Графиня де Шарни. Том 2
Шрифт:
В то же мгновение королеву обступили офицеры Национальной гвардии; они закрыли ее собой и повлекли вон из ложи.
Но и в коридорах ее продолжали преследовать те же крики:
— Нет больше господина! Нет больше госпожи! Нет больше короля! Нет больше королевы!
Она не помнила, как очутилась в карете. С этого вечера королева перестала ходить в театр.
30 сентября Учредительное собрание через своего председателя Type объявило, что считает свою миссию исполненной и закрывает заседания.
Вот, в нескольких словах, плоды его работы, которая велась два года и четыре месяца!
Абсолютное
Король и королева должны были бы уж очень печально смотреть в будущее, чтобы поверить, что следует более опасаться не только что распущенного Собрания, а нового, которое еще только будет созвано.
Глава 22. ПРОЩАНИЕ С БАРНАВОМ
2 октября, то есть два дня спустя после роспуска Учредительного собрания, в час, когда Барнав обыкновенно виделся с королевой, его пригласили к ее величеству, но не в комнату г-жи Кампан в верхнем этаже, а в большой кабинет.
Вечером того дня, когда король принес клятву верности Конституции, часовые — адъютанты Лафайета — покинули внутренние покои дворца, и ежели король в этот день не вернул себе былое могущество, то, уж во всяком случае, он вновь обрел свободу.
Это было небольшим вознаграждением за унижение, на которое он, как мы видели, с горечью жаловался королеве.
Это не был ни официальный, ни торжественный прием; Барнаву на сей раз не пришлось прибегать к предосторожностям, которых до тех пор требовало его присутствие в Тюильри.
Он был очень бледен и казался печальным; и его печаль и бледность поразили королеву.
Она приняла его стоя, хотя знала, что молодой адвокат испытывает по отношению к ней глубокую почтительность, и была уверена в том, что он не допустит бестактности, которую позволил себе председатель Type, когда увидел, что король не встает.
— Ну что же, господин Варнав, — молвила королева, — вы удовлетворены, не так ли: король последовал вашему совету, он присягнул Конституции.
— Королева очень добра ко мне, когда говорит, что король последовал моему совету… — с поклоном отозвался Барнав. — Если бы мое мнение не совпадало с мнением императора Леопольда и принца Кауница, его величество король, возможно, проявил бы еще большую неуверенность в этом деле, однако это единственный способ спасти королю жизнь, если бы короля можно было…
Барнав замолчал.
— Можно было спасти.., вы это хотели сказать, не так ли? — напрямик спросила королева со свойственным ей мужеством.
— Храни меня Боже от пророчества, ваше величество, тем более — от предсказания подобного несчастья! Однако я скоро уезжаю из Парижа, я собираюсь навсегда проститься с королевой и потому не хотел бы ни слишком разочаровывать ваше величество, ни внушать несбыточную надежду.
— Вы уезжаете из Парижа,
господин Барнав? Вы собираетесь меня оставить?— Работа Собрания, членом которого я являюсь, окончена, и так как Учредительное собрание постановило, что никто из его членов не может войти в Законодательное собрание, у меня нет оснований оставаться в Париже.
— Вы считаете недостаточным то обстоятельство, что вы нам нужны, господин Барнав? Барнав печально улыбнулся.
— Нет, ваше величество, потому что с сегодняшнего дня или, точнее, вот уже третий день как я ничем не могу быть вам полезен.
— Ах, сударь! Как мало вы себя цените? — заметила королева.
— Увы, нет, ваше величество! Я сужу о себе беспристрастно и считаю себя слабым.., я взвешиваю все «за» и «против» и нахожу себя легковесным… Моя сила, которую я был готов положить к ногам ваших величеств, со стояла в моем влиянии на Собрание, в моем господстве в Якобинском клубе, в моей популярности, достигну! ой с таким трудом; но вот Собрание распущено, якобинцы переродились в фельянов, и я весьма опасаюсь, как бы фельяны не сыграли глупую шутку, разойдясь с якобинцами… А моя популярность, ваше величество…
Барнав улыбнулся еще печальнее:
— ..А моей популярности пришел конец! Королева взглянула на Барнава, и в глазах ее мелькнуло торжество.
— Ну что же, — молвила она, — вы теперь видите, сударь, что популярность
— вещь преходящая.
Барнав тяжело вздохнул.
Королева поняла, что позволила себе свойственную ее натуре жестокость В самом деле, ежели Барнав и потерял популярность всего за месяц, ежели слова Робеспьера и вынудили его склонить голову, — кто в том виноват? Не эта ли роковая монархия, увлекающая вслед за собою в бездну всех, кого она ни коснется; не эта ли страшная судьба, сотворившая из Марии-Антуанетты, как раньше — из Марии Стюарт, нечто вроде ангела смерти, толкавшего в могилу всех, кому он являлся?
Она спохватилась, почувствовав к Барнаву признательность за то, что он в ответ лишь вздохнул, хотя мог бы поставить ее в весьма неловкое положение, если бы, например, сказал так: «Ради кого я лишился популярности, ваше величество, ежели не ради вас?!» Она продолжала:
— Да нет, вы не уедете, не правда ли, господин Барнав?
— Разумеется, — отозвался Барнав, — если королева прикажет мне остаться, я останусь, как остается в строю получивший отпуск солдат, которому приказано принять участие в последнем бою; однако известно ли вам, что будет, ежели я останусь? Из слабого я превращусь в предателя!
— Почему же, сударь? — задетая за живое, спросила королева. — Объяснитесь: я вас не понимаю.
— Позвольте мне, ваше величество, обрисовать создавшееся положение, и не только то, в котором вы оказались, но и то, в котором очень скоро окажетесь.
— Сделайте одолжение, сударь; я привыкла заглядывать в бездну, и если бы я была подвержена головокружениям, я бы уже давно упала вниз.
— Может быть, королева смотрит на уходящее Собрание, как на своего врага?
— Давайте не будем смешивать, господин Барнав; в этом Собрании у меня были друзья; но вы же не станете отрицать, что большинство его членов было враждебно настроено по отношению к королевской власти!