Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники
Шрифт:
Лорис-Меликову недоставало энергии диктатора, но, во всяком случае, он проводил свои намерения с особым мягким упорством, и его решения, гармонируя с первоначальной идеей, всегда эволюционировали в раз принятом направлении.
Я говорил раньше о необъяснимой случайности, приведшей Лорис-Меликова к власти. Мне известны кое-какие обстоятельства, посодействовавшие этой «случайности». Но об этом за недостатком места как-нибудь в другой раз.
Нессельроде А. М.Т. Лорис-Меликов (Из воспоминаний) // Еврейская трибуна. 1922. № 37 (142).
1 Гинцбург Гораций Осипович (1833—1909) —
№ 62
ПОРТРЕТ ЛОРИС-МЕЛИКОВА КИСТИ МИКЕШИНА
Декабря 24-го 1880 года, накануне Рождества, в 8]/2 часов вечера, я имел первое свидание и знакомство с министром внутренних дел графом Михаилом Тариеловичем Лорис-Меликовым.
Свидание это было назначено мне вследствие письма моего к графу, посланного ему лишь за два дня, т. е. 22 декабря, такого содержания:
«Ваше сиятельство, граф Михаил Тариелович!
Зная, что каждая минута Вашего времени поглощается важнейшими заботами о государственных мерах, осмеливаюсь просить назначить мне момент для личного сообщения о деле, которое (смею полагать) достойно Вашего высокого внимания.
Единственно лишь чувство гражданского долга дает смелость утруждать Вас этой просьбой и тем брать на себя серьезнейшую ответственность за качества гражданской миссии, руководящей моим настоящим поступком».
На второй же день, в ответ на это, от правителя дел его канцелярии я получил следующее приглашение, с надписью «в собственные руки, весьма нужное»:
«Граф Михаил Тариелович Аорис-Меликов покорнейше просит вас, Михаил Осипович, пожаловать к нему сегодня, в 8!/2 часов вечера, 24 декабря 1880 г., среда».
У меня запрыгало сердце от этого быстрого приглашения, и в особенности оттого, что это свидание казалось мне трудно достижимым и, во всяком случае, осуществимым лишь при чьей-либо удачной протекции...
Я было и измыслил такую протекцию и находил ее наилучшею, это — прослышав недели три тому назад о приезде в Петербург генерала Б. и зная, что он в отличных отношениях с графом и еще, более того, что (будто бы) его метят на пост товарища министра к Аорис-Меликову, я 11 декабря в 9*/2 часов утра отправился к нему (№ 83, в Европейскую гостиницу). Он дружески, по-старому, встретил меня, расцеловался и, когда я попросил у него протекции для свидания с графом, он наотрез обещал мне это немедленно устроить; но предупредил, что граф не может дать мне более 10 минут свидания и уже ни в каком случае не более 15-ти. На что он, как никто иной, может у графа настоять на назначении мне свидания... Так я с ним и расстался успокоенный.
Прошла неделя, а от него ни гуту! В эту неделю я повидался с своим старым приятелем Дмитрием Петровичем Кладищевым и говорил с ним об обещании Б., но он сообщил мне, что Б. более уже не в фаворе у графа, и советовал мне о свидании хлопотать через генералов Гейнса и Фадеева, которые теперь в большом ходу у министра. Не особенно желая протекции именно этих господ, я письмом напомнил Б. о своих ожиданиях и о его обещании, и вдруг он отвечает мне следующим письмом:
«20 декабря 1880 г.
Многоуважаемый Михаил Осипович, при теперешнем состоянии здоровья графа Михаила Тариеловича Аорис-Меликова и при постоянных усиленных занятиях его, было бы более чем неудобно просить его о назначении Вам особой аудиенции, поэтому советовал бы Вам, не добиваясь такой аудиенции, побывать у графа в один из приемных дней от 11 до 12
часов утра.Душевно ваш Н.Б.».
Из этого письма я понял, что слух, переданный мне Кладищевым, справедлив... Кстати, от одного грека, присяжного поверенного, узнал я, будто бы Б. выходит в отставку и едет в Грецию по приглашению тамошнего правительства командовать флотом в войне с турками и что эта война будто бы неизбежна...
С другой стороны, по городу ходил слух, что граф Лорис-Меликов по расстроенному здоровью, не могущему примириться с здешним климатом, назначается на пост наместника Кавказского. <...>
Ну, думаю, дело мое плохо; Кладищев прав относительно Б., а он в отношении графа... А другого человека меж министрами или высокопоставленными людьми, для сочувствия и покровительства моей идее я не вижу, не знаю. <...> Была не была, думаю, попытаюсь просить свидания у незнакомого министра прямо, без всякой протекции, письмом...
<...> Итак, наволновавшись довольно, к вечеру 24-го числа нанял я 4-местную карету, захватил с собой свою тетрадку с земельным проектом, нагрузил карету детьми, завез их «на елку» в Николаевскую, к знакомым, выгрузил их там у подъезда, а сам поехал дальше, к историческому... «зданию у Цепного моста»... приснопамятному мне издавна по Мезенцеву и графу Муравьеву, по Каракозовскому делу... Даже в самый тот подъезд и квартиру мне пришлось войти, ибо там-то и живет граф.
Совсем иное впечатление на этот раз сделал на меня этот подъезд и вход вздохов... Как-то весело и приветливо светит там ныне газ, как-то добродушно и учтиво снял с меня швейцар шубу, вестовой донской казак указал мне на вход в комнаты... Совсем по-иному встретил меня рыжий чиновник (вероятно, он и есть правитель канцелярии). Узнав мою фамилию, он удивился, что я рано явился, более чем за 1 /2 часа до назначенного часа, и предложил мне ждать в приемной. По его заявлению, граф занят «наверху» подписью бумаг и освободится никак не ранее как в Ъ1/г часов. Я спросил у него, как мне понимать, что граф назначил мне свидание вечером, да еще и в такой неурядный вечер, как Рождественский сочельник?
На это меня обрадовал чиновник разъяснением, что граф назначает вечерние свидания изредка, в случаях исключительных и по делам, требующим специального внимания.
Начал я мерить шагами приемную и думать... Много я передумал в эти 1 /2 часа. Нечего и повторять здесь этих дум, а заключил свои думы тем, что как бы благословлял меня на это свидание мой покойный батюшка, как бы он приголубил меня за идеи, роящиеся в мозгу моем за последнее время...
На этой мысли звонко ударило на часах 1/г девятого и еще не замолк звук их боя, как отворилась дверь в приемную из внутренних комнат и тот же секретарь, выйдя оттуда, пригласил меня к графу.
Иду по мягкому ковру комнаты, что меж приемной и его кабинетом, а в памяти мелькнула почему-то сцена казни гоголевского Остапа, когда тот с своего эшафота крикнул в толпу до своего батько Тараса Бульбы:
«Чи ты видышь менэ, батько?»...
Войдя в обширный кабинет, я запер за собою дверь и, мельком за-метя сидящую за огромным письменным столом, что посредине комнаты, сгорбленную над бумагами фигуру генерала, довольно громко и явственно сказал: «Здравствуйте, граф».
Ответа не было. Озадаченный этим, я остановился как вкопанный. Прошла секунда или две. Я во все глаза глядел на него, а он дописал что-то, росчеркнулся, быстро встал с рабочего стула и, обогнув стол, сделал ко мне два-три шага и протянул руку.