Госпожа Радуга
Шрифт:
– Китти, родная, ты жива!
Наверное, жива. Однако мне было очень больно, я ослепла и не могла говорить. Голос целителя заявил:
– Лорд Шаффик, боюсь, что зрение и речь Вашей жены крайне повреждены. Счастье, что она дышит и может глотать. В лучшем случае понадобятся месяцы, пока она начнёт поправляться. У неё паралич, не знаю, будет ли она ходить и двигать руками.
Бедная моя семья, лучше бы я сдохла. За что им это? Возиться с паралитиком ужасно. Я попыталась закричать от страха, что останусь калекой, из горла вырвалось невнятное:
– Суки, не дождётесь!
Кругом опять завозились. Наверное, я потеряла сознание, потому что сквозь вату услышала шипение папы-змея:
–
К моему безмерному счастью, у меня получилось прошипеть в ответ:
– Папа, позаботься о детях. Скажи Генри, что я его люблю…
Меня перебил голос Вацлава, он шипел на парселтанге:
– Сама скажи, он тут рядом, плачет от счастья.
Я бы расплакалась, но слёз не было. Вот она я, подарочек. Беспомощная слепая инвалидка, говорить могу только на змеином языке.
– Не жалуйся, жива, это главное! Некоторые змеи слепы, но прекрасно ориентируются в пространстве. Держись, ты поправишься.
Генри целовал моё лицо, наверное, держал меня за руку, но я этого не ощущала. Я уговаривала себя, что всё наладится, но мне было очень, очень страшно.
Глава 16
Следующие две недели прошли, как в тумане. Крепко меня братец приложил, ничего не скажешь. Периодически кто-то подходил, гладил по щеке. Кажется, я слышала голоса Арабеллы и Чарис, но не уверена. Опытным путём я установила, что чувствую своё тело до перехода шеи в плечи, то есть, теоретически, могу вертеть головой. Я тренировалась до умопомрачения и поначалу пугала целителей. Пришлось дожидаться Генри и объяснять свою физкультуру. Припомнив, что «движение – это жизнь», я продолжала упражнения постоянно, пока была в сознании. Если я не пыталась мотать головой, значит, была в отключке. Именно это гордое объяснение я однажды услышала, целитель-наставник демонстрировал наглядное пособие стажёрам. Из клиники меня пока не выписывали, родственников я прогнала домой, над постелью велела повесить сквозное зеркало. Если мне чего-нибудь было нужно, я начинала громко шипеть, из-под кровати выползал гордый дежурный змей и вызывал дом и целителя. Моих «охранников» боялись до ужаса, потому что папа-змей лично отобрал наиболее ядовитых и мощных добровольцев. Змеи были злыми и раздражёнными по нескольким причинам: во-первых, они допустили нападение на дочь Богини, во-вторых, стояла зима, им хотелось спать. В-третьих, двуногие противно пахли и вели себя, как макаки. В-четвёртых, мать-богиня могла запросто проклясть всю змеиную Англию скопом, как благословила семь месяцев назад. Змеи не питали иллюзий по поводу своей богини - в первую очередь, она рассерженная змея, у которой обидели детёныша, а уже потом всепрощающее божество. Так что охраняли меня на совесть и кого попало не пускали. Настырного репортёра из «Пророка» змеи загнали в угол и развлекались до прибытия Генри. Супруг альтруизмом не отличался и милостиво разрешил «забрать мясо детёнышам». Журналист на коленях умолял сохранить ему жизнь. Генри сомневался, тут вмешалась я, прошипев: «Добивайте, надоел», муж любезно перевёл мои слова. Репортёр упал в обморок, мы поржали, охранники выкатили бездыханное тело в коридор.
Однажды пришёл бравый аврор Элайджа. За спасение моей жизни и зачистку опасного преступника Гектор Фоули наградил его орденом Мерлина второй степени. Элайджа долго молча сидел у моей постели и, кажется, плакал. Наконец, он заговорил:
– Прости меня, девочка. Прости, не успел я. Китти, любимая… Только один раз тебя назову любимой, первый и последний. Знаю, я не должен. Жизнь распроклятая, вот так получилось. Я же люблю тебя больше жизни, как мальчишка влюблён. Знаешь, когда я влюбился? Когда ты в класс ЗОТИ зашла. Худенькая, махонькая, а глаза сверкают, плечики расправлены. Как только ты спросила, кто проводит занятия для сдачи СОВ, так я и пропал. Заглянул в твои чёрные глаза и провалился. Молчал, конечно, только занятий наших ждал. Ты про семью не говорила совсем. Только на профессиональные темы беседовала. А тут задание от шефа, выясни на предмет сдельной работы в департаменте. Я за тобой до дома шёл, ты не слышала. Удивился очень, что ты в маггловском квартале живёшь. А потом услышал, как ты запела в садике, ребёнка на руках качала. Долго я ждал, хотел на мужа твоего взглянуть, кому же так повезло? Такую женщину по ночам обнимать. А никто не пришёл. Тогда я всё выяснять начал, понял и ужаснулся. Как же тебе тяжело пришлось. И то не всё понимал, спасибо леди Арабелле, такой рассказ про тебя написала. Назвала красиво, «Госпожа Радуга». Точно, ты такая же весёлая и яркая, людям надежду и солнце даришь. Сколько же ты хорошего сделала! Книжку детскую написала, малыша приютила, мужа на ноги поставила, песни красивые поёшь, за сиротами приглядываешь, учительница у малышей любимая! Мой сын только о твоих уроках и рассказывает, он к тебе на зелья и прорицания ходит, третий курс Слизерина, Гарри Браун. Урод твой братец, что он орал, идиот! Он кричал, что всем будет лучше, как-то так… Кому? Кому?! Детям? Сиротам? Ученикам?
Тут я решила прервать сопливый монолог гостя. Я услышала кое-что важное. Необходимо срочно проверить:
– Эй, дежурный, тащи сюда переводчика. Желательно Вацлава, он спокойный и нейтральный.
Немедленно вылез двухметровый дежурный рунослед и проворно зашипел в сквозное зеркало. Через пару минут в комнате был Вацлав и Трейси. Я не стала терять времени и пояснила, что мне безотлагательно требуется. Вацлав обратился к ошарашенному Брауну:
– Кэтрин спрашивает, когда Морфин орал, что «всем будет лучше», как именно он формулировал фразу? Прошу Вас, напрягите память. Для Китти это важно, она почему-то настаивает.
Элайджа послушно повторил:
– Для неё важно. Сейчас, сейчас… Да! Он сказал: «Это ради общего блага»…
Спасибо, аврор Браун, я так и думала.
Меня накрыла чёрная волна отчаяния. Бедный Морфин! Единственный живой взрослый Гонт попался в ловушку старого манипулятора. Сволочь. Какая же ты сволочь, Дамблдор! Ты добился своего. Я ничего не могу доказать. Никто ничего не видел, бумага пропала, исполнитель мёртв. Я тоже практически мертва. Слишком яркая оказалась, да? Госпожа Радуга помешала твоим планам, ты избавился от меня. Над магической Британией снова сгущаются тучи. Из тёмного грозового облака просвечивает борода в сладких оранжевых каплях. Теперь всё опять пойдёт по накатанной. Древние Роды исчезнут, ты займёшь три трона одновременно и получишь максимум власти и денег. Слепая паралитичка тебе не помеха. Я практически мертва, у меня нет доказательств. Прости меня, Морфин. Я должна была предвидеть такой исход. Надо было добиться амнистии на несколько месяцев раньше, поселить тебя в красивом, большом доме. Я должна была подарить тебе семью и надежду. Прощай, брат. Прости, если сможешь. Я тебя прощаю, зла не держу. Неизвестно, чем тебя опоил добрый дядюшка Альбус, что напел. Возможно, с твоей точки зрения, я была мировым злом. Дамблдор умеет расставить приоритеты. Как же я устала. Зачем мне бороться? Я проиграла… По телу прошла волна боли, накатывали судороги, я хрипела и извивалась. Пусть уйдёт боль, не могу больше терпеть. Боль – это жизнь, но жизнь моя утомила меня. Кто-то рядом бегал, кричал, в ушах стоял колокольный звон. Звон то приближался, то отдалялся. Я плыла на волнах боли, мне было всё равно. Внезапно я услышала далёкое пение. Детский голос пел колыбельную. Это же голос Ангела, вот присоединился голос Корвина. Они пели мне «Summer time». Дети, мои мальчики, они звали меня назад.
Меня словно окатило ушатом холодной воды. Как я смею сдаваться? Я убью Дамблдора, я избавлю мир от ядовитой гадины! Я – змея, а не безобидный бездомный щенок! Я – мать и жена, я – хранительница своей семьи! Я нужна им всем: детям, Генри, Трейси, руноследам. Я нужна сиротам и ученикам. Я нужна друзьям, нужна прародителям, которые признали меня своей, хотя всё понимали. Мёртвое оставим мертвецам, я отпускаю Морфина и Марволо, прощайте. Моя семья ждёт меня здесь. Решено! Я остаюсь. Я буду жить! Я буду бороться! Я – жива! Я сильно сгруппировалась и призвала всю боль, что скопилась в моём теле. Перед глазами промелькнули зелёные деревья Гайд-парка, нежные ароматы фиалок, улыбка Генри, первая улыбка Корвина и первое робкое слово «мама», услышанное от Ангела.
Боль накрыла меня с головой и исчезла. Я пришла в сознание и услышала:
– Мамочка, не умирай! Только не умирай, я люблю тебя!
Я ответила:
– Ни за что, сынок, мама рядом. Я никогда тебя не оставлю, я же обещала.
Когда я произнесла эти слова, то поняла, что могу говорить. Я распахнула глаза и увидела зарёванные мордашки моих детей. Я протянула к ним руки и обняла обоих крепко-крепко.
– Спасибо, вы вернули меня. Я вспомнила, как сильно люблю вас и вернулась.
Я отпустила мальчишек и, кряхтя, подтянулась на кровати. Сесть получилось с третьей попытки. Ноги слушались неохотно, но слушались. Целитель в лимонной мантии очумело смотрел на меня, открыв рот.
– Леди Шаффик, мы боялись, что у Вас агония. Думали, что Вы умираете…
Я весело улыбнулась:
– Не дождётесь. Я жива и в ясном уме. Тело мне тоже подчиняется. Вас я вижу отчётливо, у Вас хлебная крошка на мантии. Лопали пончик, док?
Целитель хлопнул себя по бокам и затанцевал неизвестный танец.
– Ура, сработало! Вас магия вытащила, шанс был один из ста, но Вы справились! Сильнейшее нервное потрясение от разговора с аврором вывело Вас из критического состояния! Пара курсов укрепляющего зелья, и Вы полностью здоровы! Вы – везучая женщина, леди Шаффик.