Град Петра

Виделась любимая женщина — растерзанная, под ударами кнута или без ноздрей.

* * *

В этом невесёлом мае поддерживали Доменико коллеги — иностранцы, привлечённые в столицу. Растерянные, без языка, ошалевшие от комарья, от белых ночей, от разных недостач, они нуждались в совете, а паче в ободрении.

На Васильевском вместо земляка — Иоганн Готфрид Шедель [78] , хрупкий белокурый юноша тридцати с лишним лет. Меншиков нанял его где-то близ Гамбурга, прислал с наказом достроить дворец, повинуясь во всём Трезини. Немец неопытен, но усерден. Любезен до сладости, величает пышно:

78

Шедель Иоганн Готфрид

(1680—1752), Браунштейн Иоганн Фридрих — немецкие архитекторы, с 1713 г. работавшие в Петербурге.

— Герр магистр!

— Герр хоф-аркитект!

Неужели по душе ему питать престиж гордеца Меншикова? Почти противно усердие Шеделя. А суховатый, неразговорчивый Браунштейн, которому поручен Петергоф, архитекту нравится. Верно, потому, что служит не вельможе — государству. Петергоф должен нос утереть иностранцам, — твердит царь.

Браунштейн самостоятелен, надзор не очень-то жалует — и тем лучше. Действует по наброскам, которые делал царь и вместе с Доменико уточнил. Резиденция грандиозная — дворец, каскады, кипенье фонтанов. У самой воды, где с давних пор стоял домик царя, Браунштейн возводит теперь Монплезир, небольшое нарядное здание, под стать ансамблю. Плезир Петра — не в роскоши. В том, чтобы смотреть на море, на остров Котлин — расстояние до него там наименьшее.

Весьма интриговал Доменико долгожданный Шлютер. Слава предшествовала ему. Сын простых гданьских ремесленников, он родился вовремя: сперва отличился в Варшаве, растившей дворцы и храмы, потом понадобился в Берлине. Доменико видел там шедевры Шлютера. Бесспорно, его талантами обрёл этот город, прежде второстепенный, облик столичный. Зодчий, скульптор, художник, мастер декора — всё в одном человеке...

Недавно карьера его была в зените. Возведён в дворянство, правил Академией искусств...Чем навлёк немилость? Правда, башня в парке, печально известная Мюнцтурм, была рассчитана неверно, рухнула. Но сколько лет прошло...

И вот на берегу Невы, в Летнем доме царя, гудит зычный, весёлый голос Шлютера, перекатывается по покоям и словно полнит всю постройку. Никакого чванства в знаменитом человеке. Терракоту, обожжённую глину, для лепки ему не подвезли, так он указывает, куда вешать прибывающие картины, добродушно бранится по-польски, а то сам лезет забить гвоздь. Иногда хватается за сердце — пся крев, споткнулась мельница! А лекарей не признает. Из отчаянных он, из тех, что жгут свечку с двух концов. На щеке, под волной седины, — шрам, память о дуэли.

— И я Андреас, — сказал он архитекту и, смеясь, обнял за плечи, как будто утвердил в родстве.

Царь и царица на корабле, и Шлютер не снижает своего оглушающего баса. У Доменико на языке вопрос. Кружка пива в остерии помогла решиться.

— Вы преобразили Берлин, господин академикус, — начал он деликатно. — Ваши конные статуи...

Тут уместно выразить недоумение: как мог Фридрих [79] отпустить волшебника? Шлютер не дал договорить, лицо его побагровело.

79

Фридрих I — Фридрих-Вильгельм I (1688—1740) — прусский король, союзник Петра I в Северной войне 1700—1721 гг.

— Эти истуканы? Будь они прокляты! Я бы скинул их, скинул собственными руками...

«Обижен старик, — подумал Доменико. — Лучше не касаться болячки...»

— Скинул бы, переплавил к чёрту, — продолжал тот. — Разбойничий род... Фридрих — узурпатор. Завещание папаши порвал, братьям — шиш! Заграбастал Бранденбург целиком да подольстился к императору. И вот Фридрих — король, а Бранденбург — королевство Пруссия. Ловко, а? Я терпел, пока была жива Софья-Шарлотта. Мудрейшая женщина, Платон в юбке... Я сделал ей надгробие. За это изделие я не краснею — да сохранится оно на сто, на тысячу лет! Истинная муза ваша, основательница Академии... Супругу наплевать — ему бы только мундиры менять да принимать парады. Фанфарон надутый...

Старой уродиной торчал замок в Берлине — это королева поручила расширить, украсить. Унтер-ден-Линден — тоже её идея. Была просто липовая аллейка. Теперь главная улица. Королева понимала Шлютера. А Фридрих...

— Водит гостей в янтарный кабинет и хвастает. Феерия, редкость... А кто аранжировал камни? Я, милый Мой синьор! Волшебник — я! Меня не назовёт. Всё равно Берлин не забудет Шлютера.

Лишённый королевских заказов, он искал пропитания. Зависел от вельмож — одному сочинил виллу, другому цветники, лужайки, гроты. Наконец обратился к Брюсу — эмиссару царя. Приехал вот, Фридриха и не спрашивал. Зачем? С королём в расчёте. Теперь он, Андреас Шлютер, — свободный ремесленник, свободный как птица. Дом на Брудерштрассе продан. Царь подарил вторую молодость. Если бы сердце...

Доменико слушал жадно. Судьба знаменитого мастера тронула его, откровенность радовала. Однако в чём причина ссоры? Про башню он ничего не сказал. Уволен из-за одной ошибки?

— Пустяки! Напутал мой помощник. Беда такова, дорогой синьор: у меня нет солдатского духа. Непростительно — с точки зрения Фридриха. Мой Арсенал — вы видели его? Да, на Унтер-ден-Линден. Арсенал был до меня. Там лепка... Говорят, я превзошёл себя. Король другого мнения. Моих бедных воинов он снял с фасада, загнал во двор. Почему? Они ведь гибнут, умирают. А королю нужно, чтобы они кричали «виват», сытые убийством, довольные грабежом. Тогда для фасада я вылепил медуз и гарпий. Вам угодны хищники, ваше величество? Вот они! Согласился, но с кислой миной. А мне надоели его парады, и я не скрывал этого. Что ж, всё к лучшему. Прозит!

Он торжественно поднял кружку.

С того дня Доменико стал часто заходить в Летний сад. Встречи с другом отгоняли меланхолию. Шлютер готовил рисунки для медальонов фасада. В покоях царицы, на камине, возник дельфин, воплощение Нептуна, рыжая терракота выбелена. Рассекая волны, он несёт на себе мальчика. Сюжет не новый в Европе, добрый по мысли. Вообще замысел царя — изобразить древние мифы с целью просветительной — воодушевил мастера.

Тревожило здоровье друга. Доменико чуть не силой умыкал его, мучимого одышкой, под сень деревьев — передохнуть. Однажды, взяв клятву молчать, старик поведал тайму.

— Рог изобилия, — услышал Доменико. — Рог изобилия я положу к стопам русского монарха.

Диковатый огонёк вспыхнул в серых глазах. И так как Андреас томил намёками, придерживал суть, архитект спросил прямо: не золото ли сулит рог?

— Золото! — воскликнул мастер презрительно. — Я не алхимик. Наука, милый мой, только наука...

Вечный двигатель — вот что получит царь. Монарх, единственно достойный, он не употребит открытия во зло, обогатит весь свой народ.

— В России — рабство, господин мой, — вздохнул архитект. — Мужикам перепадут, дай бог, крохи от богатства.

— А если его много, очень много? — Шлютер обдавал горячим дыханием. — Хватит всем, ешь в три горла! Рабство от нужды, дорогой мой.

Спорить бесполезно. Старик призывает авторитеты. Леонардо да Винчи, Папин, Бернулли [80] ... В Касселе двигатель Орфиреуса действовал десять месяцев. Мелкая ошибка в конструкции...

— Мой маятник... Уже недолго, ещё одна подгонка...

Допустим... Леонардо верил в эту штуку, но даже он не достиг. Но допустим... И вдруг снова защемила тоска. Доменико вернулся в дом, где ждала Гертруда, ждал сын, но нет счастья. Грустят и вещи, их касалась та, которая исчезла. Щёлкают стенные часы — приданое жены, — помахивают тусклым медным клинком.

80

Леонардо да Винчи (1452—1519) — итальянский художник и учёный эпохи Возрождения.

Бернулли — семья швейцарских учёных, давшая 11 видных математиков; наиболее известны: Якоб (1654—1705) — профессор Базельского университета, Иоганн (1667—1748) — брат Якоба, Даниил (1700—1782) — сын Иоганна, член Петербургской академии паук.