Государь поневоле

— Автоном — я позвал Головина — проводи мастера Гриммана до ворот, да забери сей листок, как только караульный начертает в нём своё имя.

Головин поклонился и повернулся к немцу. Тот тоже поклонился и гордо зашагал в сопровождении стольника к выходу с территории.

Подманил к себе Химика и почти шёпотом спросил:

— Ну, кто там? Не томи душу, кого обнаружили в Лопухине? Он ведь тоже не по адресу попал, так?

Антон отвечал также тихо:

— Строитель. Юрий Перунов — первоначально должен был в младшего сына Андрея Виниуса. Анкету его помнишь, государь? — я кивнул — Вселился очень удачно. Свалился, спускаясь с крыльца, в аккурат перед Майором. Тот, как только мат в адрес семнадцатого века услышал, так сразу двоих своих холопов отправил отнести Лопухина к твоему шатру. Туда местные вроде без спроса не лезут.

— Да, отвадил я их парой гневных истерик. Слияние было?

— Угу, как раз при нас. Гадко это выглядит со стороны. Но сейчас он уже планы начинает строить.

— Так ведь строитель, вот и строит.

Улыбнулись друг другу. Я оглянулся на Матвеева — тот увлечённо разглядывал, как на другом берегу мальчонка-пастушок пытается выгнать зашедшего в воду телёнка.

— Про меня не говорили?

— Нет, Майор запретил. Да и Капитан его поддерживает. Он даже ругается, что царь нам раскрылся. Чем меньше людей знают, что молодой государь "с придурью", тем лучше. Спокойнее было бы все твои новшества приписывать окружению.

— Шила всё равно в мешке не утаишь. Пусть все привыкают заранее. Если мне всё время прятаться, то с ума могу сойти.

— Что так жестоко?

— Ты, Антон, машину водил? — Он кивнул. — Вот и я водил. Знаешь, как это трудно помнить, как водишь с точностью до мелочей? Почти каждое утро просыпаюсь "сжимая руль". Имел неосторожность приоткрыть ребенку эту память. — Почувствовал, как Пётр прислушивается к моим словам. — Вот теперь радуюсь, что в свое время отказался от поездки в Мячково, полетать.

— Рассказывал же, что можешь блокировать память от него.

— Так было надо. Царь немного не понимал, зачем ему учиться. Думал завлечь видами технического, мать его, прогресса.

— Успешно ведь.

— Успешно для него.

— Ладно, не расклеивайся! Зато царь! Почёт и поклонение.

— И страх, что убьют молодым. Эх! Всё, закрыли тему. Чего жаловаться — Лиде труднее.

— Как она там? Поговорить с ней можно?

— И не надейся. По пятому пункту не пройдёшь и обыкновенную боярышню увидеть, а ты о царской дочери замечтал.

— А чего? Крестьянскому сыну у Толстого можно, а мне нельзя? Вот у одного писателя Яков Брюс вполне сох по Наталье и даже какие-то шуры-муры были.

— Так у него и трёхмачтовые бриги были.

— Читал?

— Имел неосторожность.

От долгого шепота у меня запершило горло. Я запёрхал. Брюс протянул флягу. Хлебнул, там оказалось что-то хмельное и гадкое, но хорошо хоть жидкое.

— Слушай, Яков, ты не сопьёшься? — спросил Химика, возвращая его пойло.

— Что добыл, то и пить приходится. Вообще конечно и курить тянет, аж ухи пухнут. — Он тоже отхлебнул.

— Это наведённое. Носитель ведь не курил?

— Нет. — Он поклонился и уже в голос сказал — Дозволь, государь, покинуть тебя.

Матвеев, услышав это, округлил глаза.

— Дозволяю и прощаю тебе твое невежество Яков Брюс. Помни милость мою. — Я не удержался и улыбнулся.

Антон усмехнулся в ответ и пошагал к выходу. А навстречу ему уже торопился Головин, в сопровождении Бориса Голицына и солдата. Подошли ко мне. Голицын сразу в лоб:

— Великий Государь, указал ли ты сему вьюноше забрать у солдат пропускной листок?

— Да! Расскажи мне о сём новшестве. Почто я не знаю?

Я взял у Голицына "пропуск" и удостоверился, что на входе отметили время, когда ушёл Гримман и приложили палец вместо подписи. Ещё заметил на верхнем углу какой-то буквенный код и тут же памятью носителя узнал славянские цифры. "Вот Майор даёт! Успел уже пропускной режим наладить!". Отпустил обратно солдата с листком, а сам решился пройтись по берегу. Петру уже надоело простое сидение да болтовня, и он хотел подвигаться.

Мы с кравчим пошли по берегу вверх по течению Яузы, сопровождаемые только одним "оберегателем". Стольников пришлось оставить, чтобы не мешали общаться. Князев холоп ожидаемо держался в стороне от нас. На мой вопрос о пропусках Майор закатил полу-лекцию, полу-доклад о том, как теперь каждый входящий будет получать разрешение от меня или царицы. И всё это фиксируется в специальных книгах — журналов пропусков. Матушка на это согласилась с радостью и даже взяла на содержание всех "оберегателей" князя во дворце, которые помимо основных функций должны были досматривать за соблюдением службы караульными.

Мы помолчали.

— Ну что, Майор — начал я сам — как Юрий Владленович? Осваивается в новом теле?

— Да, вполне нормально. Стал сразу проситься на Урал. Домны строить.

— Не рано? Нарышкин там есть и он пока золотом должен заниматься.

— Вообще-то одно другому не помеха. Тем более у Абрама отец воеводой в Верхотурье, а если Елена попадёт по назначению в твою потенциальную невесту, надо будет прикрыть вселение. Илларион Абрамович хоть ума и не великого, но и не полный дурак. Догадается, чтобы от сожжения за колдовство уберечь, спрятать старшую дочь в монастырь так, что никто и не найдёт.

— Почему сожжение? Лена совсем не глупа, сможет сообразить как вести себя. Может уже вселилась и сидит тихонько?

— Видишь ли, Семёнова очень своеобразная девушка. Да ты, небось, и лучше то знаешь.

Голицын пристально смотрел на меня, изучая реакцию на полунамёк. А я пытался отключить от разговора ребенка — не хотел его посвящать пока в эту сторону свое жизни. Завершив блокировку, я обратил внимание на своего собеседника. Встретились глазами. "Опа! А не было ли у него чего с Ленкой?!" — легкий укол ревности воскресил затухшее было чувство неприятия Дудыкина. "В прочем, может я ошибаюсь, и Майор подразумевает моё знакомство с ней по предыдущей работе. И потом, он ведь был в Ирину влюблён". "А ты, дядь Дим, в жену!" — царь как-то сумел пробиться через блок. "Пётр! Брысь! Не подглядывай за взрослыми!" — я буквально затрамбовал своё невольное альтер-эго в подсознанку.

— Ну, я работал с ней, Борис Алексеевич, два года. Потом уволил. Она должна больше всех из попаданцев меня ненавидеть!

— Ненавидеть?! — по его сомнению, я догадался об информированности Майора о наших с Ленкой отношениях.

— Конечно, я ведь её уволил! В самый кризис! Но она дама очень волевая, а коли захочет жить, может даже монахиней прикинутся и не свихнуться.

— Ага! — Голицын с сомнением поскреб свой недавно побритый подбородок. — Хорошо, забудем об этом. Тем более, пока ей помочь не можем. Юрий, который теперь Абрам, говорит, что вся семья воеводы отбыла на Урал вместе с Нарышкиным. Сейчас они уже должны где-то по Каме плыть.

— Так долго? Я думал Иван Кириллович уже на месте. Он чего ждал?

— Ни чего, а кого. Царица Марфа, похоже, с ним теперь. Матушке твоей отписала, что собралась она в Покровский монастырь в Верхотурье, и будет впредь жить при нём вдали от столичной суеты.

— Там, что ли постригаться будет?

Майор в ответ улыбнулся.

— Ну, нет. Постричься она и здесь могла. Зацепил её, видно, наш Геолог, котяра мартовский! Он ведь и семью свою в Москве оставил из-за царицы. В Сибири нравы проще… — многозначительно добавил он.