"Господин мертвец"

– Иди, штурмовик, - Херцог мгновенно потерял к гостю интерес и вновь распластался в гамаке, тощий и неподвижный, - Забегай… Как-нибудь…

ГЛАВА 17

А потом я начал размышлять над тем,

что почти всё, чем мы владеем,

нам дали мертвые.

Эрих Мария Ремарк

Едва оказавшись в расположении четвертого отделения, Дирк ощутил перемену, которую не смог бы выразить словами. На первый взгляд, не было никаких разительных отличий – размытые стены траншей были качественно укреплены, наблюдатели стояли на своих местах, и даже пулеметы блестели смазкой под специальными козырьками, защищающими их от дождя. Разглядывая вытянувшиеся по стойке «смирно» фигуры в сером, Дирк ощущал в то же время какую-то мельчайшую деталь, которая ускользнула от его органов чувств и теперь едва ощутимо покалывала, сигнализируя если не об опасности, то о чем-то подозрительном.

Своему чутью Дирк вполне доверял. Оно не единожды предупреждало его о том, куда упадет граната или когда начнется штурм. Вот и сейчас, прислушиваясь к этому ощущению, мимолетному, точно легкий зуд от блохи, Дирк озирался, пытаясь понять, что именно вызывает в нем это подспудное напряжение. Но чутье не умело говорить по-человечески. Оно просто предупреждало его о чем-то плохом, и не более того.

– Где ефрейтор Мерц? – отрывисто спросил он часового, замершего на наблюдательном посту с винтовкой наперевес.

Фриш – а это оказался он - испуганно заморгал, ответив своей обычной ухмылкой, кривой и заискивающей. Эта улыбка была такой же неотъемлемой его частью, как выдающийся семитский нос и подергивающиеся, словно постоянно что-то бормочущие, губы. Почтение перед начальством, вбитое когда-то фельдфебелями тренировочного лагеря, было не по зубам стереть даже Госпоже. При виде унтер-офицерского галуна Фриш рефлекторно вскакивал и замирал по стойке, но эта кривая улыбка вечно все портила. Она выбиралась на лицо, как щербатая луна на небосвод, и сияла оттуда, своим неуместным блеском раздражая начальство. Фриш просто не мог не улыбаться. Дирк был уверен – даже просвисти рядом осколок, который перерубит тощую грязную шею, на упавшей наземь отрубленной голове все равно будет эта в высшей степени неуместная, но неистребимая ухмылка.

– М-мммм… Га-г-господин ефрейтор у с-себя в блиндаже! – выпалил мертвец, задирая острый подбородок, - Я до-да-ддоложу!

– Не стоит, рядовой. Оставайтесь на посту.

– Т-так точно, господин унтер-офицер!

«Неплохой парень, - подумал Дирк, оставляя вытянувшегося во весь рост Фриша за спиной, - Но хотел бы я знать, его-то каким ветром к нам занесло?.. Сидел бы сейчас при деле где-нибудь в городе, может даже и в Берлине, делил бы цифры и исписывал аккуратным почерком гроссбухи…»

Впрочем, аккуратность Фриша сослужила ему добрую службу и вдали от гроссбухов. Он был лишен воинской отваги или острого тактического ума, так что даже чин ефрейтора был для него недостижим. Нескладный, тощий, как и все новобранцы последних призывов, с беспокойным и пугливым взглядом, Фриш едва ли мог быть гордостью своего отделения.

Если бы не его аккуратность. Кровь многих поколений трудолюбивых предков не позволяла Фришу выполнять порученное ему дело кое-как. Всякий приказ, вне зависимости от того, в чем он заключался, воспринимался Фришем с огромной ответственностью. Он не просто выполнял порученное ему, он прикладывал все силы, чтобы это было выполнено предельно точно, быстро и правильно – а сил в тщедушном теле оказалось неожиданно много.

Однажды Мерц невзначай поручил Фришу почистить свою винтовку, за что и поплатился. Знай он получше своего подопечного мертвеца, позаботился бы о том, чтоб тот вовремя закончил работу. Фриша не было видно весь день, кое-то из «Висельников» даже предположил, что бедолага дезертировал. В этом случае его ждала незавидная участь – тоттмейстер Бергер всегда плохо относился к беспокойным мертвецам. Но Фриш нашелся, а вместе с ним нашлась и винтовка ефрейтора Мерца. Которая, судя по ее бедственному виду, побывала на фрезеровочном станке. Трудолюбивый Фриш драил ее до тех пор, пока не стал сдаваться металл. После этого всякий, кому приходилось отдавать Фришу приказ, заботился о том, чтоб вовремя его отменить или предусмотреть все возможные ситуации, которые могут возникнуть в ходе его выполнения.

Таким же он был и при жизни. Трудолюбивым, исполнительным сверх всякой меры, раз и навсегда принявшим для себя простое правило – человек, который отдает приказы, разбирается во всем этом лучше него, рядового Фриша. Поэтому надо сосредоточиться только на том, чтоб выполнить приказ.

С этим был связан забавный случай, о котором Дирк слышал от всезнающего «Морригана».

Когда-то, когда Фриш был еще жив, его взвод занял небольшую бельгийскую деревеньку. Никакой важности она не представляла и была тем, чем обыкновенно были все деревеньки этого края после четырех лет войны – нагромождением дерева и камня посреди развороченной снарядами земли. Единственным уцелевшим зданием был двухэтажный склад, полный сушеных коровьих рогов. Коров в окрестностях давно не осталось, по большей части были угнаны беженцами или съедены вечно голодными фронтовиками, но на коровьи рога желающих не нашлось – и те имели шанс долежать до самого конца войны.

Командир взвода, заняв деревню, отправил на склад Фриша с приказом обосноваться на втором этаже и наблюдать за окрестностями, при появлении врага – вступать в бой. На что-то большее щуплый Фриш определенно не годился. Через несколько часов к деревне подошла французская кавалерия и командир, здраво оценив свои шансы, увел взвод под прикрытием сумерек, не забыв помянуть треклятых пуалю цветистым баварским словцом. Забыл он кое-что иное, а именно – Фриша, заступившего на пост в своем никому не нужном складе. Может, просто никто не вспомнил о нем в суматохе.

Фриш следил за тем, как уходит его взвод, сжимая в руках винтовку. Винтовка и полсотни патронов – вот и все, что у него оставалось, не считая обычного армейского мешка, котелка и лопатки. Любой другой на его месте припустил бы следом за своими, теряя по пути сапоги. Или попытался сдаться в плен французам. Их было сотни две, не меньше, и вступать с ними в бой было бы безумием даже по меркам самой безумной войны в человеческой истории. Но Фриш не сделал ничего из этого. Ведь у него был приказ – оставаться на складе, при появлении врага – вступать в бой.

Если он что-то и умел в этой жизни, так это ответственно выполнять приказы.

Французы вошли в деревню на рассвете, и были немало удивлены, обнаружив посреди старых руин огрызающееся редким винтовочным огнем здание. Фриш не стал стрелять сразу. От природы он был близорук, поэтому подпустил кавалеристов как можно ближе, прежде чем открыл огонь. Стрелял он точно так, как учили, равномерно щелкая спусковым крючком и передергивая затвор старенького «маузера», в едином темпе, как автомат. Он хорошо помнил приказы и инструкции, и стрелял точно так, как предписывалось в тренировочном лагере ландвера.