Град Петра

Нет ещё эллингов на дворе, но уже белеют скелеты судов, заложенных на помосте либо на голой почве. То «бригантины нового манера», избранного Петром, трёхмачтовые, движимые парусами как равно и вёслами. И хоть не все мастерские под крышей — потребное для корабелов вынь да положь! У плотника, у столяра небо над головой, но важнее убрать от дождя паклю, пеньку, колеса, свивающие из неё канат. В спешке то одно, то другое упущено, потеряно, забыто — война торопит, царь велит скорее завершить бригантины, незаменимые для плавания на мелководье, среди балтийских островов.

В июле война приостановила некоторые работы. Смотритель Степанов писал с тревогой, что шведы близко, за Мойкой, «против домов, на котором острове мы живём, также-де в лесах работных люден от работы разгонивают, приезжают человек по 20—30 с ружьём неведомо какие люди, и оттого многие разбегались, а ныне от страху на делах быть опасны». Горели строевые сосняки, горели кирпичные заводы — противник силился навредить всячески.

На вал, ещё недосыпанный, вкатывали пушки, в срубе будущего арсенала ставили фузеи, складывали порох. Брюс, похаживая степенно, волнения не выдавал.

— Кто не трус, тот и лопатой отобьётся, — учил обер-комендант. — Худший враг в тебе, имя ему страх.

Не хватает прибауток Меншикова — давно ни он, ни царь не навещали Петербурга. Улыбку вызывает на измождённых лицах архитект-швейцарец, ростом невеличка, а с длинной драгунской саблей. Волочит её по рытвинам, по лужам, по доскам, когда и грозит ею — но без злости, а приказывает, словно песню поёт, протяжно и тоненько.

«Рабочие, простые мужики, хорошо понимают меня, настолько я овладел русским языком, — рассказывает Доменико родным. — Начальник, который их не бьёт, радует их, словно святой, сошедший с небес. Меня слушаются и готовы защитить».

Федосей Скляев [57] — тот свой человек для работных. Однако с ним нелегко: главный строитель бригантин то обласкает, то шарахнет бранью, запретным мерзким криком. Ему царь прощает.

«Представьте, как счастлив я был, — рассказывает Доменико родным, — услышав внезапно итальянскую речь. Эту радость доставил мне Скляев, один из талантливых русских людей, поднятых царём из черни».

О Скляеве известно — сын дворцового конюха, был в потешном полку бомбардиром, а затем вместе с царём в Голландии, в числе волонтёров. Там, на верфях, отличился. Затем изучал ремесло в Лондоне, в Венеции. Назначенный старшим мастером в Воронеж, сумел построить на речной верфи линейный корабль, чему и англичане дивились.

57

Скляев Федосей — главный строитель бригантин в г. Воронеже, старослужащий Преображенского полка.

«Иногда он бывает у меня и сидит подолгу, следя за моим пером, изображающим разные конструкции, ибо желает расширить своё образование. Впрочем, зодчество корабельное он знает гораздо лучше, чем я».

Строил Федосей и плоскодонки, строил и камели — плавучие доки, возмогшие перенести большое судно через донские отмели к Азову. Царь наезжал к Скляеву и отбывал, оставив чертежи и наказ — искать доброй пропорции. Искать смелее...

— Однако советуйся с Наем, с Брауном, — вспоминал мастер, сидя у швейцарца. — Они на дыбы... Как делать: по-царски или по-английски? Плевать, пропадай моя башка — сам решаю.

В Петербурге ему вольготнее. Строит и малые галеры, образца венецианского, — скампавеи. Сладостное для Доменико звучание.

Гертруда подавала айсбайн — немецкое жаркое из свинины; сухонький мастер ел, будто некормленный, завидовал. Он так и мотается холостяком, швыряет его служба. Жена от зелёного змия отвадила бы — есть ведь грех, злоупотребляет.

Жалует к столу и вице-адмирал. Домашняя стряпня — отрада для скитальца, озабоченное лицо его, а красным родимым пятном на полщеки, светлеет.

— Фрау Трезини, синьора...

Пробует выразить восторг по-итальянски, но в уме застряли одни бранные слова, оскорбляющие мадонну. Отвалившись, коптит избу горчайшим табачным дымом, подмигивает:

— Зови сына крестить!

Доменико отмалчивается. Пока, слава богу, Гертруда полнеет от брачной жизни, не от чего иного.

— Не увиливай! — настаивает Крюйс. — Давай царю офицера!

На Котлине, на батарее, состоит в градусе лейтенанта Крюйс младший, и не Юхан он здесь, а Иван. Отец привёз его в прошлом году в партии навербованных.

Сражаясь в России, норвежец мстит шведам за свою страну. Королю, господам, которым неймётся накинуть ярмо на вольных землепашцев и рыбаков. Ненавистны и здешние вельможи — те, что враждебны царю или обманывают. И тут наливается кровью, темнеет пятно на щеке Крюйса и вырываются речения, неуместные при хозяйке дома.

— Гнать их к... Чтоб не портили воздух в Петербурге... Гнать в шею, в задницу...

Скляев хохочет, потирая впалую грудь, — каков вице-адмирал! Друзьям видится город искусных мастеров и доблестных воинов. Лихоимство, наглая роскошь в него не допущены. Печально, что губернатор, сиятельный князь, падок на неё, а ведь царь подаёт пример скромности. Верно, обуздает камрата... Устремляется и Доменико в этот желанный город, и не вспоминает он в компании друзей, что собрался уехать.

Разве не решено? Сказать ли родным, что ностальгия, недавно раздиравшая сердце, спадает? Нежность Гертруды, тепло её забот врачуют.

Подкралась осень, но она не так холодна, как прежде. Не так свиреп норд-ост, свистящий на дворе Адмиралтейства, в оснастке скампавей, уже почти готовых.

Столяры, кузнецы, канатчики, сшивальщики парусов теперь под кровлями. Достроено штабное здание. Доменико смотрел, волнуясь, как ловкие плотники-костромичи на ветру водружают шпиль. Посёлок на острове разросся. Открылись лавки и кружечный двор, где продают вино и пиво. Отпала нужда ездить за всякой покупкой на правый берег. Великое поспешание, которого царь и губернатор вседневно требуют, не ослабевает.

В октябре, через одиннадцать месяцев после закладки, Адмиралтейство достроено, обнесено валами, рвом, палисадом и вооружено.

В том же месяце Нева пошла вспять, штурмовала бастионы, хлынула на Васильевский остров, на Городовой, в жилища, в амбары, в стойла. Полки Майделя не навредили столько. Дано знать царю.

Избу Трезини река обступила, плескалась у порога. Намочила поленницу, прислонённую снаружи, затопила курятник, рачительно устроенный Гертрудой, свалила насест. Пернатых внесли в дом. Паводок убывал медленно, оставляя жидкую грязь. Схваченная ноябрьским морозом, она застыла. Хрустя сапогами, пришёл Брюс.

— Его величество, — сказал он с ноткой торжества, — шлёт вам свою симпатию.

И новое поручение. Только ему — архитекту Трезини. Нет, не починка валов, казарм, цейхгаузов. Этим займутся другие. Быть Петербургу каменным. Пора уже...

Доменико слушал, потрясённый. Только ему доверяет царь, только ему... Приступить к крепости Петра и Павла, там будет первейшее из городовых дел. Цитадель города, ядро столицы... Рассчитать, сколько потребно камня, готовить чертежи, дабы весной начать...