Государь поневоле
Шрифт:
— Пётр, сын мой, зачем же ты ходил к царевне? Неужто желаешь ты нашего умаления перед Софьей?
Прежде чем ответить, я посмотрел на присутствующих у царицы ближних и не очень бояр. Фактически наш малый совет расширился до приличных размеров тусы. К вселенцам и царице здесь присоединился и дед с другими Нарышкиными, а так же князь Михайла Черкасский с Князем Петром Шереметьевым большим, мой другой дядька и стольник — старый боярин Тихон Стрешнев. В стороне стояли братья Лихачевы, постельничий с казначеем, и окольничий Павел Языков и чашник, который вроде должен был мне питье за столом давать — Семен Языков. Были и родственники царицы Марфы — князья Апраксины. В общем, были многие из тех ближних брата Федора, кто переметнулся в лагерь Натальи Кирилловны после смерти царя, но чей "прогиб" не был засчитан.
Было у меня тогда более важно дело с царем, в голове которого я поселился. Мне с трудом, но удалось объяснить Петру, почему необходимо именно сейчас договориться с Софьей. Принял он это не сразу, и потребовалось слегка надавить, прежде чем он согласился подсказывать мне правильные слова для матушки. Когда все бояре успокоились и расселись по лавкам, я, поклонившись царице, ответил:
— Не вини меня, матушка, за своевольство. Испугался зело я вчера за дядьку Ивана, да деда, да других ближних людей нам. Взалкали бунтовщики смерти их. Коли их не выдать стрельцам, они со всеми нами могут поступить бесчестно и зло. А ежели Софья и прочие Милославские супротив выдачи будут, то может и спасем деда и дядьку нашего от расправы.
Помимо того как я говорил лица старого Кирилла Нарышкина и его сыновей вытягивались в изумлении. Заметив это, с помощью Петра я продолжил "агитацию".
— Мало, очень мало сейчас людей за нас будет. Вот и князь Борис, и Никита со мной согласные. Полагаем уже лучше сейчас передать правление Софье, чем ожидать, когда стрельцы сами ей венец царский оденут. Нельзя нам более терять людей близких, верных. С ними мы и трон батюшкин отстоим. А без них сиё мне токмо в тягость будет.
— Сильно изменился ты Пётр. — Царица помолчала в раздумье. — Речи твои гораздо более Государя достойны, чем отрока царствующего. Что ты скажешь, князь Борис? — матушка посмотрела на Голицына. Тот встал с лавки и поклонился.
— Государыня, то счастье большое, что Пётр Алексеевич по разуму своему государь великий, а не дите малое как наши супротивники думают. И, что поступил он, как то государю подходит, то слово мое тебе царица. Сиё, мню, знамение, что не оставила нас Богородица в немилости своей. Надобно ободрить государя в решении его многотрудном и жертвенном.
"Опаньки, а на людях Дудыкин очень преданным царю выставляется".
— Бог с тобой князь. Быть по сему.
Вошел молодой дьяк из тех дворцовых, что толпились в сенцах матушкиного терема.
— Великий государь, царевна Софья и бояре просят быть тебе в Думе. Да…
Не дав ему договорить, в горницу вошла Софья. Её сопровождали князь Василий Васильевич Голицын и князь Иван Михайлович Милославский со своими племянниками, братьями Толстыми. В комнате становилось излишне много народу.
— Великий Государь, Царица! Бояре уже в думе собрались. Надобно выйти к ним.
Я посмотрел на мать.
— Хорошо царевна. Дозволь лишь сказать, что стало известно нам о том, что замышляешь ты, и Иван Милославский извести великого государя! — Милославский при этих словах дернулся как от удара. — Великий государь быть решил в думе с изветами от стрельца Стешки Озерова по прозванию Пустозвон в коих тот уличает Ивана Милославского в хуле на Царя и Великого князя Петра Алексеевича, а тако ж в том что, ты, через людишек своих ближних, стрельцам говорила неправду о смерти царевича Ивана.
Софья с ненавистью посмотрела на царицу. Потом на меня и ответила матушке:
— То изветы пустые. Стрельца того не зря Пустозвоном кличут. Не измышляла я на смерть Великого Государя. Иван же брат твой на место царское в Большой палате садился и венец царский примерял. Да говорил Кириллу Нарышкину, что де ему сей венец подходит более. В том и царица Марфа сказать может. За измену такую надлежит стольников Ивана и Кирилла в приказ разбойный отдать и розыск примерный учинить. Коли не отдать стрельцам сих изменщиков, то грозятся те снова бунтом на Кремль идти и розыск самим учинить без почтения к фамилии царской.
Наталья Кирилловна слушала эти слова падчерицы с нескрываемым гневом. Она понимала, что нет сил сейчас для противостояния с Милославскими и их лидером — царевной
Софьей. Все присутствующие затаились, ожидая конца словесной перепалки. Решился сам вмешаться. Петра опять же попросил помочь с переводом на язык этого времени.— Довольно сестрица небылицы сказывать! Знаешь ты — не говорил дядька Иван слов таких, да и не садился он на место царское. Челобитную сию дьяк Шакловитый писал в твоей светёлке. Сам я его намедни и видал, как выходил он от тебя с грамотой, и как поучала ты его говорить на царицу и родню её неправды. — От такого наглого поклёпа глаза царевны расширились, она казалось даже задохнулась от возмущения, но тем не менее, меня не перебивала. — Так коли Ивану идти в приказ на розыск, то и Шакловитого надобно с ним спытать також! Но не дело сейчас стращать друг друга изветами. Надобно решить, как бунт утихомирить и стрельцов с Кремля отбыть. Сказала ли ты разговор наш князю Василию и князю Ивану? Что решили вы с сёстрами?
— Великий государь, дозволь слово молвить. — Василий Голицын вышел вперед. — Невместно то, что старший брат обойден у венца младшим. Надобно царевича Ивана на царство венчать, а тебе великий государь царством править попрёк его не должно.
— Так не должно и царевну правительницей назвать и ставить её вперёд цариц. — Лица всех, кто еще не разговаривал со мной после бунта, вытянулись от изумления. — Не должно и тебе холоп, такие слова говорить перед Великим Государем своим. Я дерзость твою прощаю, но впредь не встревай в разговор.
Я обратился к Ивану Милославскому:
— А почто ты боярин князь Иван Михайлович молчишь, и слова не молвишь? Верно, ли Василий говорит?
Милославский, молча, склонил голову. Я продолжил.
— Царевич Иван слаб здоровьем и хочет ли он на отцовский престол вступить, то его спросить надобно наперед.
— Не было еще такого в истории, чтобы два царя правили. — Вставило свое слово Софья. — Пусть Иван на царстве будет как того обычаи наши требуют. Это успокоит стрельцов.
— Было то, сестрица, было. В Царьграде правили два брата императора Аркадий и Гонорий, да и Василий и Константин також, и трон для них был един на два. Тебе ли не знать сего. А на Ивана надежи нет — слаб он. Много ли из больших людей встанут за него? Нет. Так до новой смуты недалече, коли стрельцы одно будут вести, а бояре многое противное. Надобно делать, как я сказал, и прекратить бунт. Опалу я на Ивана Кирилловича свою положу. Да отправлю его в ссылку за Камень. Дед мой, Кирилл Полуэктович будет пострижен с благословения патриарха. А иных на расправу не выдам. То мое слово царское.
Но Софья так просто решила не сдаваться.
— Еще братец надобно царицу Марфу в монастырь отправить. Открылось, что она пост вдовий не блюла и с неким лицом мужеским в палатах своих блуд творила. Срам сей коли откроется, то новый набат на Москве мы услышим. А лицо то, с коим царица в блуде была — надобно казнить за бесчестие Государю!
"Черт, вот подгадил Александр своим нетерпением. Марфа, конечно, та еще ягодка — молода, красива и умом для здешнего времени неординарна. Трудно для моего современника с такой дивчиной в одной комнате долго быть и не флиртануть. И как он сумел её соблазнить во время вдовьего поста? Наверное, не настолько уж и сурово домостроевское воспитание в теремах. А ведь у него тут и семья есть наверняка. В тридцать лет здесь мужчина уже пожилым считается и глубоко семейным быть просто обязан. Ладно, попробуем ва-банк. Клин клином вышибают. Не знаю насколько успела Софья с Васькой спеться, но этот риск вынужден".
— Тогда и тебя сестрица надобно с ней заодно отправить. Покаяться пред святыми мощами за прелюбодейство твое с Васькой Голицыным. А его за бесчестье такое царскому роду — на кол. Да вотчину его в казну взять.
На князя Василь Василия смотреть было весьма интересно. Он испугался. Причем испуг его виден был очень и очень явно. Лицо князя, как он услышал мои слова, стало мгновенно белее мела. Руки задрожали, глаза забегали, а сам он стал оглядываться на присутствующих, как бы ища поддержки. Казалось еще немного и упадет он в обморок посреди палаты. Софья тоже побледнела, но самообладания не потеряла. Просто внимательно уставилась в меня, впитывая каждое слово. Прочие же, из находившихся в горнице, замерли в безмолвии. Блин, просто немая сцена из "Ревизора".