Государственный преступник

Три дня его не беспокоили, и Красноперову удалось, наконец, отоспаться. На четвертую ночь вновь пришли господа полицмейстер и капитан:

— Соловьевых в Средневолжске четверо, и все они довольно высокого роста. Который из них настоящий?

— Не припомню, право, — ответил Иван Маркович.

— Хорошо, — ответил полицмейстер, и они вышли.

Однако этим дело не кончилось. Скоро к Красноперову вновь пришли те же чины и объявили, что ни один из средневолжских Соловьевых в Вятку не ездил.

— Нехорошо лгать, господин студент, — нравоучительным тоном попенял ему полицмейстер, — мы к вам всей душой, а вот вы к нам совсем другим местом.

На следующий день явился комендант и велел Ивану Марковичу «следовать за ним». Его усадили в извозчичью пролетку, комендант сел рядом, и они в сопровождении верхового казака двинулись в недолгий путь. Подъехав к большому и мрачному каменному зданию, стоявшему особняком на самом крутике реки Вятки, они вышли. Двое караульных, вышедших навстречу, взяли Красноперова под белы рученьки и провели до внутреннего дворика, где стояли солдаты с ружьями наперевес. С Ивана Марковича сняли шубу, затем пиджак и брюки. «Все, — мелькнула у него мысль, — сейчас эти солдаты расстреляют меня». Он зажмурил глаза, но залпа не последовало. Солдаты только клацнули затворами. Ему сунули в руки пиджак и брюки и повели каким-то длинным коридором, освещенным единственно ночником. Наконец вошли в камеру, узкую, грязную и вонючую. Вдоль одной стены во всю ее длину тянулись нары. Более в камере, ежели не считать загаженной деревянной параши, ничего не было.

Едва он успел оглядеться, как в камеру вошли полицмейстер, комендант, жандармский капитан и тюремный смотритель.

— Знакомьтесь, — произнес полицмейстер, обращаясь к смотрителю. — Это господин Красноперов. Он хотел в Вятке революцию устроить.

Смотритель, зло сверкнув глазами, хмыкнул и бросил Ивану Марковичу арестантскую одежду с тузом на спине:

— Одеваться!

— Вот какие дела, — словно оправдываясь, сказал комендант. — Ну, да вы сами виноваты, господин студент. Мы с вами были предельно любезны, добры, а вы в благодарность…

Он притворно вздохнул.

— Что ж, желаем приятно провести время, — съехидничал полицмейстер, и вся камарилья покинула вонючую камеру. Дверь с внешней стороны заперли на засов, и все стихло. Красноперов, дабы проветрить камеру, открыл было крохотное оконце, выходившее в острожный двор, но из него потянуло такой вонью, исходящей от дворового клозета, что он вынужден был прикрыть его.

Утром ему выдали для умывания воды в жестяной кружке. Кое-как умывшись над парашей, Красноперов утерся серым рукавом арестантской робы и принялся ждать утренний чай. Ожидание продлилось до обеда, когда ему принесли какой-то темной бурды с жилами на дне и ломоть черствого хлеба. Иван Маркович с трудом проглотил «обед» и бросился на нары, в щелях которых стаями гнездились клопы.

* * *

Так прошел месяц, в течение коего Красноперов успел переболеть дизентерией, прочитать в тюремной больничке только что вышедший в «Современнике» роман своего кумира Чернышевского «Что делать?», иметь честь принять у себя вятского архипастыря Агафангела и поссориться с тюремным батюшкой о. Михаилом. Один раз в день Ивана Марковича выводили гулять в тюремный двор, всякий раз перед этим разгоняя остальных арестантов по камерам, дабы он совершал свои прогулки в полнейшем одиночестве, что приводило всех насельников острога в крайнее любопытство.

Уже в июне, часов в одиннадцать утра, в камеру Красноперова вдруг явился смотритель и объявил, чтобы тот собирался, ибо его скоро повезут.

— Куда? — спросил Иван Маркович.

— В Средневолжск, — коротко ответил смотритель.

Такая перемена обрадовала арестанта. Ему принесли его одежду, и он с удовольствием скинул с себя казенное белье. В ожидании лошадей его вывели на улицу, и Красноперов долго гулял по горе над рекой, полной грудью вдыхая свежий воздух. А потом его усадили в коляску и повезли в Средневолжск, где сразу же поместили в одиночную камеру № 7 крепостной гауптвахты, в которой все одиночные камеры нижнего и верхнего этажей были заняты свезенными сюда, по распоряжению специальной и высочайше утвержденной следственной Комиссии, арестованными участниками заговора.

Глава 45 С БОГОМ!

Еще рассвет не начал вступать в свои права и в спящем небе не стали одна за другой гаснуть звезды, как Аристов был разбужен нетерпеливым стуком в дверь.

— Это я, Артемий Платонович, откройте!

Аристов, узнав голос Михаила, почти бегом бросился к двери, открыл ее и, догадавшись по виду барона, что произошло ожидаемое событие, ринулся обратно в комнаты.

Менее чем через четверть часа он предстал перед Михаилом одетым в сюртук на шелковом подкладе, веллингтонах с полными карманами серебра и меди и казимировом жилете поверх шелковой же сорочки. Мощная шея отставного штабс-ротмистра была щегольски повязана белым шелковым галстухом, делая его похожим на вышедшего в тираж фобласа, решившегося, наконец, на предложение руки и сердца своей многолетней избраннице. Не меньшим женихом был одет и молодой барон Дагер, тоже с подвязанным на шее шелковым галстухом, в переливчатом атласном жилете под однобортным пиджаком с шелковым подкладом и водопадом ниспадающих на штиблеты, выглаженных брюках вместо старомодных веллингтонов со стрипками. Карманы его пиджака были полны серебряных и медных монет, дабы в случае личного контакта с магнетизером помешать ему в его магнетических раппортах.

Они уселись в коляску барона и через десять минут были уже возле Николо-Низской церкви. Далее саженей тридцать они проделали пешком, пройдя через два кольца полицейских, оцепивших дом. Возле ограды приюта они увидели полицмейстера Адриана Андреевича Дагера с помощником Федотовым и приставом Звягиным. Возле него стоял небольшого роста неприметный человек с лицом, которое решительно невозможно было запомнить, до того оно было рядовым и обыденным.

— Агент Сущий, — представил пристав Звягин неприметного Аристову и Михаилу Дагеру. Те приветствовали агента короткими кивками. — Доложите еще раз сим господам о ваших наблюдениях, — приказал пристав Сущему.

— Фигурант вошел в боковую калитку ограды приюта без четверти час пополуночи, — верно определив в Аристове главное лицо, начал докладывать ему агент. — Прошел вон в тот флигель во дворе, — указал он кивком головы на темнеющий в отдалении деревянный одноэтажный дом, — постучал условным стуком: сначала три раза, потом два, потом один. Ему открыли, не спрашивая, кто да что, стало быть, был он здесь не впервые.

— Дальше, — довольно кивнул головой Аристов.

— Выждав с полчаса, я подобрался к дому и обследовал его. Оказалось, флигель имеет два входа. Главный, куда и вошел фигурант, и запасный. Запасным входом, похоже, не пользовались очень давно…

— Все равно поставьте к этому входу двоих человек. Или нет, троих, — перебил Сущего Артемий Платонович, обратившись к приставу. Тот кивнул и быстро отошел от них. — Прошу прощения, продолжайте.

— Обойдя флигель, я решил заглянуть в окна. В одном из них я увидел фигуранта. Он укладывался спать. Когда он лег, я послал городового в участок с сообщением о нахождении объекта, а сам продолжил наблюдение за флигелем. Из него никто не выходил.

— А где окна спальни фигуранта?

— Третье и четвертое по левую руку от главного входа, — без запинки ответил агент.

— Благодарю вас, вы настоящий профессионал, — похвалил Сущего Артемий Платонович. Тот даже немного смутился: в сыщицкой среде, прекрасно знавшей, кто такой отставной штабс-ротмистр Аристов, подобные слова от него самого стоили дорогого.

— Ну что, Артемий Платонович? Дом оцеплен, люди расставлены, каждый знает, что ему делать. Будем начинать? — скорее поставил в известность, чем спросил согласия Аристова Адриан Андреевич. Все, что должно было вот-вот начаться, было его епархией, а в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Отчего Артемию Платоновичу только и оставалось, что кивнуть головой.