Господин из завтра. Тетралогия.

Вот теперь его, Ивана Михайловича, выход. Бенефис, учено говоря. «Кольт» весьма ловко выдернулся из кармана и будто бы сам в руку лег. И будто бы сам выплюнул все шесть пуль в полушубок господина Флага. Так и не успев промолвить ни слова, «варшавский» сполз с табурета и завалился на бок.

Ничего не поделаешь, так уж карта легла. Этот поганец пошел за шерстью — а вернулся, вот ужас, стриженым. Что же касаемо остальных собеседников, то была надежда, что подобное начало разговора их впечатлит.

— Мое почтение, Константин Константинович, — вежливый, но формальный кивок банкиру. — Здравствуйте, соколы… хотя нет, какое там — вы, Боренька да Коленька, на соколов уж никак не тянете. Ну да ничего, голуби, сейчас мы из вас пух да перья добывать станем. А, Демьян?

— Чего лясы точить, хозяин? — не подвел Демьян. — Порешить всех, и концы в воду.

— Позвольте… — Благообразный англичанин с холеной бородкой собрался было что-то вставить… и резко осекся. Больно уж у Демьяна был неподдельно любопытный взгляд.

— Учитель мой, урядник Горбенко, десяток таких под Севастополем положил. — Почему-то в словах звероподобного угрюмого громилы никто не усомнился. — А я вот пока ни одного. Хозяин, давай я уже начну, а?

— Демьян, темная ты душа, откель в тебе это зверство? — ухмыльнулся нижегородский банкир. — К господину Юзу у нас будет вежливый и деловой разговор. С обхождением и чаем с баранками — благо чай и баранки уже на столе…

— Ты что творишь, Ванька? — наконец не выдержал Митенька. Основательно не выдержал — голос-то не просто срывался, он ве-е-е-есьма себе тонок сделался. — Ты, тля гадская! По миру пойдешь! Ботинки целовать будешь! Ты… ыыыы…

Последнее было отнюдь не продолжением речи, а вполне естественно-научной реакцией на легенький удар Демьяна в «душу». Причина и следствие, знаете ли, а никакое не насилие вовсе.

— С тебя, Митенька, особый спрос будет. Ты, жиденыш перекованный, пока поскучай, о судьбе своей грустной подумай. Это ведь ты, сучий потрох, подонок блядский, идею с «варшавским» придумал? Вот и дыши себе через задницу, пока разрешают.

— Иван Михайлович, помилуйте, что это вы…

— А, голубь, запел? Ты учти, Коленька, то, о чем вы в московской гостинице с господином Флагом, Боренькой и Митюшей обсуждали, мой добрый знакомец слышал. — Строго говоря, слышал это как раз Боренька. Прикинув, чем пахнет вся эта затея, господин Митрофанов предпочел повиниться перед Рукавишниковым-старшим. — А ваш разговор уже в нижегородской гостинице добросовестно фиксировал писарь Департамента полиции при трех свидетелях и немаленьком полицейском чине, все как положено. И никуда ты, Коленька, не денешься — полицейский не местный, с твоих рук не кушает, зато страшно карьеру хочет сделать. Коли не веришь — изволь, прочти копию, поди грамоте учен. Господин из департамента растолковал, что согласно уложениям уголовным жить тебе после этого да мощь державы крепить где-нибудь на Сахалине. А имущество — казне. Думаешь, чинуши наши этакую долю упустят?

Все, спекся Коленька. Он ведь из староверов, им спиртного и касаться нельзя — а ведь единым махом опростал мало что не треть немаленькой бутыли. Там, конечно, не водка, но определенно и не водица ключевая. И осоловел, конечно, это только в байках мы все ерои, ведро спирта осиливающие.

— Ладно, ладно, хватит с вас. Коленька, Боренька, ступайте себе домой да ложитесь почивать. Завтра поговорим, как за обиду расплачиваться будете, вы уж не жадничайте, настоятельно прошу. И заберите эту падаль жидовскую — он у меня теперь вместо щетки обувной будет, но это все завтра. Константин Константинович, вам я повредить не могу никак, но Христом Богом молю, не доводите до греха, хорошо?

Все трое, увлекая за собой гниду Митеньку, быстренько и бочком убрались вон. Ничего, господину Фелейзену сюрприз тоже готов, но это подождет.

А теперь — хватит развлекаться. Тон максимально вежливый, хоть и не надо елея.

— Господин Юз, я искренне вас уважаю. Не поверите — мой брат вас частенько поминает. Мол, мне бы пару таких, как Юз, уж и развернулись бы. И тем не менее вы здесь. ВЫ!

Надо отдать должное — держался англичанин отлично. Водку пить не бросался, не суетился, не дергался, просто внимательно слушал. А дождавшись, пока обратятся к нему, спокойно, неторопливо ответил. Или, пожалуй что, даже вымолвил:

— Так уж сложилось, господин Рукавиш… простите, Иван Микхайловитч, мне трудно выговорить вашу фамилию.

Черта с два. Тянет время господин Юз. Хоть пару лишних секунд, да выигрывает. Или… или просто…

— Мне тяжело об этом говорить. Я возражал, указывал на полный идиотизм, но… но на сей раз совет директоров был непреклонен. Грядущий проект обещает уж слишком значительные доходы, ваш брат — уж слишком сильный конкурент. А я — я все-таки не владелец и не могу единолично…

Грядущий ПРОЕКТ — вот как он на самом деле сказал.

— Значит, вам, господин Юз, тоже известно о проекте? О железной дороге от Москвы до Владивостока?

Вот теперь Юз был удивлен. Нет, не просто удивлен — изумлен, весьма близок к обмороку нервическому. Но быстро взял себя в руки — английская школа дорого стоит.

— Вы правы, господин Рукавишников. В СФЕРАХ принято решение. Дорога будет построена. Дорога, которая потребует всей нашей продукции за любые разумные деньги. Рельсы, чугун, уголь — все! Такой заказ бывает раз в жизни, согласитесь. Поэтому наш совет решился поучаствовать… хм… в отстранении конкурента. Поймите, в другое время мы бы ни за что… Но ваш брат каким-то образом добился серьезных успехов и совершенно по-варварски отказывается этими успехами поделиться. За весьма достойную плату. У нас просто не было выхода…

Конечно-конечно, а как же. Слышали мы такие песни, доводилось. Этому хотя бы стыдно, определенно стесняется. Чего ж на такое дело, как сговор с целью злодейского убийства, бросили инженера? Надо думать, он у них там, в совете директоров, единственный, у кого голова на плечах есть. А это уж дело известное — кто везет, на том и везут.

— Извините, господин Юз, но у нас — свои резоны. Если мы не договоримся — вся Россия узнает, что вы, ИМЕННО ВЫ, готовили убийство нашего «стального короля». Какой подарок нашим патриотам — как же, англичанка гадит. Какой подарок полиции — раскрыт в кои веки стоящий заговор, не Ваньку-дворника, что по пьяни на портрет государя плевал, в околоток сволокли. А уж общество Новороссийское… даже если и оправдают вас паче чаяния, общество беспременно разорится — уж больно все шумно случится. И ваши дети…

— Довольно… — Нет, но каков молодец, а? Откинулся к стене, прикрыл глаза на десяток секунд — и вот перед нами вновь настоящий британский пэр. — Что вам угодно?

Вот теперь, братец Сашенька, ты точно порадуешься, что в компаньоны взял, не побрезговал. Это тебе не Боренька, который теперь весь с дерьмом наш, — это птица такого полета, что и думать страшно.

— Пятьдесят процентов акций общества. Плюс еще один процент. И…

— Это невозможно, — тут же успокоился Юз. Определившаяся и ясная угроза, знаете ли, достойным людям придает сил и спокойствия. — Я попросту не обладаю соответствующими полномочиями.

Ну, сие знакомо насквозь, даже скучно. Начинается торг, а уж в этом, братец ты мой, никакой инженеришка с Иваном Михайловичем на равных не сойдется в кулачки.

Договорились на тридцати процентах акций (двадцать так или иначе контролировал господин Юз, еще десять — преданный ему лично человек). «Стальград» обещал перестроить производственные линии общества с учетом последних своих достижений (особенно Юз настаивал на прокате и какой-то «штапофке» — ну да это пусть с Сашенькой обсуждает). Все «новые» задумки Сашеньки, вроде линии выпуска самоходов или там «Кистеней» в Новороссийске, будут кредитоваться обществом, полученная с них прибыль — поровну. Завтра с утра господин Юз собирается в гости в «Стальград» — своими глазами убедиться, что новый компаньон справится с задачами. Это пожалуйста, это сколько угодно — от Александра Михайловича Рукавишникова, младшего брата и старшего компаньона Ивана Михайловича, еще ни один промышленник или ученый не уходил обиженным.