Граф Лазарев. Том III

— Ее тоже истолочь в порошок? — ужаснулся я.

— Нет, она должна просто постоять рядом. Тоже до рассвета.

— Я, конечно, всегда не против провести с девственницей всю ночь, но, боюсь, когда я об этом мечтал, высшие силы как-то превратно истолковали мои желания, — отметил я. — Ладно, а что дальше?

— Утром обходишь вокруг дома, поливаешь землю гусиной кровью и посыпаешь порог солью. Потом закапываешь под ним четыре картофелины.

— Девственница больше не нужна?

— Нет.

— Жалко.

— После этого снова читаешь молитву и рисуешь на двери руну. Да, еще в руке у тебя во время всего этого должен быть ананас.

— Ананас? — удивился я. — А ананас-то зачем?

— Не знаю. Так сказано в древних книгах.

— Я начинаю понимать, почему ты советовал не трогать призрака. Ладно, ради того, чтобы спать спокойно, я готов сделать всю эту ерунду. В конце концов, одну ночь можно потерпеть.

— Почему одну? — удивился Игорь. — Это только первая ночь из пяти, ты не дослушал.

Я тихо взвыл.

— Слушай, а попроще никак нельзя? А то тут одно из двух: я либо с ума сойду, либо оглохну. А скорее и то и другое: оглохну, пока буду ночами ходить вокруг дома. С девственницей за ручку.

— Можешь попробовать с ним договориться. Узнать, отчего он завывает, и дать ему то, что он хочет, иногда они так пытаются привлечь к себе внимание. Хотя чаще всего они орут просто от любви к искусству.

— Я бы рад, но мне кажется, он чокнутый, — признался я. — Твердит про какого-то друга, который его якобы покинул, и бьется головой о стенку.

— А, ну чокнутые это по твоей части. Ты у нас заводишь дружбу то с демоном, то с зомби, призрак-шизофреник отлично впишется в компанию. Только к нам в имение его не тащи. Удачи, — напутствовал меня Игорь и отключился. Я хмуро уставился на мобис.

Понять, чего он хочет. Чего он может хотеть, черт возьми?

Я подозвал Ефима.

— Этот граф какой-то там, он ведь не из твоих бывших хозяев?

— Нет, Ваше Сиятельство. Я и фамилии-то такой не знаю, а в этом доме еще отец мой служил. Видать, давно дело было.

— Значит, беднягу убили много лет назад. И, если он не потратил полстолетия, размышляя, остаться ему здесь или все-таки умереть окончательно, призраком он стал уже давно. И в подвале этом сидит тоже давно. Так ведь?

Ефим кивнул. Как у любого потомственного слуги, соглашаться со словами барина входило в комплект его базовых навыков.

— Но раньше мы о нем не знали. Он не завывал и никак себя не проявлял. А примерно месяц назад что-то случилось. Но что?

Ефим смотрел на меня честными преданными глазами. Отвечать на риторические вопросы было уже не по его части.

— Ты ведь ничего не трогал в подвале? — уточнил я. — Или твои бывшие хозяева, или еще кто-нибудь?

— Нет, Ваше Сиятельство. Ну, подметал немного, крыс гонял, так это я всегда делал, уж сколько лет. А больше туда и вовсе не ходил никто: хозяевам подвал не нужен, а из слуг там убирать я был приставлен.

— И в подвале никто не жил? Ну мало ли, вдруг твои сердобольные хозяева там бездомных привечали.

— Да типун вам на язык, барин. Пустой стоял, кому ж жить в подвале-то. На то он и подвал.

— Значит, призрак просто сошел с ума, — вздохнул я. — И убедить его прекратить завывать не удастся. Придется искать девственницу.

— Чего делать?

Ерофей уставился на меня круглыми глазами. Последнее умозаключение явно поставило его в тупик.

— Да так, ничего. Не знаешь, где тут поблизости ананас взять?

— Не знаю, Ваше Сиятельство. Не растут они у нас. Я вспомнил тут кое-что про подвал. Только вам это, наверно, не особо важно.

— Говори, — приказал я. Если есть хоть какой-то шанс обойтись без ананаса, надо им воспользоваться.

— Последний раз, как я в подвале был, черепушку какую-то выкинул. То ли мышиную, то ли крысиную. В углу валялась в темноте, не видно ее было, уж и не знаю, сколько лет она там пролежала.

Я нахмурился. А черепушка — это интересно. Наш бедный граф долгие годы сидел один. С кем может завести дружбу узник в одиночной камере, помимо голосов в голове? Как правило, измученный одиночеством человек рано или поздно начинает разговаривать с любым живым существом.

— Ну-ка принеси, — велел я.

— Что принести? — не понял сторож.

— Черепушку, что ж еще!

— Да где ж я ее возьму? — удивился Ерофей. — Я уж и не помню, куда ее дел, чай, в выгребную яму выкинул. Не найти теперь.

— Значит, вспоминай. Она мне нужна.

Ерофей удивленно посмотрел на меня. В нехитром уме сторожа боролись два чувства: впитанное с молоком матери почтение к благородным господам и зарождающееся подозрение, что барин все-таки туповат.

— Так может я вам это, мышь живую поймаю? Коль вы мышей так любите. А можете из нее и череп сделать, коль не брезгуете. Мышь она и есть мышь, какая разница, одна, другая?

А ведь он прав. Это идея! Вряд ли безумный признак отличит свою любимую черепушку от других.

— Лови, — велел я. — А еще лучше достань мне какой-нибудь готовый крысиный череп, необязательно тот самый. В доме ж наверняка крыс травили.

— Травили, — признал сторож. — А то спасу от них нет.

— И куда девали трупики?

— Поначалу я в яму выгребную скидывал, а потом барыня возмутилась, говорит, воняет. Велела закапывать.

— Пойди и откопай какой-нибудь. Думаю, за это время от них как раз уже остались одни кости.

Ерофей снова взглянул на меня как человек, в уме которого в данный момент рушится убеждение о превосходстве дворянства над плебсом, но пошел за лопатой.

Маленькое мышиное кладбище обнаружилось на заднем дворе. Постоянно оглядываясь на меня, словно надеясь, что к барину вернется разум, Ерофей принялся копать. Через пару минут рядом с нами лежали несколько аккуратных кучек костей.

— Все, Ерофей, достаточно. Я ж тебе не приказывал прокопать туннель в Австралию.

Я двумя пальцами взял череп, который показался мне наиболее симпатичным, и брезгливо отряхнул его от земли. Череп воззрился на меня пустыми глазницами.