Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв

– И что это было за дерьмо? – полюбопытствовал Бобби, тылом кисти вытирая рот.

– Ты, – нахмурился Бовуар. – Впрочем, все это – не твоя вина. Как бы ни пытался Дважды-в-День перевести стрелки на тебя.

– А он пытается? То-то он показался мне таким дерганым. И злобствует не по делу.

– Вот именно. Я бы скорее сказал, он в штаны наложил от страха.

– С чего бы это?

– Ну, видишь ли, с Дважды-в-День все не совсем так, как кажется. Я хочу сказать, он и в самом деле занимается этой фигней, о которой ты знаешь, впаривает свежетянутый софт барритаунским простофилям… прошу прощения… – Он хмыкнул. – Но основной его прицел, то есть, я хочу сказать, настоящие амбиции этого парня лежат в другой области… – Бовуар взял с подноса чахлое канапе и, осмотрев его с явным подозрением, швырнул через стол в гущу деревьев. – Его основное дело, видишь ли, – обслуживать парочку больших хунганов из Муравейника.

Бобби тупо кивнул.

– Людей, которые служат обеими руками.

– Тут я что-то совсем запутался.

– Мы с тобой говорим сейчас о профессиональных жрецах, можешь так это называть. Другими словами, просто представь себе пару больших людей – они же, кстати, помимо прочего, еще и компьютерные ковбои, – которые делают свой бизнес на том, что устраивают чужие дела. «Служить обеими руками» – есть у нас такое выражение, это значит, что они работают в обе стороны. И в белую и в черную, понимаешь?

Бобби проглотил рис, затем мотнул головой.

– Колдуны, – сказал Бовуар. – Впрочем, не важно. Люди они сердитые, а деньги у них большие, вот и все, что тебе требуется знать. Дважды-в-День работает для этих парней мальчиком на побегушках, шестеркой. Иногда он находит что-то, что может их заинтересовать, тогда он скидывает это им, а в качестве платы рассчитывает на одолжение в будущем. Случается, таких одолжений набегает, скажем, лишний десяток, и тогда уже они что-то скидывают ему. Только их «что-то» уже совсем иного калибра, поспеваешь за мной? Скажем, они получили нечто, что, на их взгляд, обладает определенным потенциалом, но их самих пугает. Видишь ли, люди наверху склонны к некоторому консерватизму. Не понимаешь? Ну ладно, потом поймешь.

Бобби снова кивнул.

– Тот софт, который кто-нибудь вроде тебя берет напрокат у Дважды-в-День, – это ничто. Я хочу сказать, он, конечно, работает, но никто из серьезных людей не стал бы с ним возиться. Ты ведь смотришь ковбойские киношки, да? Так вот, то, что выдумывают для этих фильмов, – это детские игры по сравнению с той дрянью, с которой может столкнуться по-настоящему серьезный оператор. Особенно когда речь идет о ледорубах. Тяжелые ледорубы, бывает, выкидывают разные фортели, даже у больших мальчиков. И знаешь почему? Потому что лед, весь по-настоящему прочный лед – стены вокруг любого крупного склада данных в матрице, – это всегда продукция ИскИна, искусственного интеллекта. Ни у кого больше нет такой сноровки, чтобы нарастить хороший лед, а потом постоянно его изменять и апгрейдить. Это значит, что всякий раз, когда на черном рынке всплывает по-настоящему мощный ледоруб, игру заранее определяют несколько факторов риска. Для начала: откуда взялся этот продукт? В девяти случаях из десяти он пришел от ИскИнов, а их же постоянно пасут, в основном Тьюринг-полиция, – просто для гарантии, что они не станут слишком умничать. Значит, тебе на голову могут в любой момент свалиться «тьюринги»: а вдруг где-нибудь какой-нибудь ИскИн захотел по-тихому срубить бабла в свой личный карман. У некоторых ИскИнов еще ведь и гражданство есть, так? Есть и еще кое-что, чего надо остерегаться: а вдруг это военный ледоруб, за ними тоже лихие ребята следят. Или, может, его попятили у какого-нибудь дзайбацу, из отдела промышленного шпионажа, а встречаться с этими ребятами – тоже никакой радости. Сечешь, в чем загвоздка, Бобби?

Бобби кивнул. Он чувствовал себя так, будто всю свою предыдущую жизнь ждал этого момента: сидеть и слушать, как Бовуар объясняет ему механику мира, о существовании которой он мог ранее только догадываться.

– И все же ледоруб, который действительно пробивает лед, стоит дорого, я имею в виду – очень дорого. Итак, скажем, ты на рынке – мистер Крутой, и кто-то предлагает тебе такую штуковину, и ты не хочешь говорить им, мол, идите гуляйте. Следовательно, ты ее покупаешь. Покупаешь втихую, но не запускаешь сам, нет. Что ты с ней делаешь? Ты привозишь ее домой, даешь в работу своим техам, так чтобы она выглядела как что-нибудь средненькое. Скажем, вгоняешь вот в такой вот формат, – он постучал пальцем по стопке софтов на столе, – и, как обычно, скидываешь своей шестерке, перед которой у тебя должок…

– Погоди-ка, – вмешался Бобби, – что-то мне это не нравится…

– Это хорошо. Значит, ты умнеешь на глазах или, во всяком случае, становишься чуть умнее. Потому что так они и сделали. Привезли программу сюда твоему приятелю-толкачу, мистеру Дважды-в-День, и поделились своей печалью. «Туз, – сказали они, – нам нужно проверить эту хрень, испытать в деле, но мы никоим образом не намерены делать этого сами. Дело за тобой, мальчик». И что же Дважды-в-День? Вставляет кассетку? Никоим образом. Он просто делает то же самое, что сделали с ним большие мальчики, разве что даже не дает себе труда шепнуть словцо тому, кто поработает за него. А делает он следующее: находит базу на Среднем Западе, базу, под завязку нашпигованную программами по уклонению от налогов и блок-схемами отмывки иен для какого-нибудь борделя в Канзас-Сити. Каждый, кто не вчера родился, знает, что эта дрянь по уши во льду, в черном льду, абсолютно смертельных программах обратной связи. И нет ни одного ковбоя в Муравейнике или за его пределами, кто полез бы в эту базу. Во-первых, потому, что она прямо-таки сочится защитой; во-вторых, потому, что складированная в ней мура не интересна никому, кроме налоговых инспекторов, а те, скорее всего, и так уже у владельца на содержании.

– Эй, – вскинулся Бобби, – а нельзя ли пояснее…

– По-моему, я растолковываю тебе яснее некуда, белый мальчик! Короче, он нашел такую базу, потом пробежался по своему списку хотдоггеров, честолюбивых панков из Барритауна, вильсонов, среди которых может найтись тупой настолько, чтобы со впервые увиденной программой пойти в рейд на базу, в которую шутник вроде Дважды-в-День ткнул пальцем и сказал, что это, мол, легкая пожива. И кого же он выберет? Он выберет новичка, того, кто не знает, где Дважды-в-День живет, того, у которого нет даже его номера. Он говорит ему: «Слушай, мужик, возьми это домой и заработай себе немножко денег. Если найдешь что-то стоящее, я помогу тебе это толкнуть!» – Бовуар округлил глаза, он больше не улыбался. – Ну что, похоже на кого-то из твоих знакомых или, может, ты не якшаешься с неудачниками?

– Ты хочешь сказать, он знал, что меня могут прикончить, если я вломлюсь в эту базу?

– Нет, Бобби. Но он знал, что такая возможность существует, если пакет не сработает. Он, в сущности, просто хотел понаблюдать за твоей попыткой – ничего больше. Однако он не потрудился сделать это сам, просто поставил за себя пару ковбоев. А дальше все могло идти двумя различными путями. Вариант первый: ледоруб пробивает черный лед, ты попадаешь внутрь, находишь кучу цифр, в которых ты ни уха ни рыла, выбираешься назад, возможно даже не оставив следов. Ну, ты тогда пошел бы к Леону и сказал Дважды-в-День, что он ошибся с базой. А тот бы жутко извинялся, конечно, – и ты получил бы новую цель и новый ледоруб, а он повез бы этот в Муравейник и сказал, что с ним все в порядке. А тем временем не спускал бы с тебя глаз, просто чтобы последить за твоим здоровьем. Чтобы убедиться, что никто не пришел искать ледоруб, который, как они могли прослышать, ты использовал. Или могло случиться иначе, так, как это едва не случилось: ледоруб оказался бы не того, лед сжег бы тебя насмерть, и тогда одному из ковбоев пришлось бы вломиться в квартиру твоей мамочки и забрать софт прежде, чем найдут твое тело.

– Не знаю… Бовуар, это чертовски жест…

– Задница моя жесткая. Жизнь жестока. Я хочу сказать, мы же говорим о бизнесе, не забыл?

Бовуар рассматривал его с полной безмятежностью. Пластмассовая оправа сползла почти на кончик изящного носа. Он был светлее, чем Дважды-в-День или гигант в костюме, – с кожей цвета слегка разбавленного кофе, и к черному мху коротко стриженных волос уходил высокий гладкий лоб. В балахоне из серой плащовки он выглядел худощавым, и Бобби не находил в нем ничего угрожающего.

– Но нам надо выяснить – и вот зачем ты здесь, – что же произошло на самом деле. А это уже нечто другое.

– Но ты же сказал, что он меня подставил, что Дважды-в-День подставил меня так, чтобы меня пришили? – Бобби все еще сидел в кресле-каталке «Роддома Святой Марии», хотя теперь ему казалось, что кресло ему больше не нужно. – И что теперь эти парни, ну, эти крутые из Муравейника, они его с говном сожрут?

– Теперь ты понял.

– Так вот почему он ведет себя так странно, то ли будто ему уже все по хрену, то ли он меня ненавидит до самых потрохов, да? И он действительно перепуган?

Бовуар кивнул.

– И это все потому, – продолжал Бобби, понимая наконец, почему Дважды-в-День не в своей тарелке, почему он так испугался, – что на меня напали там, на Большой Площадке, и сволочи долики обули меня на деку! И этот софт, он ведь оставался у меня в деке! – Он подался вперед, возбужденный оттого, что сложил все вместе. – А эти парни могут, скажем, убить его, если он не вернет дискету, так?

– Должен тебе сказать, что ты слишком много смотрел кино, – сказал Бовуар, – хотя в общем и целом определенно так.