Господин следователь. Книга 3

— А тоже самое, что и цыганочка с выходом из-за печки, только еще больнее, — пояснил я. — Еще раз проштрафишься, сразу узнаешь.

Кажется, объяснил толково. По крайней мере, больше не спрашивал.

Выпроводив мужика, приступил к чаепитию.

Печь топится, по дому разливается тепло, на душе тоже становится теплее. Уже можно переодеться в домашнее. Когда напился чаю и перекусил, понял, что жизнь вообще замечательная штука.

Но только я это понял, как раздался скрип двери и легкий топот шагов в сенях. Тьфу ты, выпроводил Силантия, а дверь не закрыл! А теперь уже открывается дверь в избу, а на пороге появилась Татьяна Виноградова.

— Таня? — удивленно воскликнул я.

Вообще-то, вечер уже, а барышне приходить одной к молодому мужчине не полагается. Впрочем, Танечка это и без меня знает.

— Таня, что-то случилось? — забеспокоился я.

— Нет, не случилось, — нервно ответила девушка, расстегивая пальто.

Если девушка принимается расстегивать пуговицы, пусть и на верхней одежде, это наводит на определенные мысли. Но у дочки Александра Ивановича были иные планы.

Расстегнув пальто, Танечка вытащила из рукава… пистолет, прицелилась мне в лицо.

— Чернавский, вы — негодяй. Вы постоянно третируете и унижаете моего отца, а мой папенька — самый лучший человек в мире. Сейчас вы умрете!

[1] Некогда граф Евгений Андреевич Салиас-де-Турнемир был чрезвычайно популярен, но впоследствии, как многие «властители умов» забыт.

Глава одиннадцатая Череповецкий городовой!

Танечка держала пистолет ровно, рука у девушки не дрожала, а дуло смотрело мне прямо в глаз. Или в нос? Сильная девочка. Пистолет — прямо-таки, пищаль. И наверняка тяжеленный. «Макарова» держишь, а там и всего-то восемьсот грамм, все равно чувствуешь вес. А в этой дуре, килограмма полтора, если не два.

Наверное, стоило испугаться, но мне почему-то стало смешно. Нелепая ситуация — дурная дочь вороватого отца убить может, но я не воспринял происходящее всерьез. Где-то на задворках сознания, все, что творилось со мной в последние полгода, казалось сном. Кто знает, не впал ли я после реанимации в кому? Очнусь в чистенькой палате и выяснится, что все приключения только плод моего воображения.

— Неправильно, Танечка, ты пистолет держишь, — сказал я с интонациями кота Матроскина, подходя ближе. — Не в лоб нужно целить, а прямо грудь. Рука дернется, пуля скользнет по черепу и вверх уйдет. Череп у человека твердый, его так просто не пробьешь. В сердце стрелять нужно. Давай покажу.

Я подошел еще ближе, взял оружие двумя пальцами и, вроде бы, направляя к сердцу, опустил ствол ниже, потом слегка развернулся, пропуская руку Татьяны вдоль груди, выхватил «пищаль» у девчонки и бросил на пол. Возможно, что сейчас и на самом-то деле пребываю в коме, но проверять — больно ли умирать, не хотелось.

И что мне с этой дурочкой делать? По законам жанра, герой, которого попыталась убить женщина, обязан ее изнасиловать. Но я не герой. Наверное, стоило перекинуть Таньку через колено, задрать ей подол, взять ремень и так выдрать, чтобы неделю не смогла сесть за парту.

Но вместо этого открыл дверь и сказал:

— Убирайся.

Татьяна молчала, недоуменно пялилась на меня. Пришлось ухватить ее за рукав, вытащить в сени и выпроводить на улицу.

Закрыв дверь на засов, вернулся в дом. Поднял с пола пистолет, осмотрел. Тяжелый, но не слишком. Судя по внешнему виду — из музея, или из семейного арсенала. Антиквариат, блин. Но, ежели нажать на спусковой крючок, кремень ударит о стальную пластину, высечет искру. И — бах! Ухайдакать человека из кремневого пистолета так же просто, как из «Воблея», что лежит у меня в столе, или из ПМ, из которого мне дозволяли стрелять подчиненные отца (но так, чтобы отец не видел!).

Литтенбрант говорил, что у многих охотников до сих пор в ходу кремневые ружья. Дескать, армия переходила на капсульные, от старого оружия избавлялись. Продавали за бесценок купцам, те потом перепродавали.

А что у меня за «трофей», не возьмусь определить. Может армейский, может дуэльный. Но из этого пистолета точно никого не убить. Не заряжен, а если бы и был заряжен, то искру высекать нечем — кремня нет. И как Танька собиралась меня убивать? Не ведала таких тонкостей или хотела напугать? Нет, зря я ее просто так отпустил. Нужно было жопу надрать!

Отчего-то захотелось выпить.

Кажется, в буфете Натальи стояла бутылка водки? Ну да, стояла до тех пор, пока Литтенбрант в гости не заглянул. Петр Генрихович, будучи в растрепанных чувствах из-за анонимного письма, выкушал всю бутылку. Вон — пустая в углу.

Может, у Натальи еще одна есть? Открыв буфет, пошарил и, наткнулся на «пузырек». Обрадовался, вытащил на свет божий. Фи, ликер. Тот самый, что покупал Наталье на вечеринку. Тягучий, сладкий. Не тот напиток, что требуется для успокоения нервов. Может, кофе сварить? Спать все равно не охота, кофе попью, какой-нибудь короб разберу. Можно шубу вытащить, чтобы не слежалась.

В дверь застучали. Может, Наталья Никифоровна вернулась с молодым мужем? Нет, стук не на хозяйский. Наталья стучит не по двери, а по косяку, звук немного другой.

Вышел в сени, спросил:

— И кого нелегкая принесла? У нас все дома.

Из-за двери послышался голос Таньки:

— Иван Александрович, впустите, пожалуйста.

— А зачем? — поинтересовался я, слегка удивленный такой назойливостью. Может, сама решила, что заслуживает порку и пришла сдаться? Не открою.

— Пистолет верните.

— А харю тебе вареньем не намазать? — поинтересовался я.

— Харю мазать не надо, но пистолет верните. Ну, пожалуйста. Откройте дверь!

— Пистолет теперь вещественное доказательство. Завтра напишу на тебя жалобу, привлеку к ответственности за покушение на убийство. Еще и дело твоему папеньке передам и пусть попробует под сукно положить. А сейчас спать иди.

— Пока не вернете, буду под вашей дверью стоять. Если замерзну — вы будете виноваты.

Упертая девушка. И угроза привлечь к ответственности не действует. Но дверь открывать не стану. Хочет замерзнуть — пусть мерзнет.

— Мне папенька всегда говорил, что брать чужое нехорошо. Пистолет я у Анны Николаевны одолжила, надо вернуть. Я вас только напугать хотела.

Чуть смехом не подавился, услышав про папеньку. А пистолет, значит, одолжила у тетушки моей Леночки? И где, интересно, пистолеты валяются? Я почему-то не видел. Интересно, а не с этим ли пистолетом полковник Десятов в Париж входил?

— Ты меня напугала, поэтому дверь не открою, — отозвался я. — Вдруг у тебя топор при себе, как у Раскольникова? Или ты пушку в сугробе прячешь?