Господин барон
Шрифт:
— Это мы и выясним!
— Понял, понял. Значит, пока ничего не известно?
— Нам известно все, что следует знать! По какой причине вы оказались на экспозиции?
— Любопытство и чувство долга.
— Мы здесь не шутим! — Чиновник даже стукнул по столу. — Вы арестованы на месте преступления!
— Так я уже арестован?
Он пощелкал мышкой, что-то ища в компьютере, а потом «добил»:
— Ну, для вас это не новость? Вы уже были под следствием и провели немало времени в тюрьме!
— Это была политика.
— Все так говорят!
— А вы проверьте. Я арестован по делу, связанному с
Точно. Его до сих пор держат, ждут, пока эта самая совесть проклюнется и он хоть половину награбленного вернет.
— Ну-ну. У нас тут не любят рецидивистов! Советую сразу помочь следствию, это вам зачтется!
На вопрос, арестован ли я, он так и не ответил. Пока все идет как и планировалось… но это не надолго.
Чиновник, ища к чему придраться, поковырялся в пакете с отобранным у меня имуществом и радостно вытащил складник.
— Это нож!
— О, вы совершенно правы. Это нож.
— Вы всегда носите с собой оружие?
— Нет, я ношу нож как любой нормальный мужчина.
— Так-так… он оскорбил меня, назвав ненормальным! — Последнее было сказано к стоящему у двери полицейскому.
— Просто констатировал факт.
— Почему вы носите нож?
— Мне положено это делать. Видите ли, сообразно традициям моего народа… — Следующие пять минут я вываливал на француза все, что помнил из одной любопытной книжицы, стараясь поменьше гнать отсебятины. — Таким образом поединок чести на кинжалах требует кинжала. Вот я и ношу с собой нож.
Чиновник даже потряс головой. А что он думал, не ему одному дано людей грузить! Хотя слабоват, слабоват. Или время тянет. Как я.
За дверью тем временем нарастал шум. Мельком глянув на часы я удивился, нанятые мной журналисты должны поднять его только через сорок минут, а тут явно кто-то чего-то требовал, а иногда в речи мелькало «могила». Наконец дверь открылась и к нам зашли сразу несколько человек. Одного я точно знал и меньше всего ожидал здесь встретить.
Роже де Нюи, во всем блеске своего золота, с приветливой улыбкой слегка поклонился.
— Рад снова вас видеть, господин фон Гравштайн!
— Гравштайн? Это ошибка, он не…
— Это в самом деле ошибка, инспектор. И совершили ее вы! Господин комиссар, я хотел бы знать, в чем обвиняют моего друга и гостя, Александра Могила фон Гравштайн?
— Господин граф, что вы, пока никто никого не обвиняет…
— Молчите, инспектор, с вами будут говорить мои юристы!
Оторопев, я смотрел как модельер, к которому служащие великой Республики почему-то обращались исключительно с титулованием, строит сразу двух полицейских, а те вяло и как-то без энтузиазма отбрехиваются. Комиссар, плотный усатый дядька, кидал злобные взгляды на допрашивавшего меня, как оказалось инспектора, и уверял, что вот-вот все разъяснится и дело будет решено ко всеобщему удовольствию. При этом он что-то не рвался меня освобождать, юля изо всех сил — видимо все еще лелея надежду как-то меня упечь за ограбление.
— Вы задерживаете невиновного человека!
— Мы всего-лишь попросили мсье Могиля… в смысле господина барона разъяснить некоторые аспекты, так сказать пообщаться…
— Ну что же, мы пообщались от души, я могу теперь идти?
— Э-э… я еще должен выяснить…
— Могу я тогда позвонить своему
управляющему?— Не уверен, что…
— Можете, господин барон. — Граф сердито взглянул на комиссара и взяв со стола протянул мне телефон. Спустя минуту мне ответил знакомый голос:
— Александэр?
Я переключил на громкую связь и доложился:
— Фон Шнитце, я в Париже, меня схватили по сфабрикованному обвинению.
Спустя секунду молчания, озадаченного вокруг меня и воинственного в трубке, старик утверждающе спросил:
— Прикажете собрать ополчение?
— Собирайте. Я там как, могу объявить войну Франции?
— О, это интересный вопрос! В принципе — да.
— Отлично. Позвоните ярлу Эрику и сообщите, что я предлагаю ему завоевать Лютецию вместе со мной.
— Он будет в восторге, Александэр! Его предок однажды это уже сделал. — Полицейские смотрели на меня со все большим недоумением, а модельер расплывался в совершенно детской счастливой улыбке. — Но хочу заметить, что господин ярл сейчас лечится, у него сломана одна рука.
— Эгельберт, это Эскенланд завоевывать ему две руки надо было и то не получилось. На прекрасную Францию и одной хватит.
— Совершенно с вами согласен, господин барон!
Инспектор злобно засопел, комиссар сердито откашлялся, де Нью с лукавой укоризной покачал головой. Ему я кивнул, извиняясь, и подмигнул.
— Хорошо. Что с фон Виндифрошем?
— Передаю дословно — он на точке три, все штатно.
— Замечательно. Если я не отзвонюсь до трех дня — объявляем войну!
— Да, господин барон!
Я отключил телефон и развел руками:
— Эскенландец, горячий парень. Им только дай с кем-нибудь подраться.
Полицейские попереглядывались, наконец комиссар откашлялся и с «политической улыбкой» задал вопрос:
— А что это было там насчет войны? Какая-то игра слов?
— Никакой игры… вон там, в бумагах, лежит свиток. Инспектор, потрудитесь развернуть.
Час назад полицейский уже разворачивал его, но прочитать не смог и отложил, за ненадобностью, теперь же он нервно схватил пергамент и с какой-то тревогой протянул комиссару. Тот развернул плотный материал и уставился на повисшие печати.
— Это что?
— Это мои документы. Выписаны, как полагается, в соответствии с обычаем эсков… ну, привнесенным обычаем, все-таки собственной письменности у этого маленького народа не было, так что вся дипломатическая переписка велась на латыни.
— Дипломатическая? — Комиссар еще пытался изобразить непринужденность, но было ясно, что услышанное ему не нравится.
— Ну да. Визит главы государства, пусть и неофициальный… я на всякий случай захватил верительные грамоты. Это они и есть.
— Главы государства?
— О, вы не в курсе? С отделением Эскенланда Гравштайн стал самостоятельным субъектом международного права, а поскольку последние двадцать три года я руковожу баронством… Наша суверенность была признана Республикой во время Консулата, я проверял, а раз положение обязывает, пришлось выписывать самому себе документы. Правда, очень не хотелось вручать их лично президенту, все-таки я здесь с личным визитом — вдохнуть воздух свободного Парижа, посмотреть на новую коллекцию маэстро, посетить музей… и высказать свое отношение к экспозиции украденных когда-то у нас реликвий.