Готические истории

– Ради Бога, идите со мной, помогите выломать дверь в комнату моего хозяина! – взмолилась она, сжимая руку мужчины. – Он умер, или у него припадок, а я не могу ему помочь.

– Хорошо, миссис, – ответил мужчина, как будто такие приглашения были для него делом обычным. – Стой, Доббин, стой смирно, коняга, черт тебя побери…

Доббин был только рад, что его пришвартовали близ заросшей сорняками лужайки напротив сада Грэйндж. Его хозяин последовал за экономкой наверх и сбил старомодный врезной замок одним ударом своего увесистого кулака.

Сбылись старухины худшие опасения. Энтони Бэском был мертв. Однако о том, как он умер, Майкл так ничего и не узнал. Дочь экономки, рассказавшая ему эту историю, сама уже была старухой, когда он был еще ребенком. Если он начинал расспрашивать ее чересчур настырно, она лишь качала головой, отказываясь поведать об ужасном. Она даже не признавала того, что старый сквайр покончил с собой. Но все же предание о его самоубийстве укоренилось в умах деревенских жителей, и люди твердо верили, что его призрак временами появляется в особняке Уайлдхит.

Майкл Бэском был непреклонным материалистом. Вся вселенная представлялась ему грандиозной машиной, управляемой неколебимыми законами. Верить в призраков с его точки зрения было так же нелепо, как утверждать, будто два и два могут дать в сумме пять, а прямая способна замкнуться в окружность. Но несмотря на это Майкл испытывал своего рода научный интерес к сознанию человека, допускающего существование призраков. Оно могло бы стать предметом занимательного психологического исследования. В голове этой бледной бедняжки явно поселился какой-то сверхъестественный ужас, который можно было побороть только рациональным подходом.

«Я знаю, что должен сделать, – вдруг сказал себе Майкл Бэском. – Сегодня я сам лягу в этой комнате и докажу глупой девчонке, что ее рассказы о тени – всего лишь пустая фантазия, порожденная пугливостью и упадком духа. Унция доказательства лучше фунта споров. Я проведу ночь в ее комнате, не увижу никакой тени, и тогда она поймет, что за вредная вещь предрассудок.

Вскоре пришел Дэниэл, чтобы закрыть ставни.

– Скажи жене, чтобы постелила мне в спальне Марии, а девушке сегодня отведи одну из комнат на первом этаже, – сказал мистер Бэском.

– Сэр?

Мистер Бэском повторил свое распоряжение.

– Эта глупая девка жаловалась вам на свою комнату? – возмущенно воскликнул Скегг. – Не заслужила она, чтобы ее кормили-поили да еще такую крышу над головой давали! Ей место в работном доме.

– Не злись на бедняжку, Скегг. Она вбила себе в голову пустую фантазию, и я хочу показать ей, как глупо она себя ведет, – сказал мистер Бэском.

– И вы сами хотите спать в его… в этой комнате? – спросил дворецкий.

– Именно так.

– Что ж, – задумался Скегг, – даже если он действительно там бродит – во что я не верю – он вам родня, не думаю, что он вам навредит.

Когда Дэниел Скегг вернулся в кухню, он безжалостно выбранил бедную Марию. Бледная и молчаливая, она сидела в своем углу у очага, штопая старые серые шерстяные чулки миссис Скегг – самую грубую и жесткую броню, когда-либо вмещавшую человеческие ноги.

– Какой же надо быть привередливой неженкой, – вопрошал Дэниел, – чтобы явиться в дом благородного человека и своими бреднями да капризами заставить его променять собственную спальню на чердак.

Он объявил, что, если таково следствие образованности не по чину, то он рад, что не зашел в учении дальше чтения по слогам. С образованием для него покончено, раз к такому оно ведет.

– Мне очень жаль, – говорила, запинаясь, Мария и тихо плакала над своей работой. – Право слово, мистер Скегг, я не жаловалась. Хозяин спросил, и я сказала ему правду. Вот и все.

– Все! – гневно воскликнул мистер Скегг. – Да уж, все! Думаю, этого было довольно.

Бедняжка Мария держала язык за зубами. Ее сознание, потрясенное грубостью Дэниела, бежало прочь из этой унылой большой кухни в прошлое, к утраченному дому, в укромную маленькую гостиную, где они с отцом таким же вечером сидели у уютного камина; она со своей аккуратной коробочкой для рукоделия, он – с любимой газетой; на коврике мурлыкала обласканная кошка, на блестящей медной подставке пел чайник, чайный поднос весело намекал на приятнейшую трапезу дня.

О, эти счастливые вечера, эта прелестная близость! Неужели они ушли навсегда, и в жизни не осталось ничего, кроме грубости и неволи?

Той ночью Майкл Бэском лег спать позже обычного. У него была привычка еще долго сидеть за книгами после того, как погаснут все лампы, кроме его собственной. Скегги затихли во тьме своей мрачной спальни на первом этаже. Сегодня занятия Майкла были особенно интересными и больше напоминали увеселительное чтение, чем тяжкий труд. Он глубоко погрузился в историю загадочных людей, что обитали в швейцарских озерах, и был очень взволнован некоторыми домыслами и теориями о них.

Старые восьмидневные часы [1] на лестнице били два, когда Майкл со свечой в руке медленно поднимался в дотоле неведомую ему область верхнего этажа. Поднявшись по лестнице, он обнаружил перед собой темный узкий коридор, ведущий на север; одного вида этого коридора было достаточно, чтобы вселить ужас в суеверный разум, настолько мрачно и зловеще он выглядел.

«Бедное дитя, – подумал мистер Бэском о Марии, – этот верхний этаж и в самом деле мрачноват, а уж для молодого ума, склонного к фантазиям…»

1

Восьмидневные часы – часы, которые нужно заводить только раз в неделю.

К этому времени он уже открыл дверь в северную комнату и стоял, озираясь.

Это была просторная комната с потолком, который с одной стороны был скошен, зато с другой довольно высок; комната старомодная, полная старомодной мебели – громоздкой, массивной, неуклюжей, связанной с ушедшими днями и почившими людьми. Прямо на Майкла уставился ореховый гардероб с медными ручками, сверкавшими в темноте, точно дьявольские глаза. Была там и кровать с четырьмя столбиками, подпиленными с одной стороны под уклон потолка, отчего выглядела она уродливо и неказисто. Старое бюро красного дерева пахло секретами. Тяжелые старые стулья с плетеными сиденьями заплесневели и сильно обветшали. В комнате имелся угловой умывальник с большой раковиной и маленьким кувшином – пережиток прошлого. Пол был голый, за исключением узкой полоски ковра возле кровати.

«Вот же унылая комната», – подумал Майкл с тем же сочувствием к слабости Марии, которое только что испытал, поднявшись по лестнице.

Ему было безразлично, где спать; но, дабы удовлетворить свой интерес к озерным швейцарцам, ему пришлось ненадолго спуститься с привычных интеллектуальных высот, и, как бы очеловечившись легкостью своего вечернего чтения, он даже склонен был сострадать слабостям глупой девчонки.

Майкл улегся в кровать с намерением спать как убитый. Постель была удобной, с обилием одеял, можно сказать, роскошной, а ученый испытывал приятное утомление, обещавшее глубокий и спокойный сон.