Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

Глаза короля вспыхнули, и он обнажил зубы в удовлетворенной улыбке.

– Теперь в Йорк, – сказал он. – Видит Бог, я буду в короне на Рождество.

Это оказалось легче, чем он ожидал. Огромная армия, которую он думал там встретить, вся разбрелась. Даны были загнаны на остров Аксельм и отсиживались на своих кораблях; нортумбрийцы же, по своему обыкновению, сделав то, что собирались, оказались не в состоянии довершить свою победу и, радостные, вернулись домой, вопреки уговорам своих вождей. У них была свобода, добыча, нормандцы бежали – какой еще резон оставаться в неудобном лагере вместо того, чтобы пировать в своих домах? Вильгельм пересек Эр и двигался дальше беспрепятственно. Из Дюрхэма епископ Ателвин снова отправился на Линдсфарне в сопровождении Госпатрика, которого разбили одной легкой атакой. Сыновья Карла вернулись домой с награбленной добычей, а Мэрсвейн уехал в Шотландию на бракосочетание сестры Эдгара с королем Малькольмом, и только граф Вальтеоф, как слышал Вильгельм, готов был сражаться. Он въехал в оскверненный город Йорк, где народ деловито отстраивал свои сожженные дома, и там надел свою корону, как и поклялся, в разоренном соборе на Рождество. Произведя должное впечатление на народ, он послал Асбьёрну вежливое предложение присоединиться к королевским войскам, оставив себе все награбленное добро вместе с предложенным в качестве подарка золотом. Взамен он должен был, во избежание в дальнейшем неприятностей, вернуться домой весной. Вероломный датчанин, вполне довольный своей добычей, согласился без разговоров и освободил пленных. Только Ричард де Руль, как он сказал, находился на севере, у графа Вальтеофа. В замке, на правом берегу реки, Вильгельм созвал своих рыцарей, пока его люди восстанавливали разрушенные стены.

– Этот народ Нортумбрии, – сказал он, – произошел от викингов так же, как и я, и они ближе нам по крови, чем саксонцы. Они хорошо знают, что сделали. В этом городе не осталось ни одного дома, ни единой постройки. Сожжено все, что поддерживало бы жизнь. – Он оглядел удивленные лица. – Не убивайте, если вам не сопротивляются, но вы должны опустошить эти места так, чтобы люди могли видеть и осознавать, что значит неповиновение своему помазанному монарху. – Он осмотрел собравшихся. Это были закаленные воины, привыкшие и к жизни во дворцах, и к тяготам войны, однако сейчас они смотрели на него угрюмым взглядом. Даже те, кто был с ним в Алансоне раньше, где жестокость его не знала пределов, слушали его с ужасом.

– Сир, – вступил Вильгельм де Варенн, – сейчас зима. Люди погибнут от голода.

– Разве это моя вина? – резко спросил Вильгельм. – Они сами этого хотели. – Он встал, закончив разговор, и отпустил карту – она сама свернулась, как будто показывая, что Йоркшир должен был быть стерт с лица Англии. – Я сам, – добавил он, – пойду на графа Вальтеофа.

Глава 4

Пронзительный голос труб прорезал и разбудил англичан январским утром. «Вильгельм Нормандский, король Англии, к Вальтеофу, графу Хантингтона и Нортгемптона. Он приказывает тебе и графу Госпатрику вместе со своими людьми отдать себя в его руки. Он дает вам две недели на то, чтобы обдумать свое решение. Если вы не подчинитесь, вся мощь Нормандии обрушится на вас», – провозгласил вслед за тем нормандский герольд. Трубы прозвучали еще раз, и затем снова наступила тишина. В английском лагере на другом берегу реки люди вскочили, еще не очнувшись ото сна. Флаги развернулись над палатками, и тот, кто успел одеться, вышел на утренний холод. Кончились недели тревожного ожидания.

Появился Вальтеоф в одной рубашке, в сопровождении Торкеля, еще розового со сна.

– Во имя Бога, что это? – спросил исландец. Вальтеоф вглядывался в туман, стараясь увидеть дальний берег.

– Разве ты не слышал? То, чего мы так долго ждали. Там нормандцы, на том берегу, и с ними сам Вильгельм.

– Король? – Торкель все еще таращил глаза на медленно текущую реку, серую в ранних лучах, покрытую колеблющимся туманом. Над ней с тоскливым криком носились чайки. Он вздрогнул. – Если там Вильгельм…

Вальтеоф ничего не сказал. Все самое важное сейчас заключалось в этих трех словах. Несколько человек поднялись к ним, вглядываясь в туман, и Оти, увидев, что его господин полуодет, вернулся в палатку.

Ричард де Руль, набросив плащ, тоже торопился к ним. Его плен теперь был настолько условен, что охрана появлялась возле его палатки только для того, чтобы поднять флаг на стоящем возле нее шесте.

– Это король? Вальтеоф молча кивнул.

– И?

– Он приказывает мне сдаться, – ответил граф мрачно.

– Что ты будешь делать? Вальтеоф пожал плечами:

– Я не один решаю это.

Но это было не так или почти не так. Все надежды, все чаяния, родившиеся после победы в Йорке, совершенно рассеялись, все силы были растрачены попусту, так что теперь он чувствовал только буйный гнев. В ту ночь после взятия города, казалось, что нормандцы, наконец, изгнаны. У англичан были люди, снаряжение, оружие, все, что было необходимо для того закрепления победы, за исключением руководства, дисциплины, порядка, то есть того, чего у нормандцев было в избытке.

Даны хотели одного – грабить, и оказались совершенно бесполезными; восстания на юге и западе были подавлены. Между англичанами начались ссоры, и нортумбрийцы разбежались по домам, прихватив нормандскую добычу и не выказывая желания вернуться снова в зимнюю стужу. Все с надеждой говорили о том, что борьба продолжится весной, но Вальтеоф лучше многих знал возможности нормандцев и понимал, что Вильгельм никогда не позволит ненастной погоде удержать его от похода. Но больнее всего было отсутствие Госпатрика. Бешенство Вальтеофа росло, когда он думал о кузене. Они наговорили друг другу много неприятных слов.

– На настоящий момент война окончена, – заявил тогда Госпатрик. – Вильгельм слишком сильный противник. Как можно разбить воина, который сделал то, что он сделал за последние несколько недель? Я не собираюсь умирать понапрасну.

Вспыхнула ссора, и он уехал в Дюрхэм, а сейчас находился на Линдисфарне вместе с епископом Ателвином. Мэрсвейн тоже уехал, а ведь он был другом Гарольда и одним из знатнейших людей Англии. Самое главное было потеряно, и у Этелинга не хватило ни смелости, ни силы, чтобы собрать их воедино. Вальтеоф сделал, что мог, но все было бесполезно, потому что никто из вождей его больше не поддерживал. Теперь он остался только со своим отрядом и еще несколькими приверженцами, включая Скальпина, последнего саксонского оруженосца.

Граф дрожал, потирая замерзшие руки, и сразу схватил плащ, который принес ему Оти. Туман начал развеиваться, и они начали различать на другом берегу людей, лошадей, палатки, груз и, конечно, развивающийся флаг, который так хорошо был знаком им.

– Что ты будешь делать? – повторил Ричард и положил руку графу на плечо. – Друг мой, я прошу тебя…

Вальтеоф тряхнул головой:

– У меня есть две недели. Я пошлю за Госпатриком. Это бесполезно, но он должен был это сделать, должен был предпринять последнее усилие. В конце концов, здесь у него хорошая позиция. Его лагерь располагался на мысе, с востока омываемом морем, а с других сторон окруженном болотами, так что доступна была только небольшая его часть – не больше двадцати футов в самом широком месте, и туда вела только одна узенькая тропинка, известная лишь местным жителям. У них были запасы еды, и они могли бы продержаться здесь месяцы, если бы понадобилось, но каков будет конец? Чего они могли добиться в конечном счете?

Он вызвал Осгуда и послал его на Линдисфарне к Госпатрику, но надежды на него не было, и граф ушел в палатку – одеваться.

Дни проходили, а граф со своими людьми ничего не делал, только созерцал нормандцев на другом берегу реки. Их лагерь, случайные вылазки, охота – все говорило о хорошо обустроенной армии, и пост, выставленный вдоль берега реки, непрерывно наблюдал за англичанами. Вильгельм мог двигаться с феноменальной скоростью, когда того хотел, но он хорошо знал, когда надо выждать, чтобы время поиграло на нервах его врагов. По прошествии времени Вальтеоф почувствовал напряженность – должен ведь наступить конец, и скоро, но какой?

Погода ухудшалась, январские дни сменяли один другой. Жуткий мороз так сковал землю, что морские птицы, грустно крича, витали над лагерем в поисках пищи.

Как-то вечером, под покровом темноты, какая-то фигура появилась на тропинке. Это был нортумбриец из Йорка с известием о том, как король прошел на север через всю покрытую снегом страну Кливленда.

– Вся земля опустошена, – сказал он. – Нормандцы сжигали и разрушали все на своем пути. Если бы вы могли это видеть, мой господин, – повернулся он к Вальтеофу, – у вас кровь застыла бы в жилах. Мужчины и женщины и дети умирают от голода и истощения. Не осталось ни дома, ни амбара, ни животных.