Господин Гексоген

Все громко, возбужденно разговаривали над убитой лосихой.

– От, елки зеленые! Котлеты будут! – Молоденький шофер, помогавший егерю гнать стадо на выстрелы, ухватил лосиху за ногу.

Егерь под уздцы подвел лошадь. Лошадь послушно топталась, скалила желтые зубы. Добычу подхватили за ноги, за уши, с трудом вволокли на подводу. Лосиха не помещалась на ней, и егерь супонью стянул к животу ноги, подогнул голову и плотно уселся ей на глаза. Лошадь тронулась, все двинулись следом, оставляя на болоте черную мокрую вмятину, розовую по краям.

Телега мягко колыхалась в колее. Спина лосихи бугрилась, закиданная зеленым сеном. Белосельцев шагал за телегой, видя, как капает кровь.

Они вернулись на кордон под хрипы и визги загнанных в клеть собак, учуявших издали запах звериной плоти. Егерь соскочил с телеги, достал из-под сена веревку, ловко накинул петлю на лосиную ногу, другой конец намотал на столб. Тронул лошадь, веревка натянулась, лосиха соскользнула с саней, грохнулась с гулом и стоном. Опустевшая телега облегченно покатилась.

Лосиха лежала посреди двора, одна нога вытянута, как струна, с веревкой, подтянутой к столбу. Все сошлись над добычей.

– Кто разделывать станет? – спросил егерь, обращаясь к Копейко, как к главному хозяину добычи. – Шкуру бы не испортить. Из нее хороший ковер выйдет.

– Пусть Буравков разделывает, – усмехнулся Копейко, – всю жизнь сдирал шкуры. Ни одной не испортил.

Буравков вынул длинный блестящий нож и быстро, точно обвел им лосиные ноги выше копыт. Шкура легко распалась, из-под шерсти глянули красные жилы. Буравков ухватился за кромку кожи, потянул, скаля от напряжения зубы. Кожа поползла с легким потрескиванием, обнажая кость с белыми, туго натянутыми сухожилиями и перламутровыми венами. Он толкал шкуру концами коротких пальцев, то и дело вытирал их о шерсть. Из-под звериной шкуры буграми выходили мускулы, как из открытой кастрюли шел пар. Лицо Буравкова розовело сквозь пар, ноздри его сжимались, ловя разлетавшийся запах крови. Все жадно помогали ему, хватались за шкуру, тянули, чертыхались, пинали лосиху ногами с веселой ненавистью.

– А ну колыхни его!.. – приказывал Буравков. – На бок, на бок вали!..

Тушу перевернули. Что-то вдруг екнуло в ней, забурлило. Из раскрывшейся шеи брызнула мертвая кровь. Лизнула Буравкову сапог. Он брезгливо отдернул ногу, пнул лосиху.

– Давай сюда колун, – потребовал он, – шкуру сильней натягивай!

В несколько рук стали тянуть шкуру, отделяя ее от мускулов, а Буравков тыльной стороной колуна, мокрым тупым железом, стал бить в млечные пленки, в перламутровые сплетения, отбивая шкуру от красных мышц. Ее содрали с хрустом и чмоканьем, вытолкали красную мускулистую тушу, как из халата. Постелили шкуру на траву посреди двора, и она, как серебристо-серый ковер, устелила траву, окутанная розовыми испарениями.

Звякнув и повертев лезвием в позвонках, отделили голову. Собаки хрипели, кидались сквозь железные прутья. Принялись разделывать тушу. Всунули нож в легкие. Раскрыли брюшину, закачались огромные мешки кишок, перетянутые сетью жил. Раскроили грудную клетку, и там, среди бледно-розовых легких, зачернело сердце.

– Дай-ка за него подержусь!..

– Ого, склизкое!..

Кишки колыхались, как резиновая надувная лодка. Синяя печень ныряла среди них, будто маленький гладкий тюлень. Жадные руки хватали и драли внутренности, тянули их, как постромки огромного парашюта.

Возвращались в избу, гремели рукомойником, смывая с пальцев сукровь и слизь. Резали на доске печенку, чистили лук, кидали на шипящую сковородку. Достали из ящика водку и виски. Ели раскаленную печень, кидали вслед частые хмельные рюмки. Блестела клеенка с розовыми цветочками. На нее падали и застывали капельки сала. Егерь и шофер, охмелев и насытившись, вышли из избы покормить жилами и костями собак. Гречишников, жадно запивая обжигающую печень стаканом холодного пива, сказал:

– Теперь от наших лосей к нашим баранам. – Он весело и любовно взглянул на Белосельцева. – Тебе особая благодарность от Избранника. Он восхищен проведенной операцией. Сказал, что она войдет в историю новейшей русской разведки.

– Польщен, – ответил Белосельцев, чувствуя, как отяжелел от еды.

– Нам нужно обсудить следующий этап «Проекта Суахили», – продолжал Гречишников голосом руководителя конференции, отодвигая черную сковороду с потускневшим остывшим жиром. – Пускай Копейко кратко проанализирует сложившуюся ситуацию.

– Надо констатировать, – начал Копейко тоном докладчика на оперативном совещании штаба, – что в результате спецоперации по устранению Прокурора в президентском окружении возникла высшая степень доверия к Избраннику. Дочь пригласила его в узкий круг друзей, и они провели несколько часов вместе в элитном ночном клубе. Зарецкий нанес ему визит на Лубянку, посвятил в свои закрытые проекты, в том числе и тот, что касается чеченской нефти, и просил содействия, обещая долю в прибыли. Сам Истукан принял его в резиденции. Необычно много говорил. Жаловался на одиночество, на здоровье, на вероломство подданных, на бездарность помощников. Сообщил, что занят поисками преемника, кому бы мог передать власть.

Белосельцев понимал, что является участником тайной встречи, по-прежнему участвует в заговоре. Он честно, хотя и с мучительными издержками совести, выполнил возлагавшуюся на него задачу. Все остальное будет проходить без него. Он давно ушел из разведки, а теперь уходит и из политики. Уедет из Москвы, запрется на осенней даче и отшельником станет доживать свои годы. Перечитывать любимые стихи, перелистывать бабушкин томик Евангелия.

– Раскол в правящей верхушке после устранения Прокурора не уменьшился, однако приобрел иной характер, – продолжал Копейко, четко, по-оперативному, формулируя мысли. – Мэр и Астрос ослаблены, и вместо фронтальной атаки на Президента, с обвинениями в коррупции и упреками в слабоумии, они стараются заключить с Истуканом компромисс. Предметом торга является пост Премьера. Нынешний слабый и безвольный Премьер должен уйти в отставку. Его место занимает московский Мэр. Для Президента это означает снятие уничтожительной критики. Для Мэра возникает сверхвыгодный плацдарм для последующего рывка в Кремль…

Предметы конспирации были умело расставлены на столе. Пустая бутылка водки. Мокрые, поблескивающие рюмочки. Черная, сальная сковорода, в которой, как стеарин, застывает лосиный жир.

– Таким образом, – Копейко завершал свое сообщение, – слабым звеном, удерживающим равновесие политических сил, является Премьер. За эту позицию разгорается схватка. Нынешний – безвольный и недееспособный, неизбежно будет отставлен, и мы должны опередить Мэра и продвинуть на эту позицию Избранника…

– Благодарю, – тоном председателя произнес Гречишников, устремляя глаза на Белосельцева. Этим взглядом давая ему понять, что сообщения делаются специально для него. Ему отдельно открывается следующий этап проекта. – Пусть Буравков кратко изложит содержание операции «Премьер».

– Психологические и моральные характеристики Премьера способствуют проведению подрывной операции, имеющей цель дискредитировать его в глазах силовых структур, лично Президента и общества в целом.

Буравков, утонченный мастер активных операций, в прошлом подавлял диссидентов. Чернил их репутацию, отсекал от общественной поддержки, травмировал угрозами. Теперь он использовал свой опыт для истребления новой жертвы.

– Премьер слабоволен, тщеславен, пуглив, подозрителен, подвержен маниям. Это делает его объектом манипуляций, чем, несомненно, следует воспользоваться… Нам видится возможным побудить Премьера сделать перед телекамерами ряд заявлений, которые затем будут опровергнуты действительностью и обнаружат его полную политическую несостоятельность в глазах общества. Представляется также эффективным представить Премьера нарушителем кодекса офицерской чести, которой он часто и не к месту бравирует. Для этого следует выставить его в глазах силовых ведомств предателем их интересов, выявить его неспособность и нежелание заступиться за одного из генералов, влиятельных и любимых в среде силовиков. Шаткое равновесие на Кавказе, мнимое замирение с Чечней, брожение в ваххабитских районах Дагестана – больная мозоль Президента. Ответственный за эти проблемы Премьер может пасть в глазах Президента в случае, если мир на Кавказе, хотя бы на краткий момент, будет нарушен. Дестабилизация Северного Кавказа – вот радикальнейшее средство устранения Премьера…

Они молчали, обступив Белосельцева настороженными птичьими ликами. Большая седая сова смотрела с вершины осеннего стога. Тяжелый пеликан с наполненным желтым зобом наблюдал из мелкой лагуны. Зоркий голубь витютень всматривался оранжевыми глазками, пружиня на ветке. И сам Белосельцев вновь превратился в усталого немолодого скворца с тусклым зеленым отливом и розовым отсветом черных истрепанных перьев. Был членом стаи, заговорщиком.

– Поможешь? – спросил Гречишников. – Очень мало талантливых, верных людей.