Граф

По мере того, как мы приближались к особняку Бобринского. Все огни до единого погасли. Осознание того, что он погружен во тьму во всех смыслах этого слова, лишь усиливалось с каждым нашим шагом.

Вымокшая одежда стесняла движения и неприятно липла к телу. Но это меня практически не смущало. Я сконцентрировался на предстоящем бое. В том, что он состоится, у меня не осталось никаких сомнений. В воздухе уже пахло смертью и…

Я замер и принюхался. К свежести грозы примешивался едва уловимый запах серы. Нечаев тоже замер. Молния выхватила из темноты его худощавую фигуру. С оружием наизготовку он напомнил мне охотничьего пса, учуявшего добычу. Петр повернул голову и перехватил мой взгляд. Дуло его ружья сместилось в сторону, обозначая направление.

Как два лесных призрака мы двинулись туда, откуда ветер нес запах так называемого дара. Пожалуй, в темноте мы могли бы просто пройти мимо, но там, где вонь серы становилась невыносимой, во вспышках молний показался холодный блеск металла.

Мы с Нечаевым замерли. Я жестом попросил его о прикрытии, а сам осторожно двинулся вперед, ожидая внезапной атаки. Петр же прижался к дереву и приготовился к стрельбе. Его настороженный взгляд скользил из стороны в сторону, цепляясь за каждую лесную тень.

Но кроме нас на небольшом пятачке между деревьев не было ни одной живой души. Только брошенное искореженное оружие, части тел и кровь. Много крови. Даже сильнейший ливень не мог полностью смыть ее с примятой травы и искореженного металла.

Я поднял ружье, разрезанное пополам настолько ровно, будто это сделали на станке. Рядом с ним валялся пистолет, из которого так и не успели выстрелить. На рукояти кровь, а между скобой и спусковым крючком торчал застрявший оторванный палец. Чуть в стороне лежала и рука, разрубленная в трех местах. Отделенную от тела голову я заметил не сразу из-за все еще надетой на нее широкополой шляпы.

К горлу подкатил неприятный ком. Петр почти беззвучно подошел ближе и осмотрелся. Взгляд его остекленел, челюсти плотно сомкнулись, черты лица заострились. Я отчетливо услышал скрип, который издали кожаные перчатки, когда сокрытые ими пальцы Нечаева впились в цевье ружья.

Я положил ему руку на плечо. Уверен, ему, как и мне, приходилось и раньше терять боевых товарищей. К такому невозможно привыкнуть. Каждая смерть оставляет рану не на теле, но на душе. И что-то мне подсказывало, что, несмотря на возраст, на душе Нечаева уже живого места не осталось.

Петр быстро взял себя в руки и коротко кивнул, тем самым выразив благодарность за молчаливое сочувствие, и решительным шагом направился прямо к особняку.

— Это может быть ведьма в плаще? — я быстро догнал его.

— Вы сами все видели, — нахмурился Нечаев. — Чтобы справиться с пятью умелыми вооруженными бойцами, нужно хорошо владеть даром. Во второй группе были отменные стрелки, а их разделали, будто зверье на скотобойне.

— Полагаю, первая группа тоже мертва, — не стал я ходить вокруг да около. — Не лучше ли вызвать подкрепление? Нас лишь двое, и мы понятия не имеем, сколько впереди противников.

— Поступим так, — Нечаев остановился и взглянул на меня. — Вы возвращайтесь. Шофер отвезет вас в имение, где вы возьмете драгуна и прибудете сюда так быстро, как только сможете.

— Разумно. — Несмотря на логику в предложении спутника, я не спешил соглашаться. — Но дождетесь ли вы меня здесь или полезете в логово врага?

Нечаев не ответил. Но все было ясно и без слов.

— Пойдемте, — сказал я и первым пошел к особняку. — Решим все здесь и сейчас.

— Мы можем погибнуть, — предупредил Нечаев.

— Скажите чего-то, чего я не знаю.

— О, поверьте, я мог бы. Но тогда придется иметь дело с последствиями. А у нас сейчас и без того проблем хватает.

— Так давайте решим хотя бы одну.

Мы ускорили шаг. Ветер дул со стороны особняка Бобринского, но запах серы полностью улетучился. Явственно ощущалось лишь зловоние, усиливающееся по мере приближения к жилищу графа.

Пройдя через лес, мы поднялись на холм, и вышли на опушку. Отсюда был хорошо виден фасад особняка. От былого великолепия, виденного мной во время бала, не осталось и следа. Высокое крыльцо с белоснежными ступенями оказалось раздроблено, а на месте резных дверей зиял огромный черный пролом.

— Вам лучше прикрыть меня, — сказал я Нечаеву.

— Воля ваша, — согласился Петр. — Осмотрите двор. Потом я присоединюсь к вам, и исследуем особняк вместе. Не ходите туда, куда я не смогу прицелиться.

На том и порешили. Я легко спрыгнул вниз с холма, проскользил по мокрой траве и оказался в парке вокруг дома. Низкая и аккуратно подстриженная живая изгородь, ровный газон и пышные клумбы никак не сочетались с гнетущей атмосферой, разлившейся по округе.

Когда я проходил мимо кустов, которым умелый садовник придал форму лесных зверей, один из них дернулся в противоположную ветру сторону. Перед моей ладонью сразу же появились алые печати, но что-то удержало мою руку.

— Выходи, — велел я.

Спустя пару секунд, передо мной стоял молодой парнишка лет десяти с круглыми от страха покрасневшими глазами. Он был чумазым, взъерошенным, заплаканным и никак не походил на сектанта.

— Как тебя зовут? — я отозвал печати, опустился перед ребенком на колено и заглянул ему в глаза.

— Гришка, — он шмыгнул носом и боязливо покосился в сторону особняка, — папка мой конюхом у графа… — плечи мальчика затряслись.

— Тихо, тихо, — я взял его за руку, чтобы успокоить. — Меня зовут Михаил. Ты знаешь, что тут произошло?

— Граф домой приехал сам не свой, — быстро заговорил Гришка, — орал на всех. А потом к нему кто-то пришел. Одежды черные, лица не видно. Горничные говорили, что гость графу дал что-то и ушел. Барин потом в кабинете заперся и не выходил долго, а как вышел, то сразу еды попросил. Жрал и жрал, как боров. Все больше и больше, но никак нажраться не мог. Тогда… тогда он… Всех, даже жену свою…

Взгляд ребенка остекленел. Слова застыли поперек горла. Мне пришлось как следует встряхнуть его, чтобы привести в чувство. Продолжать расспросы было бессмысленно — парнишка находился в состоянии шока. Что бы он ни увидел здесь, это потрясло его до глубины души. Детский рассудок оказался не готов к подобному.

— Смотри на меня, — спокойно сказал я. — Ты каких-нибудь червяков видел? Может, по тебе ползали?

Он замотал головой. Значит, «нет». Уже хорошо.

— Бегать можешь?

Гришка кивнул.

— Тогда живо на тот холм. Там найдешь дядю Петра. Оставайся с ним. Он защитит. Понял?

Мальчишка послушно закивал.

— Все, беги, — я легко подтолкнул его в нужном направлении, а сам дал знак Петру, что все в порядке и повернулся к дому.

Судя по тому, как вел себя ребенок, едва ли внутри можно найти хоть кого-нибудь живого. Кроме, разве что, графа Бобринского. Но и этот проживет недолго.