Чаша на месте? Отлично, я так и предполагал. Разумеется, где же ей быть, ведь Ее. Никто. Не. Похищал. — И снова подмигивание журналисту. — Приятно было познакомиться, господин комиссар. Граф, а не пройтись ли нам немного?

— О, конечно, Александр!

Выражение физиономии инспектора, из-под носа которого уводили удачно раскрытое дело и возможное повышение, стало приемлемой платой за два часа скуки и нервотрепки.

— Раз выяснились все обстоятельства, я больше не могу вас задерживать, уважаемый фон Гравштайн. Конечно, есть еще некоторые вопросы…

— Следующий месяц я практически безвылазно буду занят, но уверен, управляющий охотно вам поможет. Он у меня по совместительству министр иностранных дел, так что обращайтесь. Правда, он французов не очень любит, но кто у нас без недостатков? А теперь прошу простить, господа, много дел!

На выходе из участка журналисты рванули с места наперегонки. Мы с де Нюи посмотрели им в след и с одинаковыми улыбками (пусть и по разному поводу) одновременно поклонились:

— Благодарю, граф! Ваше участие оказалось очень кстати, но право, стоило ли беспокоиться?

— Конечно, Александр, конечно! Вы и как личность и как барон меня очень интересуете, я не мог поступить иначе! Благодарю, господа, дальше ваша помощь не потребуется. — Отпустив юристов мы пошли по улочкам, ведя неспешный разговор.

— Все-таки что-то нехорошее есть во всех присутственных местах, а особенно связанных с отправлением правосудия. Когда выходишь оттуда дышится как-то легче… впрочем, может это тот самый «воздух Парижа»?

— Возможно, Александр, возможно. Я так понимаю, что вам надо было…

— Просидеть некоторое время в участке, пока мой друг, барон фон Финдифрош, занят другими делами.

— Другими делами, вот как? Ну что же, надеюсь, у него все получится. Кстати, хорошее кафе. Заглянем?

У меня было еще время, так что заглянули. Граф-модельер оказался неплохим собеседником, но почему-то все темы сводил к одному:

— Как барон фон Гравштайн вы можете претендовать на трон Нейморики, через вашего дальнего предшественника, Эгроина Гравштайн. И, таким образом, на трон некоторых европейских государств, к примеру на все ту же Британию… ну или точнее на Англию.

— Право лишь тогда право, когда оно подтверждено силой.

— Приятно видеть настоящую эскенландскую практичность!

— Скорее — Римскую. Румыния, все-таки, последняя из провинций старого Рима, окруженная тьмой невежества.

Чем-то наш разговор напоминал те суматошные годы, когда постоянно приходилось доказывать, кто ты есть, кто за тобой стоит и кто тебя знает — причем не факт, что хоть в одном твоем слове была хоть капля правды. Главное, чтобы верили твоим словам типа «да за меня вся Слободка подпишется! Да я с самим Черепом работаю!» Впрочем, что-то подобное об аристократии я всю жизнь подозревал. Формулировки чуть-чуть гламурнее, а суть та же.

Не съездить ли на могилку к старине Карлу Иерониму Фридриху, не похвастаться ли своими подвигами, как барон — барону? Тем более, от моего баронства недалеко…

— Так что в принципе вы можете претендовать на герцогский трон.

— Скажите, любезный граф, может, у меня и на трон Франции есть права?

Он нервно ерзнул взглядом, но прежде чем ответил я перебил:

— Так, все! Не продолжайте, а то мне в самом деле придется Париж завоевывать!

— Знаете, друг мой, — он оглянулся по сторонам и неожиданно тяжело вздохнул. — Я был бы не против… Да и не только я.

Нет уж! Зачем мне столько арабов и шампанского?

Минуту помолчав я спросил, переводя тему:

— И как это у вас под рукой оказались нужные люди?

— О, мой дорогой Александр, еще вчера я понял, что вы из тех людей, что плохо вписываются в цивилизованные рамки. Есть у вас в лице что-то такое… — Он неопределенно пошевелил пальцами и я со вздохом подсказал:

— Пиратское?

— Точно! Именно! — Де Нюи вдруг отчетливо щелкнул, переключаясь и уходя куда-то в себя. — Пираты… но ведь в самом деле… отличная идея, как раз последний штрих!

Стараясь не представлять себе бородатых, одноглазо-одноруко-одноногих морских разбойников, наряженных в прозрачные кружева «от Нюи» я невежливо посмотрел на часы. Роже, впрочем, уже что-то чертил на салфетке, иногда бросая на меня извиняющиеся взгляды. Не знаю, зачем он мне помог, но сейчас мы резко отдалялись друг от друга. Еще раз поблагодарив за участие и пригласив к себе в замок я откланялся.

Звонок, такси, десять минут дороги, вокзал, поезд. На мое счастье, сегодня из города можно было выбраться без помех, так что час спустя я был уже далеко. Вокзал провинциального городишки, очень похожего на эскенландские. Кафе. Звонок.

Получасом спустя мы гнали по дороге к границе с Бельгией в стареньком, совершенно не аристократическом Фольксвагене. Мой сидящий за рулем «подельник» периодически мешал проглядывать появляющиеся в новостях сообщения о произошедшем, и наконец не выдержал:

— Александэр… а что дальше?

С удовлетворением закончив еще один комментарий в обсуждении статьи, я пожал плечами:

— Дальше? Об инциденте в музее станет известно всем заинтересованным лицам и охочей до сенсаций публике, и всем станет интересно — а что же, собственно, произошло? Сначала станут оправдываться французы, мол у них ничего не крали, все это злобные наветы. Им, конечно, никто не поверит, после того, как они сами меня арестовали и держали в застенках, любые их слова, противоречащие моим, будут восприняты именно как оправдания: люди всегда считают истиной то, во что верят, а верить в красивое ограбление гораздо приятнее, чем слушать скучные доводы властей. Шум в музее был? Был, вы сами его устроили, замкнув сигнализацию! Есть мнение, что чаша подменена авантюристом, в смысле патриотом-эксенландцем? Есть! У нас целых двадцать человек сообщников, которые будут месяц хвастаться своей отвагой, и сотня очевидцев, которые «вспомнят» все, что угодно. Еще бы, мы им такое зрелище устроили!

Затем мы будем делать вид, что Чаша уже у нас, просто мы боимся за нее, и прячем в разных местах, под видом копий, и вот нам как раз поверят. Потом возмутятся испанцы, но у меня, по случаю, есть чем их успокоить.

Так что впереди несколько раундов переговоров, а потом тихо-мирно промелькнет где-нибудь сюжет, что произошел обмен историческими реликвиями, имеющими культурную ценность для братских, исторически связанных народов Испании и Эскенланда, да и Федерация не упустит шанса показать, что и она при делах, так что правдивые доводы Франции никто слушать не станет, всем выскажут, что да, Чашу украли, но не будем об этом, тем более, что эски как благородный народ откупились. Нам преподнесут как «памятный сувенир» «копию» Чаши, я отдам эту «копию» вам, и вы, исполняя данный обет, отдадите ее в руки старика Эгельберта, который будет рад до смерти. Мы получим оригинал без преступлений и насилия, испанцы получат сопоставимую реликвию, федераты получат шанс показать фигу соседям, а французы… ну что же, «победили мы французов», им не привыкать! Франция прекрасна и так.