Грамматика современного японского языка

— Знаю, — перебил я.

Группировка войск в Тунисе на самом деле была обречена, Бек прямо заявил об этом на последнем совещании.

— Североафриканские части и находились в ведении Кессельринга, — продолжил доклад Вольф, — Но они уже, считайте, уничтожены, рейхсфюрер. А кроме них у Кессельринга в Италии только сотня летчиков и столько же военных советников.

Я выдохнул. Значит, реальных сил, которые он может взять в оборот, у Гитлера в Италии нет. Главное сейчас — чтобы все оставалось тихо-мирно за пределами Италии. Чтобы никто под влиянием пламенных речей Гитлера не восстал против нашей хунты здесь, в Германии.

А для этого и нужен Айзек. Я убедился, что делаю все правильно, Айзек сейчас важнее всего.

— Уже есть эксцессы, Вольф? — поинтересовался я.

— Нет, по моей информации все спокойно, — Вольф нервно то ли хихикнул,то ли хрюкнул, — Думаю, что население уже не понимает, где настоящий Гитлер, а где ложный. Мы всех запутали. Да и кто у нас слушает итальянское радио?

— Кто-нибудь прослушает, — буркнул я, — И поползут слухи. День, два… А потом начнется. В трубе нашей политики засор, Вольф, и засор такой, что жди разрыва трубы и разлива дерьма…

Я оборвал себя на полуслове, осознав, что непроизвольно начал закидывать Вольфа сантехническими метафорами из моей прошлой жизни. Надо бы с таким поаккуратнее.

— Ладно. Что там ответил Сталин?

— Шифрованное сообщение. Возьмите, рейхсфюрер. Англичане подтвердили нам, что это реальное предложение Сталина, согласованное с ними. Американцы пока молчат.

Вольф извлек из собственного портфеля и протянул мне бумагу, проштампованную красной печатью наивысшего уровня секретности.

Я надел очки, без которых Гиммлер едва видел, и прочел:

'Рассмотрение вашей мирной инициативы возможно, господин Гиммлер. Но мы не ведем и не будем вести с вами никакие сепаратные переговоры. СССР верен своим обязательствам перед союзниками в этой войне, как он будет верен и своим обязательствам перед вами в случае заключения мира между нашими державами.

Условие для начала полномасштабных мирных переговоров одно: жест доброй воли с вашей стороны. До того момента, как вы продемонстрируете вашу реальную волю к миру, о переговорах не может быть и речи.

Наше требование: деблокирование Ленинграда на южном направлении. 16-я и 18-я германские армии должны в полном составе отойти западнее Лужского оборонительного рубежа.

Со своей стороны гарантируем полную безопасность отхода.

К переговорам готовы приступить немедленно после выполнения наших требований.

СТАЛИН.'

Я прочитал дважды и, несмотря на полное отсутствие знаний в военном деле, понял, что сейчас происходят явно не мирные переговоры, а нечто совсем другое.

— Мнение?

— Рейхсфюрер…

— Ваше мнение, Вольф. Вы же это читали?

— Это не мирная инициатива, это предложение капитуляции для нас, — нехотя сообщил Вольф, — Проще говоря: катастрофа, рейхсфюрер. А если Сталин нарушит обещание и ударит нашим армиям в тыл во время отступления — это катастрофа двойная.

Ясно. Ну и как мне запихать это предложение Ольбрихту в глотку? Очевидно никак. Сталин там что ли с ума сошел? Сейчас же май 1943 года. Не 1945. Тем не менее, Сталин фактически меня послал по матери таким ответом.

Я, конечно, подозревал, что он потребует жест доброй воли, но я надеялся, что это будет нечто на южном направлении. Отступление Манштейна я еще мог бы скормить генералам, особенно сейчас, когда возникли проблемы в Италии… Но Ленинград? От Ленинграда Ольбрихт и Бек никогда не уйдут, это было очевидно.

Я замолчал и погрузился в тяжкие размышления.

А минут через десять мы приехали.

Ресторан «Zur letzten Instanz» располагался на Вайзенштрассе, на первом этаже старинного трехэтажного дома, крытого черепицей. Улица частично пострадала от бомбежек, но дом с рестораном уцелел.

Возле входа в кабак торчали ??, я даже опознал одного парня из новых охранников Айзека. А еще тут же собралась толпа — небольшая, человек пятьдесят, какие-то обыватели: старухи, женщины, мальчики из Гитлерюгенда, какой-то мясник в фартуке, даже парочка военных, даже один шутц-полицай…

Вот это уже ни в какие ворота. Если у тебя в тоталитарном государстве начали сами по себе собираться толпы — значит, государство трещит по швам. В Рейхе толпам разрешено собираться только по приказу, а я никаких приказов собрать здесь толпу не давал.

Я вылез из мерседеса, махнул рукой, отдавая указание моим парням выгрузиться из грузовика, на случай возможных проблем.

Потом повернулся к Вольфу:

— Где сейчас Ольбрихт?

— Полчаса назад был в Бендлер-блок.

В Бендлер-блок располагались штабы Oberkommando des Heeres — командование сухопутных войск. Ольбрихт теперь вроде как был неформальным главой государства, но сидеть предпочитал в своем старом штабе, а не в рейхсканцелярии или тем более не в бункере, как Гитлер раньше. Видимо, Ольбрихт полагал, что в Бендлер-блок он в кругу друзей и лучше защищен от меня.

— Найдите телефон и распорядитесь, чтобы мне туда подогнали машину спецсвязи, — приказал я Вольфу, — Я сам буду в Бендлер-блок минут через сорок.

Вообще мне не следовало расставаться с моей машиной спецсвязи. Отныне я собирался держать её при себе постоянно, куда бы я ни поехал.

Я зашагал к толпе, которая в ужасе застыла, будто решила, что я тут всех сейчас расстреляю. В принципе собравшихся людей можно было понять, эсэсовцы уже оформили вокруг меня кольцо охраны из пары десятков автоматчиков, выглядело это крайне зловеще.

— По какому поводу митинг, фольксгеноссе? — обратился я к собравшимся гражданам.

Ответила мне одна самая храбрая старуха:

— Мы просто хотели увидеть нашего фюрера!

Старуху аж потряхивало от возбуждения, похоже, что доза фюрера ей на самом деле требовалась, и срочно. Обитатели Рейха начинали потихоньку терять понимание ситуации и сходить с ума.

— Фюрер на самом деле здесь, — заверил я старуху, — Он встречается здесь с иностранными дипломатами. Но государственные дела требуют немедленного его присутствия в другом месте. Однако… Если подождете десять минут — увидите, как фюрер выходит.