Говорят сталинские наркомы

Комиссия очень долго обсуждала данный вопрос. Наконец, она поручила Звереву и Бенедиктову подготовить проект решения и записку на имя Сталина, предварительно, как отметила комиссия, «более глубоко изучив доходы колхозов». Ну это изучение нами сознательно проводилось не спеша. Мы были уверены в непосиль- ности повышенного налога и в меру своих сил тянули это чреватое по своим последствиям предложение. В марте 1953 г. в связи со смертью Сталина вопрос о дополнительном сельхозналоге сам по себе отпал и больше его никто не поднимал.

Данная история показывает: с одной стороны, Сталин признавал как будто, что положение колхозов такое, что экономических стимулов их роста недостаточно. А, с другой стороны, известный период времени был уверен, что колхозы уже настолько богаты, что их нужно дополнительно облагать высоким налогом.

Еще ряд моментов отрицательно сказались на сталинском руководстве нашим сельским хозяйством. Урожайность тогда определяло Центральное статистическое управление (ЦСУ). Давали Сталину сведения об урожайности, он соглашался. При этом Сталин боялся заниженности урожайности. И не только потому, что перед мировой общественностью мы в таком случае не хорошо бы выглядели. Но и потому, что это сразу снижало поступление натуроплатой государству, т. е. государство просто лишалось хлеба.

Поэтому он считал, что лучше урожайность завысить, чем занизить. Сталин был убежден, раз данные об этом дают крестьяне, то урожайность свою они явно занижают, не считаясь ни с какими фактами. Выражая свое недовольство, он говорил: «Урожайность ваша никуда не годна». И требовал данные об урожайности исправить. В результате они подправлялись под его субъективную точку зрения.

То же самое в планировании сельскохозяйственного производства. Иной раз установки вождя были просто неправильными, когда он фактически выступал против агротехники, против целесообразного размещения культур, вопреки многолетней практике, опыту. Привез как–то Сталин с юга, где находился на отдыхе, мешочек семян ветвистой пшеницы. Вызвал меня и одного ученого. Прибыли к нему. Он сразу же мне говорит:

— Ваше министерство знает о ветвистой пшенице?

Я говорю:

— Знает, товарищ Сталин. Она была на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, показана как экспонат. Она известна, ее история — несколько тысячелетий. Но это благородная культура. К посевам, размножению ветвистая пшеница не поддается.

— Неправильно, не знаете этого дела. Я даю ее вот этому ученому, пусть он ветвистую пшеницу размножает, пусть он это сделает.

Налицо было недоверие Сталина к руководству Министерства сельского хозяйства.

Этот ученый добился на пол–гектаре очень высокой урожайности ветвистой пшеницы, опубликовал о своем достижении в печати, получил, кажется, 75 ц с гектара. Из этого результата был сделан вывод, что можно получать и по‘100 ц с гектара. Тут Министерство сельского хозяйства выглядело очень некрасиво. Пришлось решение принимать: обязать органы земледелия, колхозы и совхозы размножать, внедрять ветвистую пшеницу, расширять ее посевные площади…

Расширили, увеличили. А урожаи получали по 5–6 ц. А другая пшеница, другого сорта — 8–12 ц. Что мы только не давали ветвистой пшенице! Только птичьего молока. А остальное все давали. И минеральные удобрения, и навоз, мобилизована была и современная агротехника. А она не шла, — вырождалась. Ну, первый раз не получилось, дали кой–кому выговор, но пшеница от этого не выросла. Второй год. Опять огромные усилия и опять пшеница не растет…

Расскажу Вам еще об одном послевоенном эпизоде. В конце марта 1950 г. вызвали меня и министра пищевой промышленности СССР Василия Петровича Зотова к одному из заместителей Председателя Совета Министров СССР — к Лаврентию Берии. Известная зловещая фигура. В кабинете у него находилось несколько человек из промышленных министерств и Совмина Грузии. Обсуждался проект постановления «О мерах по увеличению производства пшеницы в Грузинской республике». Предлагалось расширить посевные площади под пшеницу за счет распашки зимних пастбищ и выгонов, а также за счет сокращения посевов кукурузы и табака.

Берия раскритиковал этот проект за скромность, назвал его неполноценным, не отвечающим требованиям Сталина.

— Надо увеличить посевы пшеницы на несколько тысяч гектар за счет сокращения посевов табака и эфиромасличных культур, — заявил Берия.

Кто–то дал реплику:

— Мы эфир, масло закупаем за валюту. Зачем же сокращать посевы этих культур? Наша промышленность весьма нуждается в этих маслах. Это неправильное предложение, тем более что в Грузии очень благоприятные климатические условия для эфиромасличных культур.

Аргументы на Берию не подействовали. Он был разгневан такой репликой и потребовал от работников Совмина Грузии и Министерства сельского хозяйства Грузинской ССР представить новый проект постановления с учетом его замечаний и мнения вождя.

В частности, Сталин, рассматривая данные о расходах зерна, обратил внимание, что Грузия свои расходы в хлебе покрывает только на 25 % за счет заготовок пшеницы у себя в республике. Остальное, примерно 185 тыс. тонн, завозила из других краев, областей и республик. Сталин пришел к выводу, что Грузия сама себя должна обеспечить хлебом. Вот такая была установка.

Берия находился в кабинете вождя, когда тот делал замечания. Желая угодить Сталину и показать себя человеком оперативным, компетентным, знающим, Берия стал сразу действовать. В ходе обсуждения данного вопроса на созванном Берией совещании он предложил сократить не только посевы табака эфиромасличных культур, но и кукурузы. И в результате вышло в свет весьма ошибочное решение. Ведь климат в Грузии, повторяю, весьма благоприятен для указанных культур, а табаки Грузии считались на мировом рынке одними из лучших, наиболее ароматными. И потом доход с одного гектара эфиромасличных был в 45 раз выше, чем доход от пшеницы. Никто на это не обратил внимания.

Можно только себе представить, какой серьезный вред нашему сельскому хозяйству наносили такие «старания» Берии и ему подобных.

Г. А. Куманев: А почему Сталин выступил категорически против продажи или передачи сельхозтехники и в целом машинно–тракторных станций колхозам?

И. А. Бенедиктов: У меня, Георгий Александрович, сложилось такое мнение: Сталин считал, что МТС — это такая сила в руках государства, которую выпускать из–под контроля никак нельзя. Он и слышать не хотел о подобных предложениях. Более того, мне кажется, если бы кто–то при нем сделал такое заявление, то от такого деятеля просто бы перья полетели. Сталин считал МТС выдающимся достижением партии и государства, важным рычагом управления государства колхозным крестьянством. В дальнейшем, возможно, он бы мог поступить иначе.

В целом я глубоко убежден, что, несмотря на некоторые, даже серьезные ошибки и промахи (в том числе и в области руководства сельским хозяйством), Сталин в военно–экономических вопросах был человеком весьма дальновидным и часто действовал обдуманно, взвешенно. Мне довелось участвовать на многих совещаниях в Кремле, заседаниях Политбюро ЦК и правительства, пленумов ЦК партии и т. п. И я могу только подтвердить, что почти всегда по разным вопросам Сталин советовался и прислушивался к мнениям специалистов. Это подчеркивает, например, и знаменитый авиаконструктор, генерал–полковник авиации и академик Александр Яковлев в своей книге «Цель жизни». А если взять мемуары наших полководцев, то все они единодушно такую черту вождя тоже подтверждают.