Графиня де Шарни. Том 2

Напрасно г-н де Босир ссылался на то, что совершил эту кражу из благородных побуждений, то есть в надежде обеспечить спокойное будущее жене и сыну; ничто не могло смягчить приговор, и, поскольку решения особого трибунала обжалованию не подлежали, на второй день после суда приговор должен был быть приведен в исполнение.

Как жаль, что он не был приведен в исполнение немедленно!

По воле рока накануне того дня, как г-на де Босира должны были выставить на всеобщее осмеяние, в тюрьму, где он находился, заключили одного из его бывших товарищей. Они Друг Друга узнали; завязался разговор.

Новый узник, по его словам, был схвачен по подозрению в превосходно задуманном заговоре, целью которого было отбить первого, кто будет выставлен для осмеяния на Гревской площади или на Королевской площади.

Заговорщики намеревались в большом количестве собраться на одной из этих площадей под тем предлогом, что хотят поглазеть на жертву, — в те времена приговоренных к позорному столбу выставляли и на Гревской площади и на площади Дворца правосудия, — и, с криками «Да здравствует король! Да здравствуют пруссаки! Смерть нации!» захватить ратушу, призвать на помощь Национальную гвардию, две трети которой были роялистами или по крайней мере конституционалистами, поддержать уничтожение коммуны, закрытой 30 августа Собранием, и таким образом осуществить контрреволюционный роялистский переворот.

К несчастью, именно он, только что взятый под стражу приятель г-на де Босира, должен был подать сигнал; однако заговорщики еще не знали о его аресте, и вот соберутся они на площади, как только там будет выставлен на осмеяние первый же осужденный, а крикнуть «Да здравствует король! Да здравствуют пруссаки! Смерть нации!» будет некому, и переворот не состоится.

Это было тем обиднее, что, по словам приятеля г-на де Босира, заговор был как никогда тщательно продуман и обещал определенный результат.

Арест приятеля г-на де Босира был тем прискорбнее, что в общей неразберихе осужденный был бы, несомненно, освобожден и мог бы, таким образом, избежать не только позорного столба, но и галер.

Господин де Босир хотя и не имел ясных политических убеждений, в глубине души всегда относился к монархии с симпатией; он стал сожалеть о горькой доле короля, а заодно и о том, что переворот не состоится.

Вдруг он хлопнул себя по лбу: его неожиданно осенила гениальная мысль.

— Слушай! — вскричал он. — А ведь первым к позорному столбу приговорили меня!

— Ну конечно! Вот поэтому я и сказал, что для тебя это было бы избавлением!

— И ты говоришь, что о твоем аресте никто не знает?

— Ни единая душа!

— Стало быть, заговорщики все равно соберутся, как если бы ты не был арестован?

— Так точно!

— Значит, если бы кто-нибудь подал условный знак вместо тебя, переворот состоялся бы?

— Да… Но кто же, по-твоему, его подаст, если я арестован и не могу связаться с волей?

— Я! — вымолвил Босир тоном Медеи из трагедии Корнеля.

— Ты?!

— Ну да, я! Я же там буду, верно, раз выставлять собираются меня? Так вот, я и крикну: «Да здравствует король! Да здравствуют пруссаки! Смерть нации!» Кажется, в этом нет ничего сложного.

Товарищ Босира задохнулся от восторга.

— Я всегда говорил, что ты — гений! — воскликнул он. Босир поклонился.

— Если ты это сделаешь, — продолжал роялист, — ты не только обретешь свободу, ты не только будешь помилован, но я всем расскажу, что именно благодаря тебе заговор удался, и ты можешь заранее поздравить себя с щедрым вознаграждением!

— Я делаю это не ради награды! — заметил Босир с самым что ни на есть безразличным видом.

— Ах, черт побери! — воскликнул приятель. — Ну да ничего, если будет вознаграждение, советую тебе не отказываться.

— Ну, раз ты советуешь… — молвил Босир.

— Более того, я настоятельно советую, я приказываю! — великодушничал приятель.

— Так и быть! — смилостивился Босир.

— Ну что же, — продолжал приятель, — завтра мы с тобой вместе позавтракаем: не откажет же начальник тюрьмы в последней милости двум товарищам! — и разопьем бутылочку вина за успех предприятия!

У Босира были некоторые сомнения по поводу попустительства начальника тюрьмы и его разрешения на завтрак; но позавтракает он со своим приятелем или нет, он решил сдержать данное им обещание.

К его огромному удовольствию, разрешение было дано.

Друзья позавтракали и выпили не одну, а две, три, четыре бутылки!

После четвертой бутылки г-н де Босир был уже ярым роялистом. К счастью, в это время за ним пришли и повели на Гревскую площадь раньше, чем друзья успели откупорить пятую бутылку.

Он сел в повозку с таким видом, словно это была триумфальная колесница, и снисходительно поглядывал на толпу, которой он готовил такой страшный сюрприз.

У моста Парижской -Богоматери появления повозки ожидали женщина с ребенком.

Господин де Босир узнал бедняжку Оливу, заливавшуюся слезами, и юного Туссена, который, увидев отца в руках жандармов, закричал:

— Ну и правильно! За что он меня отлупил?..

Босир улыбнулся им с покровительственным видом и хотел было величественным жестом взмахнуть рукой, да руки-то были связаны у него за спиной!

Ратушная площадь кишела людьми.

Все знали, что осужденный был наказан за кражу в Тюильри; благодаря вывешенному протоколу судебного разбирательства были известны все обстоятельства этой кражи, и потому жалости к осужденному никто не питал.

Вот почему когда повозка остановилась у позорного столба, охране пришлось туго: она едва сдерживала возмущенную толпу.

Босир взирал на возбужденных зрителей, всем своим видом словно говоря: «Ну, сейчас вы увидите! Сейчас еще не то будет!»

Когда его поставили к столбу, толпа загалдела еще громче; но как только наступил момент самой экзекуции, как только палач расстегнул осужденному рукав, оголил плечо и нагнулся, чтобы достать из печи раскаленное железо, произошло то, что всегда происходит в подобные минуты: перед величием правосудия все умолкли.

Босир воспользовался затишьем и, собрав все силы, звучно, во весь голос гаркнул:

— Да здравствует король! Да здравствуют пруссаки! Смерть нации!

Хоть г-н де Босир и был готов к тому, что его слова вызовут шум, однако действительность превзошла все его ожидания: толпа не закричала — она взвыла.