Гостиница тринадцати повешенных

– Да… – отвечала баронесса.

– Ох! В самом деле, мы спаслись разве что чудом! – воскликнул барон де Ферье. – Представьте себе, госпожа графиня: человек сорок или пятьдесят бандитов – их ведь было порядка пятидесяти, а, Фирмен? – вдруг окружают нашу карету.

– Вы мне расскажете об этом позднее, господин барон, – прервала его графиня де Шале. – Это воспоминание еще слишком волнует вашу жену, так дадим же ей время немножко оправиться. А сейчас скажите-ка лучше, чем я обязана удовольствию видеть вас у себя? Не в Париж ли, случаем, вы едете?

– Да, госпожа графиня, в Париж, но не случайно… а с намерением поселиться там навсегда.

– Ах! В самом деле?

– Мой бог, да! Что до меня, знаете ли… и моей жены, то я никогда бы не и подумал оставить Бове… где у меня прекрасные имения… связи… знакомства… привычки. Но когда имеешь сына… так как я смотрю на племянника, как на сына… то было бы слишком эгоистично засесть на всю жизнь в провинции… просто жестоко. И потом, раз уж я заговорил об этом, скажу вам откровенно, мадам: я намеревался просить вашего содействия. При вашем одобрении господинну Анри де Шале, с высоты того положения, какое он занимает, ничего не будет стоить вывести Фирмена на чистую дорогу.

– Чистую дорогу?

– Но я уже имел честь доложить вам, госпожа графиня, что мой племянник выбрал судейское поприще. Адвокатура в наше время – самая лучшая карьера. При поддержке фаворита короля и друга Месье мой племянник сможет составить себе и состояние, и славу, и…

– Хорошо, хорошо, господин барон, я напишу сыну, порекомендовав ему вашего племянника. Обязательно напишу, обещаю.

Графиня произнесла эти слова отрывисто, поспешно, словно желала поскорее покончить с темой, которая была ей неприятна. И действительно, эта тема не только была ей неприятна, но даже огорчала ее. Она напоминала ей о том, что произошло чуть ранее между ней и женщиной в маске. Да, ее сын действительно занимал высокое положение; да, он был столь могуществен, что мог возвышать и продвигать кого угодно.

Но не сегодня завтра, стоит Красному человеку произнести одно-единственное слово, сделать один-единственный жест… со всем этим могуществом можно будет попрощаться.

И в этом падении найдется ли у него, ее Анри, хоть один друг, который защитит его или поддержит?

Удивленный резкостью тона, коим графиня прервала его, барон хранил молчание. Это молчание подействовало на мадам де Шале отрезвляюще. Она поняла, что могла обидеть господина де Ферье, и, раскаиваясь в своем поступке, любезно протянула ему руку.

– Что ж, решено, – сказала она, – я снабжу вас письмом к моему сыну.

И вновь останавливая готового было рассыпаться в благодарностях барона, графиня – уже более весело – промолвила:

– Так что там за историю про грабителей, мой дорогой господин де Ферье, вы собирались мне рассказать?

И, улыбнувшись баронессе, она добавила:

– Надеюсь, мадам, вы уже в состоянии выслушать этот рассказ.

– Ах, сударыня! – вскричал барон. – Мы, повторюсь, были на волосок от смерти – моя жена, племянник и я! Без в некотором роде божественного вмешательства одного дворянина и его слуги… Но вы, госпожа графиня, кажется, с ним знакомы… Я даже хотел, чтобы он поднялся к вам вместе с нами, так как он заверил меня, что имел честь быть приглашенным в ваш замок, но…

– Приглашенным? Так вы говорите, я ожидаю этого господина? Как же его зовут? Он назвал вам свое имя?

– Да, да! О, имя самое обычное! Господин Паскаль Симеони.

– Ах!

Госпожа де Шале бросилась к колокольчику, и в следующую секунду комната наполнилась его отчаянным звоном.

– Вот так так! – прошептал барон на ухо своему племяннику. – Кто бы мог подумать, что приезд нашего храбреца так взволнует мою благородную родственницу! Да кто же вы такой, господин Паскаль Симеони?

* * *

Паскаля ввели в ту самую комнату, где ранее графиня принимала женщину в маске.

Графиня де Шале уже ждала его там.

Но какая же разница была между женщиной, которую мы только что видели бледной и согбенной под тяжестью таинственных и гибельных предвещаний какой-то колдуньи, и той, которая теперь, с поднятой головой, со сверкающим взором, с оживленным цветом лица, смотрит прямо в глаза тому человеку, что предстал пред ее очи.

Все потому, что этот человек для нее – надежда!

Тогда как та, незнакомка в маске, была для нее сомнением… угрозой.

При виде красивого лица Паскаля Симеони губ мадам де Шале коснулась улыбка. Красота всегда производит на нас чарующее действие. Молодые или старые, мы всегда больше расположены к хорошенькому личику, чем к дурному. И разве это не логично? Если Бог создал человека по подобию своему, то тот, чьи черты, несмотря на общение с дьяволом, остались благородными, чистыми, правильными, не должен ли быть тем, кого Бог пожелал приблизить к себе более всего?

– Сударь, – произнесла графиня дрожащим голосом, – я слышала о вас много хорошего. Мне о вас рассказывал Жуан де Сагрера, маркиз де Монгла, троюродный брат моего сына, графа Анри де Шале. Он поведал мне о том, чем вы занимались прежде, и уверил меня, что вы будете готовы и для меня сделать то же. Правду ли мне сказал Жуан де Сагрера? Действительно ли вы расположены посвятить себя душой и телом служению моему сыну… и мне?

Паскаль Симеони поклонился.

– Так и есть, сударыня, – отвечал он. – Пять лет тому назад меня постигло ужасное несчастье, и я решил посвятить себя Богу. Но – Господь милосерден! – горе мое если еще и не совсем прошло, то уже значительно уменьшилось. Я понял, что в моем возрасте, с той силой и умом, коими я обладаю, я должен, в искупление прежних ошибок, найти нечто лучшее, чем стояние на коленях на монастырских плитах. Тогда-то ко мне и явился маркиз де Монгла. «Вы можете оказать услугу одной матери, мой друг, – сказал он мне. – Ей нужен преданный человек, который согласился бы денно и нощно быть при ее сыне. Слишком гордый для того, чтобы самому принять эту охрану, которую он бы счел ребяческой выдумкой, человек, о котором я говорю, отверг бы вашу помощь. Но мать его не намерена пренебрегать подобной предосторожностью, так как по себе знает, на что способна истинная преданность. В память о той, которую вы так любили, мой друг, не согласитесь ли вы исполнить просьбу этой матери?» Я ответил согласием, и вот, как видите, госпожа графиня, я здесь! А теперь – приказывайте! В общем и целом мне уже известна моя обязанность, вам лишь остается сообщить мне детали. Граф Анри де Шале – один из первых, после короля и Месье. Ему все улыбаются… чего же вы опасаетесь?

– Ненависти… и любви. Ненависти кардинала де Ришелье… и любви госпожи де Шеврез.

Паскаль Симеони нахмурил брови.

– Действительно, – произнес он, – вот любовь и ненависть, которые равно опасны. Чтобы угодить своей возлюбчленной, господин де Шале рано или поздно объединится с ней против общего врага, и кто выйдет победителем из этой борьбы – первый министр короля или фаворитка королевы – одному Богу известно!

Графиня де Шале задрожала.

– Не отступаете ли вы уже перед столь страшными препятствиями, сударь? – воскликнула она.

Паскаль Симеони покачал головой.

– Вы забываете, сударыня, – отвечал он просто, – что я уже принадлежу вам. Вы отдаете распоряжения – я их исполняю. Но прежде чем я их исполню, и для того чтобы я исполнил их как можно лучше, просветите меня.

Лицо графини просияло.

– Вы правы, сударь, – продолжала она. – Необходимо, чтобы вы знали, в чем дело… Но что я могу сообщить вам… когда сама ничего не знаю? Находясь вдали от Парижа, от двора, я только по слухам и знаю, что там творится… и лишь материнский инстинкт заставляет меня опасаться за будущее. Но, однако, не далее как сегодня, прямо перед вашим приездом, ко мне явилась женщина – что за женщина, я не знаю! – чьи зловещие предсказания окончательно меня расстроили. Вот, послушайте…