Грань бездны

На моих глазах два сорвавшихся с высоты обломка заметно проредили строй табуитов, что бились у правого борта истребителя. Последняя глыба рухнула всего в шаге от Сандаварга, который, выставив щит и перепрыгивая через изувеченные тела монахов, тут же бросился затыкать брешь в обороне. А южане не преминули воспользоваться моментом и, пока защитники вновь не сомкнули ряды, ринулись на прорыв.

Копья были отброшены, и в ход пошли клинки. За считаные секунды темп битвы набрал максимальные обороты. Раз за разом над шлемами и шляпами дерущихся взмывал, разбрызгивая кровь, и падал обратно брат Ярнклот. И пока он неистовствовал, было очевидно, что брат Ярнскид также усердно исполняет свой долг, не позволяя кинжалам и шпагам кабальеро уязвить северянина.

Обломки купола падали и по другую сторону от «Гольфстрима». Судя по также усилившимся там крикам, грохоту и лязгу, гвардейцы теснили орден и на том фланге. Сколько еще продержатся табуиты? Попробуй спрогнозируй это, когда очередной рухнувший на них кусок стекла может в мгновение ока свести на нет все их старания.

После того как южане ринулись в пролом, они перестали стрелять «би-джи»-пулями, и я понадеялся, что так будет продолжаться дальше. И когда неподалеку от меня вдруг разразились подряд три черных всполоха, я изрядно струхнул. А Дарио, который оказался к ним еще ближе, шарахнулся от метафламма так, что даже споткнулся и загремел спиной на палубу.

Кабальеро, выпустивший по нам карабинную обойму, палил не наугад. Захватчики поняли, с какой целью мы вломились в Четвертый корпус, и вознамерились нам помешать. Изначально стрельба велась по крановщикам – простейший способ задержать погрузку. Но в суматохе битвы стрелок ошибся с прицелом, послал пули ниже – в контейнерный бок – и учинил то, на что явно не рассчитывал: перебил один из тросов.

Казалось бы, не слишком значительная неприятность на фоне всего того, что здесь творилось. Но она повлекла за собой целый каскад непредвиденных событий, определивших в итоге участь «Инфинито» и всех, кто на ней находился.

От метафламма как такового никто не пострадал. Но из-за обрыва троса контейнер резко перекосился, после чего остальные стропы взялись рваться уже одна за другой. Я с ужасом наблюдал, как двенадцатитонный ящик раскачивается над бронекатом под оглушительные щелчки лопающихся тросов, и осознавал, что его неизбежное падение – вопрос ближайших секунд. И что потом наша судьба будет зависеть лишь от прочности корпуса этого инопланетного артефакта.

И все-таки первым на палубу упал не он, а спускавшие его табуиты. Обрывок одного из тросов взвился вверх, описал в воздухе полукруг, хлестанул по балке, на которой расположились люди, и смел с нее их всех.

Супремо-селадор, которому не повезло угодить под удар первым, погиб мгновенно: он сидел на корточках, и стальная плеть снесла ему голову. Второй крановщик – им также оказался спутник Тамбурини-старшего – заработал мощнейший удар поперек поясницы и был практически переломлен пополам, словно мягкая тряпичная кукла. Сам гранд-селадор в этот момент как раз поддевал ломом лебедочный барабан, и потому сначала трос шибанул по лому, а уже потом достал до человека. Его инструмент сыграл роль защитной прокладки и не позволил генералу капитула лишиться ноги. Что, впрочем, все равно его не спасло. Сила, с какой трос выбил у него из рук лом и припечатал его к генеральскому телу, была по-прежнему сокрушительной. Тамбурини-старший слетел с крана вместе с изувеченными телами собратьев и грохнулся на палубу в пяти шагах от споткнувшегося, но уже встающего на ноги сына.

…Которому, однако, вновь пришлось упасть. Не успел он обрести равновесие, как на «Гольфстрим» обрушился сорвавшийся с последнего троса контейнер.

Низвержение на нас этой махины можно было по праву назвать судьбоносным. Случались, бывало, в моей шкиперской практике неприятности с крупногабаритным грузом, но подобные – ни разу. Раскачавшись перед падением, иностальной куб повернулся в полете одной из своих вершин вниз, да так и врезался ею в носовую палубу. Она подпрыгнула у меня под ногами, а гром от удара разнесся такой, что он перекрыл собой шум битвы. Истребитель содрогнулся, и мне, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за борт. И когда встряска прекратилась, марсианский артефакт, пробив корпус бронеката подобно молоту-чекану, вонзился в палубу примерно на треть и торчал из нее, словно обелиск.

Я замер, боясь даже пошевелиться. Что мы увидим и почувствуем в тот миг, когда вырвавшаяся из контейнера свирепая энергия распылит окрест него на атомы все живое и неживое?..

Но секунды тикали, а я все стоял и паниковал, хотя, казалось бы, не должен был уже ни о чем думать и вообще существовать.

Неужто пронесло и контейнер таки не раскололся? Или все же треснул, но «черная грязь» еще не вступила в контакт с иносталью и наше распыление просто отсрочилось на минуту-другую? Ладно, поживем – увидим. Если, конечно, нас не прикончат раньше этого эпохального события.

Я бросился было к распластавшемуся у мачты телу гранд-селадора, но стоило мне глянуть вверх, как я опять застыл на месте, пораженный очередным грандиозным явлением.

Сорвавшийся с крана груз серьезно повредил нам палубу, но еще больший урон он нанес тому, к чему даже не прикоснулся, – куполу. Едва стихло эхо этого удара, как оно сменилось другим грохотом, раздавшимся буквально отовсюду. Сотрясение истребителя не прошло бесследно для и так рассыпающейся на осколки полусферы. Все новые и новые трещины пробегали по ней, хотя никто больше не обстреливал ее метафламмом и не таранил бронекатами. Замедлившийся было после нашего вторжения процесс ее разрушения ширился и ускорялся лавинообразным манером. Если прежде купол обваливался лишь по краям бреши, то теперь во всех его секторах из него выпадали целые фрагменты. И чем дальше, тем скорый конец стеклянной крыши Четвертого корпуса становился все очевиднее.

Как вы помните, над «Гольфстримом» обрушаться было уже нечему и нам эта напасть не угрожала. Зато ее в полной мере ощутили на себе те, кто сражался снаружи. Причем теперь, когда дерущиеся сошлись вплотную и их ряды перемешались, обломки карали всех без разбору: и хозяев, и южан. Правда, командиры последних, смекнув, что происходит, принялись наперебой выкрикивать приказы об отступлении и успели вывести часть своих бойцов из опасной зоны, благо им было куда отступать. Табуитам в принципе тоже – трап истребителя оставался опущенным. Но их осталось слишком мало, и они слишком завязли в битве, чтобы организовать собственный отход.

Создавалось впечатление, что над нами рушится само небо или же солнце разбилось на осколки и тысячами сверкающих искр осыпалось на землю. Мощь стеклопада нарастала плавно, а достигнув своего пика, сошла на нет всего за четверть минуты. За треском, грохотом и звоном не было слышно предсмертных криков тех несчастных, кто был погребен под многотонными глыбами. Но когда катаклизм отгремел, я опять не расслышал их криков и стонов, поскольку все они потонули в реве множества глоток собравшихся у купола кабальеро. Вот только рев этот почему-то не походил на победный, а скорее напоминал трагический вопль отчаяния, усиливающийся с каждой секундой.

Странный и более того – донельзя жуткий вой… Особенно беря во внимание, что оборона монахов была окончательно сломлена. Прежде на моей памяти гвардейцы никогда не сокрушались так из-за гибели своих compaceros. Даже когда вдобавок к этому получали от нас трепку. Сейчас же, после того как станция фактически перешла к ним в руки, они не ликовали, а голосили так, словно вдруг дружно пожалели о содеянном кровопролитии.

Завалы вокруг бронеката выросли почти вдвое и были обильно забрызганы кровью. Повсюду из-под них торчали покалеченные конечности, многие из которых дергались в конвульсиях, размозженные головы, а также измятые шлемы и сломанное оружие. Лишь кое-где над этим месивом из стекла и растерзанной плоти стояли, пошатываясь, редкие фигуры табуитов и южан, коим чудом довелось уцелеть под стеклопадом. Что, впрочем, для первых вряд ли могло считаться удачей. Скорее наоборот, ибо теперь на них готовилась хлынуть другая лавина – живая и не менее беспощадная.