Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

Небо потемнело, солнце заволокло тучами, и поднялся сильный ветер. Архиепископ сразу удалился, и Малье, не желая больше есть, ушел под предлогом, что его интересует, как дела юного Этелинга.

Вильгельм посмотрел на Вальтеофа:

– Пойдем со мной, друг мой, и мы вдвоем посмотрим на шторм, даже если другие станут цвета этого сыра.

Поднявшийся ветер бичевал море, и земля за ним, казалось, поднималась и падала так, что это могло произвести впечатление даже на сильные желудки. Мартовский ветер становился все холоднее, солнце скрылось, и Вальтеоф плотнее завернулся в меховой плащ и схватился за мачту. Вильгельм тоже ухватился за нее, и мускулы на его руке напряглись, как канаты. Он стряхнул воду с лица и волос.

– Скажи мне, граф, люди севера сильно отличаются от уэссекцев и южан, которых я до сих пор встречал. Нортумбрия – плодородная страна? Какой она производит урожай? Вальтеоф ожидал этих вопросов от короля, который был жаден до всего, что касалось его нового королевства, и, стоя под ударами ветра и поливаемый дождем, он думал, что, возможно, в этой основательности лежит секрет успеха Вильгельма.

К сумеркам ветер ослаб, и корабль, наконец, смог причалить к берегу. Вильгельм высадился на берег, как всегда бдительный и энергичный, сопровождаемый Вальтеофом, но за ним следовала самая скучная и молчаливая компания на свете. Однако ночь сна в Кодебеке восстановила силы даже Эдгара и графа Моркара, который сошел с корабля Монтгомери, тяжело опираясь на руку брата.

Новость о том, что приехал король, быстро облетела окрестные деревни, и народ толпился вдоль дороги в Руан. Вильгельма сопровождали Монтгомери, де Гранвиль, Роджер Фиц Осборн и старый Вальтер Гиффард, который нес огромное знамя, благословенное самим папой перед походом; Вильгельм был в боевом вооружении и шлеме, украшенном золотой короной, и с плеч его спускалась мантия, отделенная горностаем. Завидев его, народ кричал от радости, приветствуя своего великого герцога-завоевателя. Вальтеоф посмотрел на короля.

– Если бы это был Гарольд, наш народ разве интересовался бы землей, которую он завоевал?

Эдвин засмеялся и помахал девушке в толпе.

– Ты все еще думаешь о сыновьях Годвина, Вальтеоф? Оставь их в покое, ради Бога, и наслаждайся триумфом короля. Мы его гости, и, без сомнения, нас ждет много удовольствий.

Девушка послала ему воздушный поцелуй, и он, снова засмеявшись, нащупал в кошельке монетку, чтобы бросить ей. Мэрлсвейн заметил:

– Как не стыдно, господин, – но Эдвин, казалось, его не слышал.

Вальтеоф в бешенстве сжал губы. Он удивлялся, как мало заботит Эдвина вдовство его сестры – она носила корону вместе с Гарольдом столь недолгое время. Вслух же он произнес только:

– Мы можем быть гостями, но думаю, что одновременно мы и пленники.

Эдвин пожал плечами:

– Если все, что я слышал о гостеприимстве Незаконнорожденного, – правда, это будет достаточно легкий плен. Когда придет время, мы всегда сможем от него избавиться, так почему же не воспользоваться тем, что нормандцы могут предложить. Женщины здесь вполне по моему вкусу, а ты что скажешь, братец?

Моркар улыбнулся и довольно пробормотал в ответ:

– Я преисполнен торжественности. Я скажу так – давай сейчас жить в свое удовольствие.

– Ты не оставил жену и детей, – тихо вставил Мэрсвейн. – Бог весть, что происходит на моей земле, пока меня нет. Всюду ходят нормандские псы.

– Они не посмеют трогать ничего, что принадлежит гостям короля, – доверительно сообщил Эдвин. – Разве ты не видишь, что он хочет иметь нас в союзниках, а не во врагах?

– Надеюсь, что ты прав, – спокойно заметил шериф, но прозвучало это не очень весело.

– Моим компаньоном будет господин Роберт, – вставил Эдгар, – и король обещал мне арабского скакуна и испанский меч.

– Игрушки, которые сделают тебя счастливым, дитя, – сказал Моркар так, как будто Эдгар никогда не был претендентом на престол. Он взглянул на светловолосого, стройного юношу. – Благодари Бога за то, что король не считает тебя своим соперником, а то бы он быстро упрятал тебя в нормандскую тюрьму – как беднягу Ансгара за то, что тот был другом Гарольда.

– А мне кажется… – Вальтеоф поймал букет фиалок, который бросила ему темноглазая девица, и улыбнулся ей так, что она потеряла всякий интерес к рядом стоящему нормандцу. – А мне кажется, что король хорошо с нами обращается, только пока мы ему подчиняемся.

– А я не беспокоюсь, – легко отозвался Эдгар. – Не замечаешь, мы здесь всех очаровали, потому что мы совсем не похожи на них? Мы носим длинные волосы и бороды, и туники наши короче. У нас будут лучшие девушки Руана.

Кажется, он был прав. Они все ощущали отблеск славы короля и махали и улыбались толпе, забыв, что здесь они потеряли свободу. Несмотря на то, что еще продолжался пост и стояли холодные серые дни, Руан был весело украшен, и желтые весенние цветы летели под ноги королевского коня. Улица была запружена ликующим народом, и длинная процессия довольно долго пробиралась к большому каменному дворцу. Все с любопытством смотрели на светловолосых молодых англичан, и все кричали от удивления при виде возов с огромными богатствами, которые катились ко дворцу.

Во дворе все спешились, и произошло сильное замешательство, потому что дворцовые слуги сновали туда-сюда, пытаясь отличить важных господ от мелкой сошки.

В большой зале, на помосте стояли в ожидании своего господина герцогиня Нормандская со своими детьми и бароны, на попечение которых было оставлено герцогство. Вильгельм взбежал на помост и заключил герцогиню в свои объятия, не обращая внимания на сотни любопытных глаз.

Вальтеоф, помнивший прохладное отношение короля Эдуарда к королеве Эдит и сдержанную учтивость по отношению к сестре Эдвина, закрыл глаза при виде такой любви. Матильда Фландрская, крохотная рядом со своим высоким мужем, исполненная достоинства леди с прекрасными глазами, отражающими ум и живой нрав, не скрывала своей гордости мужем. Затем Вильгельм повернулся к своему старшему сыну, Роберту, крепкому светловолосому парню лет четырнадцати, любимцу матери, а затем к Ричарду, темноволосому и хрупкому; Вильгельм, лохматый десятилетний малыш, обхватил отца руками. Король высоко его поднял, и лицо его зажглось, когда он наклонился поцеловать трех маленьких дочек, застенчиво стоявших рядом с матерью. Эта теплая домашняя сцена была для англичан удивительна. Сразу после этого он повернулся к прелатам и, преклонив колена, получил благословение у старого Маурильо, архиепископа Руана. Вальтеоф изучал их лица, интересуясь, кто из них мог быть аббатом из монастыря Стефана в Каенне, знаменитым Ланфранком из Павии. «Если герцог с кем-нибудь советуется, то только с ним», – сказал ему как-то Ричард де Руль. Его внимание привлекло тонкое, приятное лицо с высокими скулами и длинным орлиным носом. Спокойные, очень голубые глаза следили за происходящим, и Вальтеоф решил для себя, что только он и никто другой может быть аббатом Ланфранком. Он окончательно в этом убедился, когда увидел, как обменялись несколькими словами этот человек и король.

Когда настал его черед быть представленным герцогине, Вальтеоф преклонил колено и поцеловал ей руку, приветствуя ее по-нормандски так, что это заставило ее улыбнуться и приказать ему продолжать на своем языке.

– Я учил французский ребенком, моя госпожа, – сказал он. Он заметил, что она еще красивая женщина, сохранившая то очарование, которое много лет назад пленило юного герцога, когда он нанес визит во дворец ее отца.

– Думаю, моему мужу будет трудно овладеть вашим языком, – ответила она. – Нам легче учиться, когда мы молоды, не так ли?

Она представила его своим детям, и вскоре он уже сидел с маленькой леди Аделой на одном колене и юным Вильгельмом на другом, донимающими его вопросами об Англии. Их любопытство и поспешные выводы не могли его не раздражать, но он принуждал себя улыбаться и отвечать им. Только позднее, когда его проводили в маленькую комнату в крепости, где его поместили вместе с Мэрлсвэйном и Торкелем, он позволил себе вспышку раздражения:

– Святой Крест, будет ли Англия снова принадлежать англичанам?