Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв
Шрифт:
– Да, – сказала Кумико. Сердце продолжало глухо стучать где-то в горле, а паника все росла. – Он убил мою мать, – вырвалось у нее, и вслед за словами на серый мраморный пол кафе устремился только что выпитый шоколад.
Салли ведет ее мимо колонн собора Святого Павла, идет не спеша, молчит. Кумико, в бессвязном оцепенении от стыда, улавливает, регистрирует отрывочную информацию: белая цигейка на отворотах кожаной куртки Салли; масляная радужная пленка на оперенье голубя – вот он заковылял прочь, уступая им дорогу; красные автобусы, похожие на игрушки великанов, в Музее транспорта. Салли согревает ей руки о пластиковую чашку дымящегося чая.
Холодно, теперь всегда будет холодно.
Ее мать была хрупкой и смуглой, в густой водопад темных волос вплетались золотистые пряди – как какое-нибудь редкое тропическое растение. От матери пахло духами и теплой кожей. Мать рассказывала ей сказки: об эльфах и феях, и о Копенгагене, городе, который был где-то там, далеко-далеко. Когда Кумико видела во сне эльфов, они являлись ей похожими на секретарей отца, гибкими и невозмутимыми, в черных костюмах и со свернутыми зонтами. В историях матери эльфы вытворяли много забавных вещей, да и сами истории были волшебными, потому что менялись по ходу повествования и никогда нельзя было предугадать, какой будет этой ночью конец. В сказках жили принцессы и балерины, и – Кумико это знала – в каждой из них было что-то от матери.
Принцессы-балерины были прекрасны, но бедны, танцевали во имя любви в сердце далекого города, где за ними ухаживали художники и молодые поэты, красивые и без гроша в кармане. Для того чтобы поддержать престарелых родителей или купить новый орган занемогшему брату, принцессе-балерине иногда приходилось уезжать в чужие края – быть может, даже в Токио, – чтобы танцевать там за деньги. А танец за деньги, подразумевалось в сказках, не приносит счастья.
Салли привела ее в робата-бар в Эрлз-Корте [54] и заставила выпить рюмку сакэ. Копченый плавник карпа плавал в горячем вине, придавая ему оттенок виски. Они ели робату с дымного гриля, и Кумико чувствовала, как отступает холод, но не оцепенение. Обстановка бара вызывала неотвязное ощущение культурного разнобоя; бару как-то удавалось сохранять традиционный японский дизайн – и в то же время он выглядел так, будто эскизы оформления делал Чарльз Ренни Макинтош [55] .
54
Эрлз-Корт – один из крупнейших выставочных комплексов Лондона.
55
Чарльз Ренни Макинтош (1868–1928) – архитектор и дизайнер, считается родоначальником стиля модерн в Шотландии.
Странная она, эта Салли Ширс, гораздо более странная, чем весь этот их гайдзинский Лондон. Вот она сидит и рассказывает Кумико всякие истории – истории о людях, живущих в Японии, совсем не похожей на ту, что знает Кумико, истории, которые проясняют роль ее отца в этом мире. Оябун – так назвала она отца Кумико. Мир, в котором происходили истории Салли, казался не более реальным, чем мир маминых сказок, но понемногу девочка начинала понимать, на чем основано и как далеко простирается могущество ее отца.
– Куромаку, – сказала Салли.
Слово означало «черный занавес».
– Это из театра кабуки, так называют человека, который устраивает всякого рода дела, то есть того, кто продает услуги. Что означает: человек за сценой, так? Это и есть твой отец. И Суэйн тоже. Но Суэйн – кобун твоего старика или, во всяком случае, один из них. Оябун-кобун, родитель-ребенок. Вот откуда Суэйн черпает свою силу. Вот почему ты сейчас здесь:
потому что Роджер обязан своему оябуну. Гири [56] , понимаешь?56
Giri (яп.) – чувство долга, моральная необходимость; долг чести, определяемый традицией.
– Он человек высокого ранга.
Салли покачала головой:
– Твой старик, Куми, вот он действительно большой человек. Если ему понадобилось сплавить тебя из города ради твоей же безопасности, значит грядут какие-то серьезные перемены.
– Выпить выбирались? – спросил Петал, когда они вошли в комнату.
Оправа его очков блеснула в свете лампы от «Тиффани» на верхушке бронзового со стразами дерева, которое росло на буфете. Кумико очень хотелось взглянуть на мраморную голову, за которой прятался модуль «Маас-Неотек», но она заставила себя смотреть в сад. Снег там приобрел цвет лондонского неба.
– Где Суэйн? – спросила Салли.
– Хозяин в отлучке, – проинформировал ее Петал.
Подойдя к буфету, Салли налила себе стакан скотча из тяжелого графина. Кумико заметила, как поморщился Петал, когда графин с тяжелым стуком опустился на полированное дерево столешницы.
– Просил что-нибудь передать?
– Нет.
– Ждешь его сегодня вечером?
– По правде говоря, не могу сказать. Обедать будете?
– Нет.
– Мне бы хотелось сэндвич, – сказала Кумико.
Четверть часа спустя, оставив нетронутый сэндвич на черном мраморном столике у кровати, она сидела посреди огромной постели. Модуль «Маас-Неотек» разместился между ее голых ног. Салли она оставила глядеть на серый сад за окном в обществе суэйновского виски.
Кумико взяла модуль в руки, и в изножье кровати, передернувшись, сфокусировался Колин.
– То, что я буду говорить, все равно никто не услышит, – поспешно прошептал он, прикладывая палец к губам, – и это к лучшему. Комната прослушивается.
Кумико хотела было ответить, потом кивнула.
– Хорошо, – сказал он. – Умница. У меня есть для тебя записи двух разговоров. Один – между твоим хозяином и Петалом, другой – между твоим хозяином и Салли. Первый записан через пятнадцать минут после того, как ты припрятала меня внизу. Слушай…
Кумико закрыла глаза и услышала позвякивание льдинки в стакане.
– Где наша маленькая япошка? – спросил Суэйн.
– Упакована на ночь, – ответил Петал. – А девчонка-то разговаривает сама с собой. Странно.
– О чем же?
– На деле чертовски мало. Вообще-то, с некоторыми это бывает…
– Что бывает?
– Говорят сами с собой. Хочешь ее послушать?
– Господи, нет. А где очаровательная мисс Ширс?
– Совершает моцион.
– В следующий раз вызови Берни, посмотрим, чем она занимается на этих своих прогулочках…
– Берни. – Тут Петал рассмеялся. – Да он вернется назад в ящике, порезанный на кусочки!
Теперь рассмеялся Суэйн.
– Пожалуй, и так неплохо, и так: и от Берни избавимся, и знаменитая девка-бритва хоть немного да напьется… Да, налей нам еще по одной.
– С меня хватит. Пойду спать, если я тебе больше не нужен…
– Иди, – отозвался Суэйн.
– Итак, – сказал Колин, когда Кумико, открыв глаза, обнаружила, что он по-прежнему сидит на постели, – в твоей комнате сидит срабатывающий на голос жучок. Петал прокрутил запись и услышал, как ты обращаешься ко мне. Идем дальше. Второй фрагмент, пожалуй, поинтереснее. Твой хозяин попивает очередной стакан виски, входит наша Салли…
– Привет, – услышала девочка голос Суэйна, – ходила подышать воздухом?