Грань бездны

Несколько минут, за которые мы, казалось, пронеслись галопом по всем лабиринтам Небесного Ада… И когда беснующаяся живая масса с проклятьями исторгла из себя нашу потрепанную компанию, я был готов вопить от радости даже несмотря на то, что в полусотне шагов от нас находились пятеро гвардейцев. Но вместо этого мне пришлось стиснуть зубы и бежать, припадая на хромую ногу, за северянами дальше по улице. Она была заполонена пострадавшими в давке людьми, но мы их уже совершенно не интересовали. Они либо ковыляли прочь от побоища, либо, изможденные и помятые, сидели прямо на брусчатке, утирали с лиц кровь, сплевывали выбитые зубы и бранились охрипшими от крика голосами.

Один такой попавшийся нам навстречу избитый бедолага был настолько слаб, что никак не мог отогнать привязавшегося к нему нетопыря. Крылатая тварь чуяла кровь, текущую из рассеченной брови своей жертвы, и с верещанием набрасывалась на нее, невзирая на ее вялое сопротивление и жалобные крики. Пробегавший мимо Сандаварг помог беспомощному горожанину: изловил кровопийцу за крылья, однако не убил священное животное, а прихватил его с собой. Затем подозвал сородичей и, всучив одному из них пойманный живьем трофей, что-то поспешно им наказал. После чего оба они согласно кивнули и, отколовшись от нашей компании, припустили к ближайшему переулку, что-то оживленно обсуждая между собой на бегу. А Убби бросил нам через плечо: «Не отставайте!» – и поспешил к зданию, что располагалось на другой стороне улицы.

Здание это представляло собой двухэтажный особняк, похожий на тот, в котором жила госпожа Зигельмейер, только поскромнее, и наверняка принадлежало какому-нибудь местному купцу или чиновнику средней руки. Я подумал, что наемник знаком с этим человеком и хочет попросить у него убежища. Но, оказалось, Сандаварга интересовал не дом, а лишь живая изгородь перед ним. За ней было трудно спрятаться днем, но в темноте она могла дать нам мало-мальски надежное укрытие.

Этот невысокий – мне по пояс, – облагороженный терновник с мелкими листьями и густыми колючими ветками рос перед многими особняками в центральном районе Аркис-Грандбоула. Продраться напролом сквозь такой кустарник было практически нереально, но перепрыгнуть через него при необходимости – можно. Особенно при такой необходимости, как наша.

Соваться в калитку мы не стали – и так было понятно, что она заперта. Первым колючий барьер преодолел Убби. Он с разбега нырком сиганул поверх кустов, даже не оцарапав живот, приземлился на руки и, кувыркнувшись, сразу очутился на ногах. Следующим за укрытие отправился Физз, чье чешуйчатое брюхо было нечувствительно к терновым колючкам. А вот наши с Гуго шкуры – увы, нет. Мне пришлось встать на четвереньки и подставить Сенатору спину, поскольку с его комплекцией о выкрутасах северянина можно было только мечтать. Де Бодье оттолкнулся от моей спины и попытался перескочить изгородь, но зацепился ногами за ее верхушку и грохнулся прямо на страхующего его с той стороны Сандаварга. Послышалась сдержанная брань вперемежку с многословными извинениями – похоже, и у того, и у другого только что добавилось на теле по нескольку болезненных ушибов.

Последним прыгать через препятствие выпало мне. Решив, что у меня получится повторить трюк Убби, я тоже разбежался, но отбитая в бою нога не позволила мне развить нужную скорость. Времени на повторный разбег не осталось – всадники только что прорвались через давку и их пущенные в галоп рапидо уже цокали копытами по брусчатке. Поэтому вместо нырка я изобразил неуклюжий переворот: упал спиной прямо на подстриженную кромку терновника и, задрав ноги, перекатился через него к товарищам. Как минимум дюжина колючек проткнула мой разодранный в драке балахон и впилась в тело. Я закряхтел от боли, но дело было сделано. Мне удалось смыться с улицы до того, как кабальеро поравнялись с нашим укрытием и проулком, куда побежали сородичи Сандаварга.

Едва я плюхнулся на землю по другую сторону изгороди, как северянин грозным шепотом велел мне затаиться и помалкивать. Хорошо, что не стихающий на улице ор заглушал наши с Гуго шумные одышки, унять которые после такой пробежки было не так-то просто.

Сквозь кусты было почти не видать того, что творится за ними. Но распознать по звуку быстрое приближение нескольких всадников сумел бы и слепой. Я понадеялся, что они проскачут мимо, однако гвардейцы были не дураки. Они понимали, что, выбравшись из давки, мы вряд ли побежим вдоль по улице, где нас можно будет легко настичь. Дружно осадив коней, преследователи остановились и начали громко совещаться, куда им двигаться дальше.

Происходило это всего в десяти шагах от нас. Я был уверен, что вот-вот какой-нибудь кабальеро подъедет к терновнику и осмотрит дворик перед особняком. И пускай Физз был закутан в балахон, не разглядеть в темноте со столь близкого расстояния нашу банду можно было лишь в том случае, если ты не задался целью нас отыскать.

– Эй! – вдруг воскликнул кто-то из всадников. – Гляньте, вон там, в проулке! Вроде бы свет!

Гвардейцы встрепенулись и поспешно развернули коней в указанном направлении.

– Так и есть! – согласился с более зорким приятелем другой кабальеро – очевидно, старший этой группы. – Непохоже на летучую мышь – движется медленно, почти над самой землей. И удаляется! Уверен, это наши bastardos со своей ящерицей! За мной!

И, пришпорив рапидо, пятерка всадников рванула за источником обнаруженного ими света…

– Братья сказали, что отлично знают в этом районе все подворотни, – проговорил Убби, когда гвардейцы скрылись в темноте. Высовываться из укрытия было еще рановато, и мы продолжали лежать за кустами, прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт. – Всадникам придется здорово поплутать, гоняясь за Юханом, Свеном и их нетопырем, ха-ха! Точно вам говорю – сам блудил тут однажды, причем не ночью, а средь белого дня. К тому же ездить по задворкам – это вам не скакать с ветерком по пустоши. Некоторые закоулки настолько узкие, что в них даже лошадь не развернется. Так что пока эти песьи дети не смекнули, что их обдурили, надо уматывать отсюда в наш подвальчик и сидеть там, пока твоя вторая женщина, шкипер, не скажет, что бедлам угомонился. А потом решать, как быть дальше. Раз уж дон Балтазар вернулся в город, значит, загрызи его пес, недолго осталось стоять твоей развалюхе в цеху у Синклера…

Что верно, то верно. Несмотря на царившую вокруг свистопляску, я тоже успел подумать об этом. Однако сейчас, когда мы метались по городу в поисках спасения, мне и в голову не приходило, что все пережитое нами этим вечером – лишь прелюдия к тому ужасу, который обрушится на Аркис-Грандбоул сегодня ночью. И что нам, едва вырвавшимся из одной беды, придется с ходу встревать в другую. Причем куда более опасную, нежели публичное измывательство над первосвященником…

– И жандармы, и гвардейцы, и церковные дружинники – все там рыщут, – известила нас об обстановке снаружи Патриция, спустившись к нам в подвал. – Последних вы особенно разозлили. Прихлебалы церковников носятся по улицам целыми толпами и хором вас без умолку проклинают. Похоже, теперь до утра не угомонятся. Что, в общем-то, и следовало ожидать. С тех пор как полвека назад на новогоднем молебне в храме рухнул потолок и придавил двадцать с лишним паломников, больше, считай, ничего интересного на сборищах ангелопоклонников и не случалось. А от вашего хулиганства шум однозначно громче, чем от той обвалившейся штукатурки. Будьте уверены: если через пару столетий мир еще не разлетится на куски, эта история станет у наших потомков гораздо популярнее, чем все септианские притчи, вместе взятые. Что ни говори, а нынешний религиозный спектакль впервые в жизни доставил мне настоящий, ни с чем не сравнимый восторг…

Прошло три часа, как наша банда собралась дома у госпожи Зигельмейер, а вызванная нами в городе суматоха все не утихала. Через подвальные отдушины до нас все время долетали то конский топот, то жандармские команды, то надрывные причитания, декламирующие строки из Библии – в основном те, где шла речь о неотвратимой каре, уготованной нечестивцам вроде нас.

В Аркис-Грандбоуле выдалась та еще ночка! Наверняка все трактиры, гостиницы и злачные места уже подверглись обыскам, а в кварталах бедноты шли облава за облавой. К Патриции дважды стучались в дверь сначала жандармы, а потом гвардейцы. И те и другие, правда, вели себя вполне пристойно. Поинтересовавшись, все ли у госпожи в порядке и не заметила ли она вблизи своего дома подозрительных людей, сыщики извинялись за причиненное беспокойство и откланивались. Хорошо, что мы убрались с улицы до того, как паника в центральном районе улеглась и наши поиски стали организованными и массовыми. Замешкайся мы хотя бы на полчаса, точно напоролись бы на облаву или патруль. И трудно сказать, кто бы обрадовался встрече с нами больше всех: кабальеро, жандармы или размахивающие палками оскорбленные и негодующие септиане.

– Ты можешь сделать для нас последнее одолжение и разузнать, через сколько дней Кавалькада покинет город? – спросил я у Патриции и поморщился, когда Долорес выдернула у меня из спины очередной терновый шип. Выковыривать их при бледном свете потускневшего Физза Малабоните не доставляло радости. Но откладывать эту процедуру до утра было нельзя – к тому времени ранки могли загноиться. На голове у меня красовался компресс, наложенный поверх шишки, заработанной мной при бегстве с площади. Гуго, коему тоже крепко досталось в той давке, лежал в углу на матрасе, весь облепленный компрессами, и дремал, страдальчески постанывая на каждом выдохе. Убби обработал дезинфицирующим раствором лишь самые крупные свои ссадины да сбитые в драке кулаки. А на синяки и кровоподтеки, которых он тоже не избежал, небрежно махнул рукой. Переводить дорогостоящее лекарство на подобные мелочи северянин принципиально отказывался.