Господин изобретатель. Часть II

Потом описал критерий согласия Пирсона, он же хи-квадрат, предложенный им в 1900 году (что же, опередим основателя медицинской статистики, а то я было стал расписывать более продвинутый критерий согласия Колмогорова).

Закончил корреляционным и регрессионным анализом, дав только самые основы. Здесь мог вспомнить только работы Кендалла, относившиеся к 60-м годам 20 века, но что-то сказать надо было…

В качестве приложения, описал типичные ошибки при расчете показателей заболеваемости. Так вроде бы все в порядке, но с математической точки зрения, все можно вывернуть наоборот (поэтому и говорят, что есть ложь, большая ложь и статистика). Так вот статистика – точная наука. А когда с ней работают дилетанты, вот и получается большая-пребольшая ложь.

Поэтому дал методику расчета ошибки репрезентативности, которая происходит из-за неправильно взятого метода определения достоверности полученных результатов, то есть из тех же параметрических и непараметрических критериев проверки нулевой гипотезы.

Закончив труд и перечитав его, вставляя довольно коряво неправильно понятые лаборантом символы, попросил его отнести на оценку профессора-математика Троицкого Ивана Михайловича. Через день он примчался ко мне, крайне взволнованный:

– Коллега, я всю ночь не спал, читая ваш труд и проверяя основные постулаты. Это феерично! Вы совершили переворот в такой скучной дисциплине как статистика. Теперь ученые всего мира будут пользоваться вашими разработками.

– Иван Михайлович, по-моему, вы слегка преувеличиваете мой вклад в развитие математики. Я всего лишь собрал воедино, то, что известно к настоящему времени и чуть-чуть добавил новизны.

– Что вы, Александр Павлович, – замахал руками профессор, – я сейчас же пишу отзыв на вашу работу и иду к Виктору Васильевичу Пашутину. Либо он назначает вам защиту на нашем Совете, пригласив двух известных математиков в качестве оппонентов, либо ваш труд можно издать в виде монографии и вы тоже можете претендовать на ученую степень. Такого подхода к медицинской статистике нигде в мире нет и многие Университеты сочтут за честь иметь вас почетным профессором.

Прервав дифирамбы старого профессора, а он, похоже, считал меня новоявленным Ломоносовым, я попросил его не волноваться, а подождать вердикта начальника Академии.

Я ошибся, новоявленным Ломоносовым считал меня и Пашутин. Появившись внезапно в отделении через день и наделав переполоху среди ординаторов, он, не обращая на них внимания, сразу же проследовал по направлению к моей палате. Я как раз возвращался туда же с обеда, потому что, как ходячий больной, отказался от тарелок, приносимых в палату, а ходил сам в столовую, где для офицеров был отдельный стол. Хотя, если мест за этим столом не было, я не чурался пообедать с другими больными, а здесь лежали все: Академия принимала профильных больных со всего города. Взяв меня под здоровую руку, Начальник Академии повел меня в профессорский кабинет, который был пуст (профессор ходил обедать домой, так как жил в двух шагах от Академии).

– Александр Павлович, ко мне вчера пришел наш математик, профессор Троицкий и принес ваш труд. Я, конечно, в нем понял немногое, но одно я понял точно – вы человек буквально энциклопедических знаний, и для нас будет большая честь, если вы защитите диссертацию в стенах Академии. Как сказал Иван Михайлович, а он в математике разбирается хорошо, я бы сказал, лучше, чем профессура петербургского Университета, поскольку они приглашают его и оппонентом и в качестве арбитра в научных спорах, это новое слово в математической статистике. Естественно, мы пригласим сильных математиков в качестве оппонентов, предварительно послав им ваш труд. Я уже дал команду отпечатать в нашей типографии два десятка экземпляров, так что все желающие могут с ним ознакомиться. Вы сможете защищаться с вашей рукой в гипсе?

– Уважаемый Виктор Васильевич! – спасибо за заботу, поблагодарил я Начальника Академии. – У меня появилось желание написать труд по медицинской статистике, когда на совещании с фтизиатрами, я увидел что они ничего в ней не понимают. А что касается того, смогу ли я защищаться, то если бы мне пришлось драться холодным или огнестрельным оружием, я бы еще подумал, но ведь это будет интеллектуальный поединок, а с головой у меня вроде все в порядке.

Также я попросил Пашутина разрешить мне съездить на службу, поскольку прошло уже почти четыре недели, а ко мне никто не приходил и никаких вестей не подавал. Я же исполняю обязанности начальника отдела, поэтому мне надо увидеться с генералом Обручевым и попросить о передаче дел, так как я понял, что мое лечение здесь продлиться еще минимум два месяца.

Швы мне давно затянули и опасности инфицирования операционной раны нет, тем более, шов регулярно присыпают моим СЦ.

– Хорошо, передайте начальнику отделения, что я разрешил вам съездить в Штаб, но не более чем на два часа. Это и так нарушение режима, но я иду на это, зная, что вы ответственный и дисциплинированный человек.

На следующий день мне помогли одеть сюртук, у которого по этому случаю окончательно отрезали рукав и распороли шов вниз, так, чтобы гипсовая конструкция свободно туда проходила. Сюртук и брюки мне почистили, фуражка при падении не пострадала, на штиблеты служитель навел глянец, за что получил двугривенный. И вот я у дверей своего кабинета, открываю и вижу, что в комнате появились еще два стола, за которыми, скрючившись над стопками бумаг, сидят два чиновника, которые даже не подняли на меня головы. Мои книги из шкафа вынуты и лежат на полу, а шкаф забит канцелярскими папками.

– Здравствуйте, господа, а полковник Агеев у себя? – спросил я скрюченных людей.

Один из них поднял голову и спросил, а кто это такой? Я ответил, что это – начальник разведочного отдела, на что получил ответ, что уже неделю начальником отдела является статский советник Панасевич-Самойлов.

Тогда я пошел в кабинет начальника и там нашел свинообразного, заплывшего жиром чиновника с тремя подбородками, подпертыми форменным воротником.

Я представился, на что получил реплику:

– А, так это вы! – и свинообразный протянул мне пачку листков, вот, извольте-с получить.

Я рассмотрел врученные мне листки – это были мои заявки на привилегии.

– После посмотрите, милостивый государь, не здесь, а, раз уж вас выписали, извольте приступить к службе-с. Вот, займитесь, – и он попытался вручить мне тяжелую серую папку.

На мой вопрос, где полковник Агеев и что это за папка, получил ответ, что Агеев пропал без вести, я был в госпитале и он принял отдел, проведя его реорганизацию. Моя должность заместителя начальника сокращена и теперь она называется «технический специалист». И как техническому специалисту, мне предлагается провести ревизию оборудования артиллерийских парков и крепостей на предмет выявления там злоупотреблений, связанных с техникой. В серой папке и находятся необходимые описи, а люди, которые сидят со мной в кабинете, выполняют аналогичную работу по продовольствию и фуражу.

– Меня еще не выписали и я не готов даже взять эту папку одной рукой, так что, пусть она остается у вас, господин начальник отдела. Он еще пока называется разведочным? – съязвил я.

Потом я пошел к себе и стал рассматривать заявки:

Так, вот разгрузка, читаем: «Резолюция: «Отклонить», три подписи – первая – начальник отдела привилегий Военного Министерства, вторая – видимо эксперт, закорючка нечитаема и третья «согласен» Начальник разведочного отдела Панасевич-Самойлов. Причина отклонения: «Предложенная амуниция портит вид нижних чинов, кроме того, они не понимают, как ей пользоваться».

Вторая заявка. Подмышечная кобура: проведена оценка амуниции офицерами двух стрелковых и одного гвардейского полка – «господа офицеры не понимают, вообще, зачем нужна такая кобура, когда поясная гораздо удобнее» – «Отклонить», те же подписи. Вопрос, а зачем отдавали в строевые части, очевидно, что господа офицеры не поняли, надо было отдать жандармам, которые входят в структуру министерства, те бы поняли сразу.

Так, дальше: Дульная насадка для пулемета: «Непонятно назначение и принцип действия, на имеющихся образцах оружия такой нет»: «Отклонить», подписи.