Граф

— Да ни в чем, — Прохор снова с тревогой посмотрел на дорогу. — Жду вот, когда из монастыря телега приедет.

— Какая еще телега? — я решительно ничего не понимал.

— Для порченых, — ответствовал дворский. — Там она особая, да и батюшка нужен, чтобы все освятить.

— Шахту?

— Ну, и ее тоже, да. Но наперед надо освятить место, где порченый работать будет, чтобы порча его на простой люд не распространилась.

— Какая еще порча, Прохор? — я осуждающе взглянул на дворского. — Петрович и Олежка самые обычные люди. Да, у них красные глаза, да, они чувствуют абсолют, но не надо их демонизировать.

— Дык я-то что?! — всплеснул руками мужчина. — Это все принято так, с давних времен заведено. Люду так спокойнее. Да и Петрович сам все понимает, я с ним переговорил уже. До зимы всю руду достанем, а пока потерпит неудобства да косые взгляды.

— До зимы? — нахмурился я. — А кто о моем драгуне заботиться будет? А о доме? Олежка один не справится.

— Ну дык купите еще порченых, — пожал плечами Прохор. — Олежка, тем паче, скоро возмужает. Бабу ему надобно непременно из его племени, тоже с дурной кровью, иначе нельзя — запрещено, да и деток не будет. А коли оба родителя порченых, так и детки пойдут: мелкие да красноглазые — новые работники!

Я немного опешил:

— Ты мне сейчас предлагаешь людей как собак разводить?!

— А я-то что?! Я ничего, — замотал головой Прохор, отчего с нее едва не свалилась неизменная фуражка. — Отроду повелось так: коли есть у барина свои порченые, так пусть плодятся с его дозволения. Коли своих нет, значится, надо прикупить: у соседей или в столице. Ну а ежели у какого-то дворянина есть крепкий порченый, а у другого бабы подходящего возраста — можно и сговорится…

— Прохор, — серьезно сказал я, — рабовладельчество — это плохо.

— Мне некогда решать, что хорошо, а чего плохо. Сами разбирайтесь, — насупился дворский. — А мне лучше просто прикажите, и я сделаю.

Мне хватило ума, чтобы не начинать спор. Во-первых: спорить с Прохором не имело смысла — он всегда уйдет то прямого ответа. Во-вторых: не мне разом менять устои этого общества, пусть они мне и неприятны.

Да, я жалел несчастных людей, которые в прошлом были облучены первым абсолютом, а теперь стали по своей сути рабами. Поколение за поколением они не знали иной судьбы. И, скорее всего, не узнают в ближайшем будущем.

Судя по словам Прохора, церковь считает порченых едва ли не посланцами зла, да и люди их побаиваются. Наверняка особой разницы не видят между порчеными и теми же извергами. Уверен, если бы не полезность порченых для технологического прогресса, от них бы просто избавились. А так людям приходится мириться с ними или делать вид, что их вовсе нет.

— Прохор, — я взглянул на дворского. — А сам ты как относишься к порченым? Только честно.

— Да люди и люди, — пожал широкими плечами мужчина. — На вид жуткие, конечно, но и среди простых людей уродов полно. О! — встрепенулся Прохор. — Едет!

В парк въехала крытая телега, выкрашенная в черный цвет и запряженная двумя лошадьми. Когда она подъехала поближе, стало заметно, что правит ей седой невзрачный монах. Его морщинистое лицо оказалось мне знакомо — виделись в монастыре.

— За Петровичем схожу, — тут же засуетился Прохор и юркнул в дом.

Я же остался на крыльце. Телега подъехала и остановилась. Монах взглянул на меня и едва заметно кивнул. Он не сказал ни слова, слез вниз и открыл дверь, которая снаружи закрывалась внушительных размеров щеколдой. Снова забравшись наверх, монах уставился в пространство перед собой. Да уж, не самый приятный собеседник.

Из дома вышел Прохор вместе с Петровичем и Олежкой. Монах смерил их недовольным взглядом, но снова промолчал, лишь осенил себя крестным знамением.

— Ты все запомнил? — спросил Петрович у Олежки, и тот быстро закивал, смахивая рукавом выступившие слезы.

— Да чего ты? — старый порченый мозолистой рукой взъерошил непослушные волосы молодого. — Не навсегда же расстаемся. Ворочусь к зиме. И… — тут он заметил меня. — Барин, простите, не думал, что вы тут.

Оба порченых поспешно склонили головы.

— Лезь уже в повозку, — шепнул Прохор и незаметно подтолкнул Петровича к телеге.

Но старый порченый не спешил. Он неловко переступил с ноги на ногу, затравленно взглянул на меня и тихо произнес:

— Барин… вы простите, но… не обижайте Олежку. Он несмышленый еще. Если что натворит — я готов за все ответить.

— Не переживай, все с ним будет хорошо, — успокоил я Петровича. — Найду ему кого-нибудь на подмогу.

— Благодарствую, барин! — Петрович поклонился так, что едва не ударился лбом о собственные коленки. Подняв руку, он дернул Олежку за рукав, и тот тоже скрючился в глубоком поклоне.

Петрович выпрямился, крепко, почти по-отечески обнял своего помощника и забрался в телегу. Прохор закрыл за ним дверь и щелкнул щеколдой, после чего уселся рядом с монахом.

— Ну, поехали мы, — сообщил он.

Я кивнул. Телега тронулась, развернулась во внутреннем дворе и покатилась по дороге. Мы с Олежкой остались стоять на крыльце. Парень размазывал слезы по чумазому лицу, с непередаваемой тоской глядел вслед отдаляющейся телеге и душераздирающе шмыгал носом.

— Соберись, — я хлопнул его по плечу. — Тебе же сказали, что скоро свидитесь.

— А вдруг… вдруг его там обижать мужики станут?

— Не станут, — заверил я парня. — Прохор проследит. А если кто осмелится — прикажу высечь на конюшне.

— Кого?! — побледнел Олежка и даже отступил на шаг.

— Того, кто Петровича обидит.

— А, тогда ладно, — порченый облегченно выдохнул. — Я тогда в дом пойду, можно?

— Иди, — я отпустил парнишку, а сам отправился на пробежку.

В этот раз мне захотелось изменить маршрут — надоело бегать по парку и вдоль поля. Я решил пробежать до речки и оттуда вниз по течению. Погода стояла хмурая, от леса пахло сыростью, а ласточки в сером небе летали и не низко, и не высоко. Если дождь и начнется, то позже. А если синоптик из меня плохой, и скоро ливанет, все равно — не сахарный, не растаю.

До речки я добрался довольно быстро. Молодое тело быстро адаптировалось к нагрузкам, а энергии в нем было — хоть отбавляй. Мускулатура тоже развивалась отлично — пора заблаговременно озаботиться обновлением гардероба, так как сюртуки начинали жать в плечах. Как раз к балу прикуплю себе что-нибудь посолиднее.

Занятый размышлениями о будущем, я сам не заметил, как добежал почти до одной из окрестных деревушек. Опрятные домики приветливо выглядывали из-за высоких камышей и подходящего вплотную к воде пролеска. Первые капли дождя зашуршали по листве. Значит, пора возвращаться.