Господин Пруст

Даже через несколько лет г-н Пруст все еще смеялся над выспренными фразами Андре Жида, который вдруг открыл для себя его романы: «Вот уже несколько дней, как я не расстаюсь с вашей книгой и буквально переполнен восторгом...»

Да и было над чем смеяться: издательство «Фаскёль» вслед за Галлимаром тоже вдруг проснулось и предлагало себя для следующих книг.

Наконец, в 1916 году, заставив всех томиться целых два года, г-н Пруст решил, что уже наступил нужный момент заключить свой мир, на своих условиях с «Новым Французским Обозрением». Это и было сказано в его письме к Андре Жиду, как члену совета, после чего сей последний незамедлительно приполз на животе с по­каянным визитом.

Я прекрасно помню всю эту историю и даже тот день, потому что сама участ­вовала в ней, 25 февраля 1916 года, через два года после письма самого Жида, в ко­тором он признавал себя «ответственным» за отказ от «Свана» и заявлял о своих восторгах перед этой книгой.

Итак, 25 февраля г-н Пруст зовет меня и протягивает конверт с обширным, судя по внешнему виду, посланием:

— Селеста, я написал г-ну Андре Жиду о своем согласии на мир, раз уж ему кажется, что я сержусь на него. Возьмите такси и отвезите это письмо, но только в собственные руки. Адрес на конверте: вилла Монморанси. Это где-то в Отейле, XIV-й округ. Найти не очень легко, но шофер должен знать.

Ладно, я отправляюсь. Приехав, вижу узкую маленькую дверь. Звоню. От­крывает женщина с лампой в руке. Шла война, и, наверно, тогда отключили элек­тричество. На женщине длинное темное платье, совсем простое. Помню, меня по­разило и это платье, и выражение глубокой печали на ее лице. И еще я подумала: «Как странно, ведь она похожа на крестьянку».

— Что вам угодно? — спросила женщина, поднимая лампу, чтобы рас­смотреть меня.

— Могу ли я передать это письмо лично г-ну Жиду?

— От кого оно?

Я назвала имя.

— Подождите минуту, я предупрежу г-на Жида.

Она не представилась (быть может, это была горничная) и, поднявшись по сумрачной лестнице, исчезла где-то наверху.

Жид сразу же спустился ко мне, взял письмо и спросил, нужен ли ответ. Я сказала, что да, и он предложил мне сесть и подождать, пока прочтет послание г-на Пруста. Я все время рассматривала его. На нем была накидка из грубой шерстяной ткани. Взгляд и все лицо показались мне какими-то неопределенно-неприятными своим видом фальшивой или, скорее, натянутой искренности. А в остальном он был очень даже любезен.

Я возвратилась с ответом, что он приедет к нам сегодня же, и, похоже, он ри­нулся на бульвар Османн сломя голову.

И едва я успела доложить обо всем г-ну Прусту, как он уже явился. Всякий раз, когда мне приходилось относить письма, я должна была давать не только подробный отчет о том, что при этом говорилось, но еще и обо всем увиденном.

Помню, в тот день он был особенно любопытен и дотошно расспрашивал меня.

— Хорошо, а теперь опишите мне, что это за вилла Монморанси. Я рассказала про узкую дверь, лестницу, темноту.

— И кто вас встретил? Я описала «крестьянку», и он с печальным видом покачал головой:

— Ах, Селеста, ведь это была бедная г-жа Жид. А как вам показался сам г-н?

— Он был очень любезен. Но, не знаю уж, как и сказать... Все-таки что-то в нем мне не понравилось.

— Но почему, Селеста, вы же должны знать.

— Увидев его, я уже не удивляюсь, что он отказался от вашей рукописи, даже не читая. Он именно таков с этим видом фальшивого монаха, из тех, которые выставляют напоказ свою набожность.

Г-н Пруст смеялся как сумасшедший, а это случалось с ним очень редко.

И тут же позвонили — приехал г-н Жид. Помню, совсем рано вечером — часов в шесть или семь. Я пошла открывать. Он был без шляпы и все в той же шерстяной накидке. Проведя его в малую гостиную, я доложила:

— Фальшивый монах уже здесь.

Он вошел к г-ну Прусту, который, как всегда, лежал в постели. Жид так и был в своей накидке; придерживая ее согнутой рукой, он остановился у камина, и я бес­шумно удалилась. Вскоре г-н Пруст снова позвал меня, не помню уж зачем. Жид своим глубоким, резонирующим, — как тогда называли, бронзовым, — голосом го­ворил:

— Да, г-н Пруст... да, я согласен... это самая большая ошибка в моей жизни...

Очевидно, речь шла все о том же возвращении рукописи.

Я снова вышла, а он еще оставался некоторое — впрочем не очень долгое — время.

После его ухода г-н Пруст позвал меня. Он улыбался и чувствовал себя побе­дителем. Еще во время их разговора я заметила то самое движение век, открывавших и закрывавших его испытующий взгляд с выражением удовлетворения от собствен­ной подтвердившейся правоты. На этот раз смысл был ясен: «Каков ты ни есть, но я все-таки поймал тебя».

Г-н Пруст рассказывал мне, что Жид принес свою безоговорочную повинную, а сам он в ответ не умолчал о том, что думает по поводу измышленного предлога, когда упоминались «светские бездельники».

— Сударь, весьма похвально признаваться в самой большой ошибке, но что он сказал о вскрытии пакета?

— Конечно, даже не развязывал! Но теперь это не важно. А потом, ведь ошибки вообще свойственны человеку. Но при всем том вы совершенно правы — вид у него действительно фальшивый.

Прозвище «фальшивый монах» так и сохранилось в наших разговорах, а иногда нам случалось даже передразнивать его.

Думаю, что Андре Жид был настолько ослеплен собственными идеями и при­страстиями, так пропитан собой, что, несмотря на свою показную скромность, хотел использовать книги г-на Пруста для подкрепления этих идей и пристрастий, особенно те места в «Поисках потерянного времени», где показаны нравы и пороки персонажей романа. Возможно, под его влиянием многие читатели и сконцентрировались именно на этом — в частности, на Шарлюсе, — посчитав, что здесь заключается самая суть книги.

Ну, пусть они и думают, как им угодно. Я вовсе не собираюсь оправдывать г-на Пруста, да и в чем, собственно говоря? Кем бы кому он ни казался, он был свободным человеком. Добавлю только: сводить весь труд г-на Пруста лишь к одной этой сто­роне — значит незаслуженно суживать его и совершенно не понимать гениальность автора. Будь оно так, ничего не получилось бы из задуманного им собора, в который вступают читатели всего мира.

Жид где-то написал о заметках, сделанных им после двух визитов к г-ну Пру­сту, происшедших будто бы в мае 1921 года и, следовательно, на улице Гамелен. Как ни странно, но у меня не сохранилось ни малейших воспоминаний о его втором по­сещении, хотя я прекрасно помню уже немногочисленных тогда гостей, которых мне же и приходилось встречать. Еще более удивительно его утверждение о том, что г-н Пруст послал за ним Одилона и к тому же показался ему сильно растолстевшим, да еще дрожащим от холода в перетопленной комнате.