Графиня Де Шарни

Спустя полтора года этого человека называли Цареубийцей.

Первым актом нового Собрания было отправить депутацию в Тюильри.

Король имел неосторожность выслать вместо себя одного из министров.

– Господа! – объявил тот. – Король не может вас сейчас принять; приходите в три часа.

Депутаты удалились.

– Ну что? – полюбопытствовали остальные члены Собрания, видя, как скоро депутация вернулась назад.

– Граждане! – отвечал один из депутатов. – Король не готов, и у нас есть впереди три часа.

– Отлично! – крикнул с места безногий Кутон. – Воспользуемся этими тремя часами. Я предлагаю упразднить титул величество.

В ответ грянуло дружное «ура!»; титул «величество» был единодушно отменен.

– Как мы будем называть отныне исполнительную власть? – спросил чей-то голос.

– Мы будем ее называть королем французов. – отвечал другой голос. – Это вполне подходящий титул, пусть господин Капет довольствуется им.

Взгляды всех присутствовавших устремились на человека, назвавшего короля Франции господином Капетом 24 .

24.

Бурбоны были одной из младших линий королевской династии Капетингов (X – XIV вв.), отсюда и прозвище Людовика XVI.

Это был Бийо.

– Пусть будет король французов! – одобрило большинство собравшихся.

– Погодите! – остановил Кутон. – У нас есть еще два часа. Я хочу внести новое предложение.

– Давайте! – закричали все.

– Я предлагаю, чтобы все встали, когда король войдет, но потом пусть все сядут и наденут шляпы.

Зал словно взорвался: крики одобрения были столь неистовыми, что их можно было принять за возмущение.

Наконец, когда вновь наступила тишина, стало понятно, что все согласны.

Предложение было принято.

Кутон взглянул на часы.

– У нас есть еще час, – молвил он. – Я хочу внести третье предложение.

– Говорите! Говорите! – раздалось со всех сторон – Я предлагаю, – продолжал Кутон слащавым голосом, который при случае мог кого угодно напугать до смерти, – я предлагаю, чтобы король сидел не на троне, а в обычном кресле.

Дружные аплодисменты не дали оратору договорить – Погодите, погодите, – поднял он руку. – Я еще не кончил.

Все сейчас же смолкли.

– Я предлагаю, чтобы кресло короля стояло слева председателя.

– Осторожно! – предупредил кто-то. – Это значило бы не только упразднить трон, но и поставить короля в зависимое положение.

В ответ грянула настоящая буря; в этих страшных аплодисментах уже слышались отголоски 20 июня и 10 августа.

– Итак, граждане, – заметил Кутон, – три часа истекли. Я благодарен королю французов за то, что он заставил себя ждать: мы не потеряли времени даром.

Депутация возвратилась в Тюильри.

На сей раз король их принял, но это уже было похоже на заговор.

– Господа! – сказал он. – Я могу прибыть в Собрание не раньше, чем через три дня.

Депутаты переглянулись.

– Стало быть, государь, это произойдет четвертого числа? – уточнили они.

– Да, господа, – отвечал король, – четвертого.

И отвернулся.

4 октября король прислал сказать, что нездоров и придет на заседание 7-го.

Это обстоятельство не помешало, однако, новому Собранию 4 числа в отсутствие короля торжественно встретить Конституцию 1791 года, то есть наиболее значительный документ, принятый предыдущим Собранием.

Ее обступили и охраняли двенадцать старейших депутатов Учредительного собрания.

– Отлично! – выкрикнул чей-то голос. – Вот они, двенадцать старцев из Апокалипсиса!

Нес Конституцию архивариус Камю; он поднялся, вместе с ней на трибуну и, показав собранию, провозгласил, подобно Моисею:

– Народ! Вот свод законов!

Началась церемония клятвы.

Все члены Собрания торжественно прошли перед трибуной; многие из них знали заранее, что эта беспомощная Конституция не просуществует и года: они клялись ради самой клятвы, потому что церемония была им навязана Три четверти тех, кто принес клятву, знали, что не сдержат своего слова.

Тем временем слух о трех принятых декретах распространился по всему городу:

Нет более титула «величество»!

Нет более трона!

Обычное кресло по левую руку от председателя!

Это было почти то же, что сказать: «Нет более короля».

Деньги, как всегда, «задрожали» в первую очередь: они невероятно упали в цене; банкиры начали испытывать беспокойство.

9 октября произошло великое событие.

8 соответствии с новым законом более не существовало главнокомандующего Национальной гвардией.

9 октября Лафайет должен был подать в отставку, а каждый из шести командиров легионов будет по очереди выполнять его обязанности.

Наступил день, назначенный для участия короля в заседании-; как помнят читатели, это было 7-е.

Вошел король.

Против всякого ожидания – так велика еще была сила привычки – при появлении короля все не только встали, не только обнажили головы, но и дружно зааплодировали.

Собравшиеся прокричали: «Да здравствует король!»

Однако вслед за тем роялисты, будто желая выразить пренебрежение новым депутатам, грянули с трибун:

– Да здравствует его величество!

По рядам представителей нации пробежал ропот неудовольствия; все взгляды обратились к трибунам, и стало понятно, что крики неслись с трибун, предназначавшихся для бывших членов Учредительного собрания.

– Ладно, господа, завтра я вами займусь! – пригрозил Кутон.

Король знаком показал, что хочет говорить.

Его выслушали.

Речь, которую он произнес, была составлена Дюпором дю Тертром весьма и весьма умело и имела огромный успех; она целиком была посвящена необходимости поддержания порядка и сплочения ради любви к Отечеству.

Председательствовал в тот день Пасторе.

Пасторе был роялистом.

Король в своей речи сказал, что нуждается в любви своих подданных.

– Мы тоже, государь, – откликнулся председатель, – нуждаемся в вашей любви!

При этих словах все Собрание отозвалось дружными аплодисментами.

Король в своей речи высказал предположение о том, что Революция окончена.

На какое-то мгновение все Собрание поверило в то, что так оно и есть.

Для этого, государь, не следовало быть добровольным королем священников и невольным королем эмигрантов!