Графоманы

– Извините, - виновато улыбнулся докладчик и как слепой вышел из зала. За ним, со слезами на глазах выбежала Елена.

На выходе Толю нагнал Мозговой.

– Хлюпик ваш инженер, хлюпик! Он, наверно, думал - оркестр духовой пришлют и цветами забросают, а потом еще на руках вынесут?! Нет, слабоват, оказался, не боец.

– Не боец?
– заторможенно переспросил Толя, - Да что ему было защищать?

– Жизнь свою защищать, позицию, взгляд на вещи, а он - извините и был таков. Нет, хлюпик, не боец. Вы что - думаете теория ошибочная? Да, ошибочная, чепуховая тероия. Но я спрашиваю - у кого она здесь не ошибочная? У Калябина, что ли? И что-же, страдает хоть чем-то наш дорогой Виталий Витальевич? Ничуть! А почему? Потому что Виталий Витальевич нормальный человек, а не псих.

– Зачем вы так?
– недоуменно спросил Толя.

– Что - зачем?

– Оскорбляете.

Мозговой жестко посмотрел на собесдника и выдал:

– Я факт констатирую.

– Какой факт?

– Медицинский. Он псих, нервнобольной, я диагноз читал.

– Как?
– Толя глупо смотрел на Мозгового. Потом наконец сообразил: -Он на учете в психдиспансере состоит?

– Да!

– Вы скрыли? Ничего не понимаю...

– Не понимаете, потому что по верхам скачете, а я вам говорил - размышлять надо, анализировать.
– Мозговой замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего.
– Но я надеюсь, вы меня не продадите профессору? Ведь инженер, не очень, он тихий, у него там какой-то синдром.
– Мозговой показал, где у инженера мог быть синдром.
– Ну ладно, у меня еще дела, надо обрадовать кое-кого, так что до встречи на узких перекрестках мирозданья.

Новость о душевном нездоровье инженера оглушила Ермолаева. Непонятно, зачем Мозговой скрывает такие факты? Вообще, и Мозговой, и Калябин, да и сам профессор, серьезные, преданные науке люди, оказались не такими уж простенькими рассеянными человечками, как представлял себе ученых Толя в более молодом и мечтательном возрасте.

История с инженером окончательно запутывалась. Посторонний, непредвзятый наблюдатель еще мог бы разобраться и Ермолаев даже попытался встать на объективную точку зрения, и тут же всплыл вопрос: зачем лжет Мозговой? Но долго в положении независимого наблюдателя Толя находится не мог и вскоре вернулся обратно, влекомый некой, неведомой современной науке, щемящей силой. Ему снова стало стыдно и больно за инженера, за Елену и себя. Нужно было настоять на отмене доклада. Сказался бы больным, а, впрочем, он и так больной. Анатолий опять вспомнил сегодняшнее оцепенение инженера, так похожее на то , уже далекое, обнаруженное при их первой встречи. А вдруг Елена ничего не знает? Толя припомнил, как инженер всячески пытался скрыть от Елены инцендент на вахте. Он имел весьма смутное представление о сумасшедших, но достоверно знал, что с ними бывают припадки, весьма опасные для окружающих. В благородном порыве он решил тут же предупредить Елену. Но телефон молчал, и тогда Толя раскрыл журнал местных командировок и записал: По требованию заказчика отбыл на "Марс". Такая не подходящая к моменту щепетильность доказывала, что, по-крайней мере, Ермолаев, находился в полном уме и здравии.

Существует или ангажировано?

Не желая встречаться с инженером, Толя позвонил в дверь ответственного квартиросъемщика Марка Васильевича Разгледяева. Тут же, будто его поджидали, открылась дверь и появился инженер.

– А где Елена?
– недоумевая спросил Толя.

– Она скоро будет, - ничуть не удивившись гостю и его вопросу ответил Николай Степанович.

Лицо Богданова ничего не выражало. Казалось, инженер совсем не видит гостя. Они так немного постояли, а потом хозяин повернулся и перекошенной походкой, чуть наклонив правое плечо, отошел растворяясь в полумраке. Припадок, подумал Толя и захлопнул за собой дверь. Наступила кромешная тьма. Сделав еще несколько шагов, Толя натолкнулся на инженера.

– Надо включить свет, - подсказал Толя.

– Незачем, я и так все вижу, - дребезжащим голосом возразил Богданов.

– Вы ждали кого-то?
– Толя решил прощупать почву.

– Почему вы так решили?

– Ну, вы так быстро окрыли дверь.

– Да, я ждал вас.

Инженер замолк.

– Вы стояли в темноте и ждали?

– Здесь не темно, - опять возразил инженер.

Толе стало не по себе.

– Лампочка даже не горит, - растерянно сказал Толя.

– Не горит, - подтвердил инженер.

– И все рано светло?

– Светло, - тихо настаивал инженер.

– А на у лице темно?
– Толя задал контрольный вопрос.

– Ночью темно, днем - светло.

– А в институте было темно?
– пытаясь разгадать игру, спросил гость.

– В институте?
– переспросил Богданов и вдруг часто задышал, - Вы заметили, что институт похож на наш дом?

– В каком смысле?

– Архитектурном. Вам не кажется, что вот этот дом и институт построены одним архитектором?

– Не знаю, - Толя задумался.
– Наверное, оба здания возвведены в одну и ту же эпоху?

– Наверняка, - инженер помолчал и задумчиво добавил, - Эпоха, странно - похоже на эхо.

Инженер напрягся, будто сдерживал что-то внутри. Толя почувствовал и попытался успокить Богданова.

– Вы не волнуйтесь, может лучше мне уйти?

– Нет, нет, -испугался инженер, - Постойте, я сейчас тапочки ...
– он кажется нагнулся и принялся шарить по полу.
– А, черт, куда же они подевались...

– Не надо тапочек, - Толя в темноте кое-как нащупал инженера и помог ему распрямиться.

– Вы, наверное, полагаете, что я сумасшедший?
– спросил инженер и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Не надо мне отвечать, не надо лгать. Я знаю как вы думаете. Нет, я еще не сумасшедший, не смейтесь, - Толя попытался запротестовать, но безуспешно, - не смейтесь там внутри себя. Думаете - сумасшедший никогда не знает, что он сошел с ума? Ошибаетесь. Я раньше тоже так думал. Понимаете, самое страшное, человек знает и чувствует, что сходит с ума. Так природа устроена. Все происходит не сразу, а рывками, поэтому я и вижу, что пока не совсем еще, я только отправился в этот путь. Айяйяй как же без тапочек? Ну, да ничего все-таки вы в некотором смысле здесь хозяин, Марк Васильевич.

– Я не Марк Васильевич, - вырвалось у Толи.

– Вы не Марк Васильевич, а я не инженер Богданов.

– Нет, нет, вы инженер, - спохватился Толя, вспомнив когда-то услышанный совет ни в коем случае не спорить с сумасшедшими.

– Не надо волноваться, Марк Васильевич. Я знаю, вы в обиде на меня за Елену. Все, что произошло - очень обидно, но поверьте, бывает и гораздо хуже. Есть вещи и пострашнее.
– Инженер сделал паузу и перешел на шепот: -Страшно не то, что кто-то от нас уходит и мы остаемся в одиночестве. Быть покинутым - счастье, ибо вы знаете, что с вами кто-то раньше был. Какое же это одиночество, если есть воспоминания. Вы верите, что с вами что-то происходило на самом деле, что подле вас был живой человек. Живой, а не как бы живой! Но если никогда - вдумайтесь, никогда!
– рядом с вами не было и никогда не будет ни одной живой души, если вы один с начала и до конца?!

– Не понимаю, - Толя тоже почему-то перешел на шепот.

– Я поясню. Только вы мне помогите, о нет, не действием, одной памятью. Припомните, бывало ли у вас так: видишь человека каждый день, живешь, работаешь бок о бок и вдруг выясняется, что он совсем не то? Будто он себя за кого-то выдавал.

У Толи по спине поползли мурашки. Именно с этим он столкнулся в последние дни.

– Было, - признался Толя, с трудом скрывая волнение.

– Воо!
– воскликнул инженер.
– Так и есть, и с вами то же, Марк Васильевич. Ну да я вам сейчас приоткрою завесу. Я много, много думал и теперь скажу, только вам, как близкому человеку скажу. Только не смейтесь.

– Я вовсе не смеюсь, - заверил Толя.

– Так знайте: все сущее вокруг - дома, деревья, люди, облака, сама земля, звезды и даже звездные конгломераты, суть сплошная мистификация!

– То есть?
– опешил Толя.

– Да, да, мистификация, глобальная, ужасная мистификация... бу-та-фо-рия! Вот вы предлагает свет зажечь. А зачем? Нет никакого света, нет никаких свободно летящих волн, все - конфетные обертки, красивые, блестящие конфетные обертки, а внутри - пустота, ничто.

Инженер нащупал Толину руку и крепко сжал.