Град разбитых надежд

Стук, дикий стук вместо пробуждения вдоль перелопаченного снами-предупреждениями сознания. А вместе со стуком задушенный крик, почти вой. Кто-то по ту сторону двери зажимал себе рот, чтобы не голосить на всю улицу.

— Джоэл! Помоги!

Джоэл немедленно вскочил, стряхивая остатки забытья. Стук повторялся короткими неритмичными очередями, отражался в оцепенении слуха, обращенного в себя. Стук и крик прошивали, как разряды молний сквозь ощерившиеся нервы, как удары по мертвым щекам.

Открывать не хотелось, все пространство свилось булавочной головкой вокруг затворенной щеколды деревянной двери, на которой Ли в порыве вдохновения нарисовал улыбающееся солнце. Почти автопортрет.

И где же был он теперь? Все еще на дежурстве — только светало, зеленая пелена мешалась с алой кромкой Змеиного Глаза. В такой час подсчитывали потери среди обратившихся горожан, в такой час обычно умирали в госпиталях.

Чья потеря ныне колотила в дверь? Каждый удар ухал под сердцем замиранием, в руках и ногах поселился холод, сочившийся тиканьем часов на башне. Все, как и накануне. Только за дверью стоял не Ли, он бы просто вошел, он бы принес дурные вести громко. Иных в такое время никто не ждал.

— Кто там? — хрипло осведомился Джоэл, вставая с кровати, приникая к доскам, вслушиваясь. Он бы обрадовался, если б между них внезапно просунулся кинжал или меч заговорщиков-революционеров, он бы уклонился, дал отпор, вступил в бой. Но нет, он знал, что его вновь ждет иная битва.

— Беда! — после короткой паузы разнесся срывающийся возглас. И слезы великого плача, как стенания по гибели мира, сквозили в каждой букве, вонзенной хуже лезвия ножа в настороженность слуха и души.

Джоэл вздрогнул — Батлер. Как умирающий брошенный пес, в дверь скребся их добрый друг, их Батлер, лишь недавно обретший счастье и покой. Беда… Какое странное короткое слово. Какая же беда? Так же он стенал, когда чуть не погибла Энн.

— Что случилось? — воскликнул Джоэл, едва не вырывая щеколду вместе с петлями. Хотелось ошибиться, спутать голос друга с голосом какого-нибудь случайного знакомого. Но на пороге стоял, пошатываясь, как в бреду, исхудавший и осунувшийся Батлер. Руки его безвольно висели плетьми, щеки ввалились, как у живого трупа. Гонец беды, предвестник конца.

— Беда, Джо… беда! — выдохнул, едва слышно после нечеловеческих возгласов, и едва уловимо ответил: — Ида обратилась.

Джоэл закрыл глаза, словно желал не видеть, не смотреть, вернуть время на два дня назад, где цвел и благоухал благословенный сад вечного покоя. Нельзя, никак и никогда. Челюсть свела судорога, фаланги пальцев скрючились в когти, распрямились и одеревенели.

— И ты? — выдавил из сдавленной груди Джоэл, заставляя Батлера зайти внутрь. — Ты убил ее?

Долг охотника не позволил бы Батлеру поступить иначе с сомном. Сбылось их вечное проклятье. Не просто так Цитадель предостерегала от привязанностей. И пусть все нарушали это правило в силу самой природы человека, стремления любить и быть любимым, дикий закон Змея Хаоса читал свои условия. Доказывал раз от раза, кто сильнее, у кого больше власти над вечным градом. Скотобойней Змея.

— Нет, Джо! Все сложнее! — простер тощие длинные руки Батлер, точно надеясь ухватить нечто незримое, прозрачные сияющие нити. Тщетно. Дрожащие пальцы лишь перебирали затхлый воздух мансарды.

— Значит, ты пришел, чтобы взвалить на меня эту ношу, — коротко ударяя кулаком по деревянной обшивке стены, глухо заключил Джоэл.

— Нет…

Батлер задохнулся беззвучными рыданиями, закрывая лицо руками. Джоэл усадил его на колченогий табурет, чтобы друг не упал. Невольный гость, посланник беды, съежился и сжался, как сложившийся каркас высокого прекрасного строения, остов сгоревшего собора.

— Сядь выпей, — уверенно приказал Джоэл, покопавшись в сундуке. На дне лежала бутылка, оплетенная веревкой. Уже початая, но еще ни разу из нее не наливали по такому горькому случаю.

— Это вода? — отстраненно поинтересовался Батлер, поднося к губам питье.

— Конечно, вода.

В стакане плескался чистейший самогон. Батлер закашлялся, опрокинув в себя залпом крепкое пойло. Взгляд его, и без того туманный, еще больше помутился, но в нем хотя бы перестали плясать опасные языки пламени сумасшествия.

— Вот так. А теперь рассказывай. Тебе тяжело, понимаю. Но ты все же пришел. Молодец! — настойчиво спрашивал Джоэл и вдруг запнулся в замешательстве: — Где сейчас малышка, твоя дочь?

Если бы он узнал, что Ида после обращения убила младенца, пожалуй, не сумел бы дальше вести разговор, продолжая слабые попытки поддержать и утешить. Слишком изорвалась его душа, очистилась от брони профессиональной суровости. Содрали эту защиту, выкорчевали, разбили, как панцирь черепахи. Теперь он все чувствовал обостренно, видел вещие сны и черные воронки в небе. И уже не сомневался — все реально. Именно это реально, а не то, что показывал обычным жителям их темный город, их Вермело.

— С ней… с ней все хорошо. Я оставил ее у соседки, — давясь и с усилием заставляя язык ворочаться, с неестественным акцентом пробормотал Батлер. Джоэл немного успокоился: по крайней мере, хоть что-то уцелело. Хоть кто-то.

Он больше не желал видеть растерзанных младенцев. Ни в Ловцах Снов, ни, тем более, в реальности. А после бойни в Квартале Ткачей он невольно навидался всякого. Но он — это он, его рок, его судьба, его разбитая хрустальная сфера, подвешенная над бездной. Прекрасный сад, искореженный Хаосом.

Батлер не заслужил ничего из случившегося с ним. И никто не заслужил созерцать превращение в монстра собственной жены. Только это происходило в Вермело день за днем, вернее, ночь за ночью — чьи-то жены и мужья, отцы, матери, сыновья и дочери. Охотники старались не задумываться об этом, когда пронзали мечом очередного сомна. Впрочем, шокированное оцепенение Батлера наводило на все более паршивые мысли: он столкнулся с чем-то, что не встречал за годы службы, с чем-то, что потрясло его не меньше, чем Легендарный Сомн Джоэла.

— А теперь расскажи мне, пожалуйста, что случилось с Идой, — мягко, но настойчиво потребовал Джоэл. Таким тоном он говорил с Джолин в одну из их первых встреч, в ту ночь, когда нашел ее в переулке с рассыпавшейся корзиной пирожков. В ту страшную ночь, когда Легендарный Сомн впервые явил себя в истинном обличии и разворотил телеграфную станцию, убив старика-служащего и собак Батлера. В ту ночь, когда Джолин дважды чудом осталась жива. На несчастную Иду чудес, похоже, не хватило.

— Она… она обращается в сомна. Каждую ночь. Уже месяц, — сухо отрапортовал Батлер, но закусил край стакана, чтобы не вскрикнуть. Зубы отбивали дробь по сколотой пыльной кромке.

— И ты молчал целый месяц? Как же так? — не понимал Джоэл. Выходит, горе постигло Батлера уже давно. Но он ничем не выдал своего первого потрясения, не рассказал друзьям, как и Энн об эпидемии превращений в Академии.

Как будто все опасались, что Джоэл немедленно донесет Верховному Охотнику, или же просто больше не верили, что он в силах кому-то помочь. Да и он не верил. Слишком тугим узлом скручивалось это страшное пространство потерь, тянущее к роковой воронке поющие тела. Но все песни и звуки обрывала фатальная тишина. Змей — синоним тишины и смерти.