Говорит и показывает. Книга 3

– Что сделаю?! Увидишь!..

– Увижу? Интересно, что? Чего я ещё не видел? Или есть что-то, что ты показываешь ему, но не мне?

– Господи, при чём здесь он?! Что ты всё время вплетаешь его!

– Причём?! Да при всём! При мне, потому что при тебе! Мой сын как две капли – он! Может он его и заделал!?

– Конечно он! Жаль, что ещё пятерых не сделал!

Вот здесь оплеуха и настигла меня, пальцами вскользь, но ладонь такая, что попади по-настоящему, плашмя, у меня, должно быть, и голова оторвалась бы… а так мотнулась только и губы зажгло, и стало солоно во рту…

А дальше, пока я собирала искры, посыпавшиеся у меня из глаз от этого удара, он схватил меня за плечи и потащил к кровати, рыча:

– Дура! Чёртова ты дура… что ты…

Голос его начал таять, губы, зубы впились мне в спину, в затылок, за ними и горячий шепот:

– Как я люблю тебя… как же я люблю тебя… люблю… тебя… – шепот, огнём обжигающий мне кожу, прожигающий до живота, распаляющий и сам живот и всё, что внутри…

… Майя повернула голову:

– Вэл… ты… Я поговорю с Ларой. Сначала я. Потом… вместе послушаем, что она скажет.

Я вздохнул и уставил взгляд в потолок, иначе не могу собрать мысли и снова думаю о том, встать попить, прежде чем снова притянуть её к себе или попить после…

– Я не могу спокойно думать о том, что Лара… что… Она ещё школьница. Какая сволочь могла школьницу…

– Вэл, не мы придумали держать людей в школе до восемнадцати лет… Не сходи с ума, наши дети взрослые, мы просто не заметили, как и все предки не замечают, как вдруг из хорошеньких пупсов получаются целые мужчины и женщины.

– Особенно женщины! – зло пыхнул я. Моя дочь женщина? И я должен к этому привыкнуть?!

Но я тут же и осадил себя: моя старшая дочь взрослая женщина уже давно, ей скоро двадцать семь и она, как была для меня чужая, так и есть. Она давно живёт своей жизнью, вышла замуж в восемнадцать, развелась через год и занимается тем, что учится и учится. То я оплачивал один институт, то другой, то третий. Но наши с ней отношения всегда сводились к тому, что я что-то оплачивал. Она ненавидела меня всей душой до того, что едва терпела моё общество, когда мы встречались, но терпела, чтобы получить то, на что рассчитывала. Но и меня вполне устраивало, что я не должен участвовать в её делах.

Уже много лет я хотя бы не должен был содержать и её мать. Марина вышла замуж вполне удачно, родила мужу ещё детей, уезжала с ним на несколько лет жить за границу, теперь они снова жили в Москве. И теперь наседала на меня, настаивая, что я должен купить квартиру Луселии.

– Если ты считаешь, что я миллионер, ты ошибаешься, в нашей стране врачей миллионеров никогда не было, – сказал я ей на это требование.

– Рассказывай! В частной клинике оперируешь и всё денег нет!

– В частной клинике я бываю один день в неделю…

– О, ну, конечно, всё свою Майю стережёшь, мог бы и побольше работать! – произнося имя Майи, она противно скривилась.

– Тебя это не касается, – отрезал я. – Короче, Марина, с ипотекой помочь могу, но на большее не рассчитывайте.

Вот и выплачивал я теперь Люсину ипотеку за квартиру в Митино. Может быть я и мог бы купить ей эту квартиру, но мне не хотелось этого делать. Мне не хотелось тратить сразу так много денег на неблагодарную девчонку.

А вот Ларочка всегда была славной, открытой девочкой. И что, вдруг стала взрослой и скрытной? Ох… я снова посмотрел на Майю, протянул руку к ней, к её груди, с неё – на талию, которая всё такая же тонкая как была всегда. Удивительно, я не понимаю, как ей это удаётся, как ей удаётся не стареть, даже не меняться? Постарели все, мама, её муж Володя, Агнесса Илларионовна, Волков, ставший завкафедрой, потому что Ник Сестрин так постарел, что ушёл на пенсию, Таня, как ни старается, просто из кожи вон, в самом буквальном смысле: недавно сделала подтяжку, а всевозможные липосакции, ботоксы и прочие ухищрения современной косметологии, доступные ей, как редактору моды в «Vogue», как и лучшие парикмахеры, но несмотря на это и ей не удаётся скрыть свои пятьдесят. И только Майя по-прежнему кажется юной и нежной, гибкой, как зелёная ветка. И не кажется, она такая, она даже пахнет молодостью.

Только Илья, сволочь, в этом тоже похож на неё. И он мало постарел. И он почти не изменился, даже стал лучше, красивее как-то, он в молодости не был таким интересным, как теперь, я замечал, как женщины реагируют на него… Я вижу его время от времени на конференциях, симпозиумах, иногда в клиниках, где мы оказываемся участниками консилиумов. Но даже разговаривая при посторонних и обсуждая больных и их истории, я не могу не думать каждый миг как я его ненавижу и как хочу убить его.

Я не знаю, как часто он встречаются с Майей, я не знаю, занимаются они сексом они всякий раз, когда видятся или вообще не делают этого давно, ходят они в кафе или в кино, и вообще я ничего не знаю об их отношениях, я уверен только, что он никуда не делся из её сердца и мыслей. Что он присутствует в её жизни. Так же, как и я. И что нет и дня, когда она не жалела бы, что она каждый день просыпается со мной, а не с ним.

И во сне я вижу нередко, что он рядом. Будто живёт с нами в одном доме…

Это, его вечная тень около неё, ещё подогревает моё чувство к ней. Как дополнительное, и жаркое топливо. И ничто не гасит моё пламя. Ни многочисленные и разнообразные связи, ни Таня, которая до сих пор не оставила попыток заполучить меня, хотя выходила замуж уже два раза и снова разводилась. Ни время, ни возраст, ничто не охлаждает меня. Даже больше. Чем старше я становлюсь, чем больше пресыщаюсь другими, тем сильнее и жарче люблю её. Тем сильнее чувствую, всё, что чувствует она.

Поэтому то, что она вспылила сегодня и кричала на меня, защищая Ларису, которую, я конечно, не обижу никогда, как бы не рассердился этой ночью из-за неожиданного открытия, этот её твёрдый отпор немного озадачил меня. Выходит, я всё же не так хорошо знаю мою жену.

И мне стало страшно от этого. Чего ещё я не знаю? Мы опять не равны: она всё знает обо мне и меня, даже знает, как взглянуть, чтобы я понял, её без слов. А я натолкнулся на неожиданность.

Глава 2. Мать

Если Юргенс не спал, когда Маюшки не было дома, он, очевидно, обладал некими экстрасенсорными способностями, во всяком случае в отношении её. Потому что во все эти ночи мы с ней были вместе. Мы и дежурили вместе, а половина ночей, когда она была «на дежурстве» мы были у нас в Товарищеском. А если учесть, что она работала в той же клинике, где работаю и я, то мы в течение суток проводили рядом времени больше, чем он с ней. К счастью, или, напротив, к несчастью, что сохранялся тот самый проклятый status quo, он ни разу не подумал проследить за ней, ни осведомиться, кто же ещё трудится в многопрофильной гинекологической клинике, где работала теперь Маюшка после аспирантуры. В Опаринском центре она брала дежурства в родильном отделении, я же там оставался на полставки, чтобы продолжать научную работу. На её дежурства я приходил вне своей работы. Все давно привыкли к этому и не задавали вопросов, не знаю, что они думали о нас, меня это не волновало.

В клинике я был ведущий специалист, на меня шли как на доктора наук, а среди пациентов вообще бытовало и даже закрепилось мнение, что я настоящий волшебник, способный решить любую проблему. Собственно говоря, кроме Маюшки в моей жизни была только работа, поэтому я мог отдавать делу много времени, сил и мыслей. Тот самый status quo в этом смысле работал на меня, мне давно не приходилось комбинировать, чтобы увидеться с ней, всё устоялось и текло спокойным руслом.

Работа приносит мне удовлетворение и радость. И каждая удача в лечении бесплодия это сияющая звезда на небосклоне моего самоуважения, как орден на груди героя. Эти успехи не дают мне впадать в рефлексию и депрессию, когда хочется, как любому человеку моего возраста, закричать от ужаса, что большая часть жизни прошла, а я так ничего и не сделал, не понял и не успел. Детишки, появившиеся на свет благодаря мне, уже заполнили бы собой небольшой городок. И это укрепляет меня, как металлический каркас.