Гран-При для убийцы

– Вы говорите о «Хезболлахе»?

– И не только о них. Ясир Арафат и его сторонники с трудом поддерживают шаткое равновесие в наших отношениях, пытаясь хоть как-то обуздать собственных экстремистов. У нас подобных радикалов тоже хватает. И если сегодня пока не взрываются бомбы, то это заслуга обеих сторон. Ахмед Мурсал может нарушить равновесие. Это обойдется нам в сотни убитых. Поэтому ради того, чтобы не допустить нового срыва наших переговоров, мы готовы пойти на любые контакты, на любые меры.

– Вы думаете, он нанесет удар в Израиле? – Скорее всего нет. На этот раз он готовит нечто более оригинальное. Европа. Он осторожно набирает группу из людей, владеющих английским и французским языками.

– Почему об этом нужно говорить в вашем посольстве? Примерно то же самое вы уже сказали мне и при утренней встрече.

– Вы должны понять наше положение. У российской разведки есть собственные источники информации по такому террористу, как Мул.

– Как вы сказали?

– Мы называем так Ахмеда Мурсала. Его трудно переубедить, сами друзья называют его часто за упрямство Мулом. По гороскопу он Телец, а это знак упрямых и сильных людей. И очень злопамятных, не забывайте об этом, Дронго.

– У меня с ним несовместимость, – засмеялся Дронго, – я по гороскопу Овен.

– Вот его личное дело, – поднял папку Райский, – мы не можем выносить этот документ из посольства. Но вы можете знакомиться с ним столько времени, сколько нужно.

– В личном деле указаны его друзья?

– Конечно. Но боюсь, что друзей у него сейчас нет. Или очень мало. Хотя на нескольких вы можете обратить внимание. Вот этот мерзавец возглавлял нападение на нашу резидентуру в Бейруте, – генерал взял одну из фотографий, – Салех Фахри, кличка Красавчик.

– Ну и рожа, – поморщился Дронго, – представляю, как ему не нравится его собственная кличка.

– Это Арман Эррера. По нашим сведениям, он причастен к убийству нашего агента в Париже. Гомосексуалист, имеет обширные связи во Франции, но мы пока его не нашли. Думаю, это дело нескольких дней.

– Надеюсь, вы его не будете трогать до моего приезда в Париж?

– Не обещаю. Но постараемся. Вообще-то у нас принцип «око за око». Никто не должен уйти от возмездия.

– Библейские заповеди вы явно не соблюдаете, – сказал Дронго. – А как же ваши постулаты? У вас ведь религиозное государство?

– Во всем, что касается безопасности нашего государства… – начал Райский.

– Я все знаю. Мне уже объяснял все Павел. Перед тем как я начну знакомиться с делом Мула, четко изложите мою задачу.

– Первая и самая главная задача – найти Ахмеда Мурсала. Если при этом вы сумеете еще и выяснить, где и когда он готовит удар, то все остальное можете просто забыть. Однако не скрою, что нас интересует, во-первых, что именно делал в Баку Мул и как он оттуда исчез, если, конечно, действительно покинул пределы Азербайджана. Во-вторых, мы не возражали бы против вашей поездки в Тегеран и соответствующей информации, которую от вас могли бы получить иранские спецслужбы. Я думаю, им будет приятно найти убийцу хаджи Карима. И, соответственно, очень неприятно узнать, что новый удар в Европе, в котором обвинят иранские спецслужбы, вызовет такую волну антииранских настроений, что все новые контракты, заключенные за последние несколько лет, станут весьма проблематичными, если не сказать почти нереальными.

– Почему вы считаете, что в Тегеране мне поверят?

– Ваша репутация эксперта безупречна. Все знают, что вы не играете на какой-либо стороне. А заодно вы сможете прочувствовать, что происходит на самом деле. Действительно ли иранцы ведут двойную игру, устроив убийство одного из известных шиитских деятелей. Или они собираются найти и покарать убийцу. Хотя о последнем мы даже не просим. Достаточно, если они не будут ему помогать. Уже эта информация сама по себе стоит того, чтобы обратиться к вашей помощи. Вы согласны?

– Я все понял, – вздохнул Дронго, – вы снова пытаетесь втянуть меня в свои собственные игры. Или это вообще отличительная черта МОССАД?

– Мне иногда становится странно, что мы обратились именно к вам, – признался Райский.

– Вы не упомянули мой гонорар.

– Сто тысяч долларов. Разумеется, ваши поездки мы будем оплачивать отдельно. Гурвич выдаст вам пятьдесят тысяч в счет аванса и для текущих расходов.

– Расписка нужна?

– Конечно, мы же государственная организация. У нас деньги налогоплательщиков.

– А потом меня обвинят в сотрудничестве с иностранной разведкой, – пожал плечами Дронго.

– Это единственное, что вас беспокоит?

– Нет. У меня есть еще несколько вопросов. Во-первых, где именно был убит ваш агент в Париже? И как произошло нападение на вашу резидентуру в Бейруте? Мне нужны подробности, факты, различные мелочи. В общем, полная ситуация.

– Понимаю.

– Во-вторых, мне понадобятся личные дела всех возможных друзей Мула, оставшихся с ним, не порвавших даже после убийства. Не фотографии, а личные дела.

– Сделаем.

– И наконец, третье, полное невмешательство в мои дела. Расследование я веду сам, и мне не нужны ваши указания. Для связи можете оставить моего старого товарища.

– Хорошо. Офицер Песах Гурвич будет в вашем распоряжении.

– Спасибо. Я, кстати, не знал, что его уже не зовут, как раньше, Павлом. Теперь буду знать и про своего университетского товарища.

– Вы опять иронизируете? – нахмурился Райский.

– Нет. Я просто млею от счастья, – огрызнулся Дронго, пододвигая папку с документами на террориста.

Баку. 28 марта 1997 года

Они прилетели в Баку вчера днем. Трое одинаково молчаливых и совсем непохожих людей. Дронго, вспоминая подробности многих преступлений, совершенных Мулом за последние годы, был все время задумчив. Картина получалась безрадостной. Террорист был натурой эксцентричной, жестокой и деспотичной. А самое страшное, что его не могли остановить страдания беззащитных людей и кровь невинных жертв.

В последнее время, после того как он попал в больницу во Франции, Дронго с нарастающим удивлением и некоторым беспокойством отмечал, что у него чаще и сильнее болит сердце, о существовании которого он раньше и не подозревал. Перелеты на самолетах стали напоминать небольшую пытку, он часто задыхался в воздушных лайнерах, стараясь не показывать окружающим то неприятное состояние панического удушья, которое охватывало его, едва он попадал в закрытое пространство самолетов.

Сидевший в самолете у окна Мовсаев вообще не отличался разговорчивостью. Он дремал все время, отказавшись даже от обеда. Только две рюмки коньяку попросил перед тем, как заснуть. Песах Гурвич, которого Дронго по-прежнему упрямо называл Павлом, напротив, пообедал с большим аппетитом и, достав журнал, углубился в чтение. Перемены, происшедшие в его бывшей стране, представлялись ему такими поразительными и невозможными, что чтение прессы делалось просто необходимым атрибутом выживания в этом непонятном для него новом мире.