Граф Рысев 5

— Как будто, мы это нарочно сделали, — я сложил руки на груди и нахмурился.

— Ну ещё бы вы сделали такую откровенную глупость нарочно, — Медведев покачал головой. — У меня есть последний вопрос. Где маг?

— Не знаем, — я выпрямился и хмуро посмотрел на шефа. — Есть крохотная зацепка, но её нужно проверять.

— Любую информацию и зацепку нужно проверять. — Медведев притянул к себе те документы, которые принёс Мамбов. — Найдите мне мага. У вас есть время, пока я не определюсь, что делать с местной Службой Безопасности. Рысев за главного. Если вопросов нет…

— Есть, — я снова вздохнул. — У меня есть вопрос, Дмитрий Фёдорович. Я же у Сорокина эту шахту выиграл, из-за которой всё началось. И теперь понять никак не могу, что мне с ней делать?

Глава 18

Мы с Мамбовым вылетели из номера Медведева и посмотрели друг на друга. Морда у Олега была красной, подозреваю, что у меня нисколько не уступала по цвету.

— Мы должны были подумать о таком исходе, — пробормотал я, рывком открывая дверь своего номера, куда мы с Мамбовым не сговариваясь направились.

— Женя, мы всего лишь курсанты первого года обучения, — Мамбов упал в кресло и закрыл лицо руками.

— Это неважно, — я покачал головой. — Конечно, всё произошло чудовищно быстро, настолько, что мы не смогли даже узнать этого чёртова Сорокина, чтобы можно было сделать какие-то выводы, но… Олег, мы обязаны научиться учитывать всё, потому что на нашей будущей службе из всех законов определяющим будет закон Мёрфи.

— Что это ещё за закон? — Олег убрал руки от лица и с любопытством посмотрел на меня.

— Закон всемирного невезения, — мрачно ответил я. — Если грубо, то закон Мёрфи звучит примерно так: «Если что-то может произойти, то оно обязательно произойдёт». А мы отказали нашему Сорокину даже в зачатке такого понятия, как честь. Основываясь исключительно на его художествах и даже не беря во внимание то, что…

— Что главным в их связке мог быть маг, — Мамбов потёр шею. — Я понял, что ты хотел сказать, и да, мы обязаны были продумать подобный исход.

— Особенно ты, — я встал и потянулся. Спать хотелось, просто до жути. В отличие от Мамбова, я ни черта не выспался за те три часа, которые мне отвели для сна.

— С чего бы это я вдруг стал виноват в том, что в этом козле взыграли частички совести и чести, и он нам оставил кучу проблем застрелившись? — Олег даже приподнялся от возмущения.

— Потому что, Олежа, ты у нас аналитик. Я всего лишь кое-что планирую и осуществляю боевую поддержку в нашем тандеме. — Я широко улыбнулся, глядя на его насупленное лицо. — И, вообще, Медведев за каким-то хером назначил меня за главного. И теперь будет любить голову именно мне. Ну а я — тебе. Дмитрию Фёдоровичу, потому что не могу, не положено. Такой вот порочный круг. Привыкай, — и я, похлопав его по плечу, направился в ванную. Потому что не успел даже умыться нормально, когда притащился Леднёв, а потом и Медведев подъехал.

— Это несправедливо! Слышишь, Рысев? Это чертовски несправедливо. — Даже когда я вышел из ванны, Мамбов продолжал высказываться о несправедливости этой поганой жизни.

— Олег, жизнь вообще дерьмовая штука, но временами может быть вполне приятной. И я с удовольствием поменяюсь с тобой местами, — рывком вытащив чемодан, я принялся доставать оттуда карандаши. Подойдя к мольберту, посмотрел на недорисованную картину, аккуратно снял её. Потом дорисую, потому что она мне самому начала нравиться. Повесив чистый лист, повернулся к Мамбову, затачивая карандаши. — Ну что, пойдём к Медведеву и объявим ему, что я снимаю с себя старшинство и прошу передать его тебе?

— Иди ты, — махнул рукой Мамбов. — Не к Медведеву, а к тварям на десятый уровень. А я лучше тебя потерплю, чем буду терпеть то же самое от шефа. Тебе я хотя бы ответить могу, а там только молчать и краснеть, как девица в борделе.

— Ну вот и договорились, — произнёс я, задумчиво глядя на чистый лист бумаги. — Вот ведь гадство какое. — Потерев лоб, я посмотрел на Мамбова. — Ты помнишь, как выглядит очаровательная госпожа Шиповникова Вероника Егоровна? Я, хоть убей, не могу вспомнить.

— Помню, — кивнул Мамбов. — И ты прав, она совершенно очаровательная молодая женщина. Намного моложе мужа, к слову. Как-то непохожа она на хладнокровную убийцу.

— В этом-то и заключается вся прелесть нашей с тобой работы, Олег, — и я протянул ему карандаши. — Давай, приступай.

— К чему? — он нахмурил лоб.

— Рисуй портрет госпожи Шиповниковой. Вот как помнишь, так и рисуй. Потому что я её вообще не запомнил. — И я с ещё большей настойчивостью начал протягивать ему карандаши.

— Рисовать портрет Шиповниковой? — Мамбов взял карандаш и недоумённо посмотрел на меня. — Зачем?

— Олег, не тупи, — я раздражённо скрестил руки на груди, присев на стол. — Нам нужен повод, чтобы завалиться к ней среди бела дня, без приглашения, да ещё и просто так, не в преддверии очередного вечера. Ты же художник, мать твою, или всё это время ты врал и ни черта рисовать на самом деле не умеешь?

— Я умею рисовать, — он оскорблённо поджал губы и перевёл взгляд на карандаши.

— Тогда приступай. У нас нет времени на полноценный портрет, а в карандаше, за час ты должен справиться. Шедевр нам не нужен, так что можешь особо не стараться. А я пока схожу пожрать нам, что-нибудь закажу. Не на пустой же желудок у потенциальной подозреваемой идти, в самом деле.

— А почему ты вообще раскомандывался? — огрызнулся Мамбов, но, тем не менее, подошёл к мольберту и начал делать наброски широкими штрихами.

— Потому что я главный, ты не забыл? — я немного понаблюдал за ним.

Манера рисования у Олега сильно отличалась от моей, штрихи были более широкими и чёткими изначально. Я сначала делал еле заметный набросок, и лишь потом придавал ему объём и сочность. Но, у каждого художника своя манера рисования. Зато сейчас я руку Мамбова отличу от чьей угодно другой. И это нас отличало от всех остальных людей гораздо больше, чем само умение рисовать. Потому что, для того же Медведева, наши рисунки мало бы чем отличались друг от друга.

Оторвавшись от стола, я тихонько вышел из номера, чтобы не мешать, и действительно заказать что-нибудь на завтрак.

Когда я вернулся, портрет был уже почти готов. Мамбов накладывал последние штрихи. У меня за спиной раздался приглушённый вздох. Девчонки, тащившие подносы с едой, бросили взгляд на мольберт, а потом начали томно пялиться на слегка откинувшего голову назад Мамбова. У него был в этот момент такой одухотворённый вид. Хотя я всё ещё не понимаю, почему работа художника вызывает у половины женщин такое восхищение.