Гран-При для убийцы

В половине первого началась регистрация. Внешне она проходила спокойно. Многие пассажиры были утомлены ночным бдением и довольно вяло проходили таможенный и пограничный контроль. Райский сидел в комнате начальника службы безопасности, ожидая, когда наконец его позовут. Его офицеры, владевшие русским и азербайджанским языками, смешавшись с толпой провожающих, внимательно наблюдали за пассажирами.

Без десяти час к стойке подошел невысокий мужчина и подал свой паспорт и билет. Оформлявший документы сотрудник службы безопасности сразу увидел знакомый номер паспорта и уже известную фамилию. Он подал знак стоявшему невдалеке своему напарнику. Тот передал по цепочке. В кабинет руководителя службы безопасности вбежал один из сотрудников. Запыхавшись, он произнес:

– Он оформляется.

Райский тяжело вздохнул. До самого последнего момента он не верил, что Ахмед Мурсал появится в аэропорту. Он не верил в подобную удачу.

– У него большой багаж? – спросил генерал.

– Два чемодана. Их уже проверили, – доложил сотрудник.

– Идемте, – поднялся Райский и направился из кабинета. За ним поспешили остальные.

Если бы давали премию за идеальный арест, ее бы в этот вечер получили азербайджанские спецслужбы. Кто-то позвал незнакомца, а когда он обернулся, ему молниеносно на руки надели наручники, и окружили сразу несколько человек.

– Вы арестованы, – громко сказал старший офицер службы безопасности, руководивший группой захвата.

Генерал Райский сделал несколько шагов к арестованному, чувствуя непривычное волнение. Взглянул на того…

– Это не он, – быстро сказал генерал, – мы взяли не того.

– Что? – обернулся к нему руководитель группы захвата.

– Это не он, – сдерживая раздражение, повторил генерал. – Кто вы такой? – спросил он по-английски у арестованного.

– Я канадский гражданин Анвер Махмуд, – удивленно сказал незнакомец, – почему меня арестовали?

– Это вам расскажут они, – генерал махнул рукой, показывая на стоявших представителей местных спецслужб. И, повернувшись, пошел к выходу. Его догнал Павел.

– Что будем делать? – спросил тот.

– Он опять нас обманул, – зло сказал генерал. – Можешь не сомневаться, здесь был настоящий Анвер Махмуд. Просто он воспользовался другим паспортом, который выдал ему кто-то из сообщников Ахмеда Мурсала. Но теперь уже поздно. Наш клиент наверняка уже покинул Баку.

Райский вышел из здания. Поднял голову.

– Сегодня в Баку праздник, – негромко пояснил стоявший позади Павел. – Они отмечают Навруз-Байрам, новый год по местным обычаям начинается в день весеннего равноденствия.

– Павел, – обернулся к нему генерал, – я думаю, что нам нужно изменить вектор поиска. Как вы относитесь к тому, чтобы найти вашего бывшего сокурсника? Может, действительно я отношусь к нему слишком предвзято?

Часть первая ГОРОД ШПИОНОВ

Москва. 24 марта 1997 года

Жизнь на два города делала его меланхоликом. Имея квартиры в Москве и Баку, он старался соблюдать некий баланс, при котором жил поочередно, по нескольку месяцев, то в одном, то в другом городе. Города были столицами разных государств, и он все более явственно замечал, как расколовшаяся на многочисленные куски бывшая Атлантида его Родины дрейфует по своим особым законам, а прежние составные части единого целого с одинаковой скоростью расходятся в разные стороны.

Он не любил политиков. Они казались ему фокусниками, менявшими свои убеждения и принципы в зависимости от сложившейся конъюнктуры. Они меняли свои маски так часто и беззастенчиво, так наглядно старались приспособиться к новым условиям, что он просто разучился удивляться. Конец девяностых годов, век подходил к концу. Это был самый страшный и самый сложный век в истории человечества, и общая усталость от накопившихся проблем – двух мировых войн, океана крови, пролитой в этом столетии, затмившем своей жестокостью все предыдущие, казалось, давит на людей. Конец века был крахом многих идей, многих воззрений. Многие миллионы людей пессимистически смотрели в будущее, не ожидая ничего хорошего от грядущего тысячелетия. Неизмеримо выросшее могущество человека за сто лет не сделало жизнь людей лучше, вместо ожидаемого совершенства человека, о котором так страстно мечтали мыслители в прошлом веке, лишь усовершенствовало орудия убийства, позволив именно в двадцатом столетии дважды применить атомное оружие и получить «цивилизованных варваров» конца двадцатого века, когда культура заменялась штампами привычных понятий и комиксов, общее образование – суррогатом специального обучения, готовившего человека к своей строго функциональной профессии, а гармоничное развитие оставалось лишь утопией немногих мечтателей.

Оставалось ждать конца этого века. Что он, собственно, и делал, продолжая свое существование в двух параллельных, но уже разных мирах, которые продолжали отдаляться друг от друга. Полученные гонорары от прежних расследований позволяли ему вести довольно сносное существование, и он, не испытывая материальных проблем, последние полтора месяца провел в Москве, почти не выходя из дома, отправляясь в магазины лишь за необходимыми покупками. Зато теперь у него было довольно много времени, чтобы наконец прочитать привезенные книги, в том числе и новые романы американских фантастов, изданные в последние несколько лет.

В последние недели он плохо спал. Сказывался и сердечный приступ, который свалил его во Франции. Врачи сообщили ему, что у него было лишь повреждение задней стенки сердца. Он не знал точно, что это такое, но понимал, отчего это произошло. За время своих многочисленных командировок и скитаний по всему миру он слишком много повидал, слишком много узнал, чтобы сердце могло оставаться безучастным к многочисленным трагедиям.

Он подсчитал, сколько раз ему приходилось становиться свидетелем изломанных судеб, неудавшихся жизней, рухнувших надежд. Он вспомнил, сколько раз сталкивался с человеческой подлостью и коварством, с цинизмом и насилием. Вспомнил, сколько убитых и раздавленных преступлениями людей он встречал в своей жизни, вспомнил погибших друзей, и ему стало страшно. Впервые в жизни. Он вдруг осознал, что давно превысил тот предел познания человеческого горя, который должен быть у нормального человека.

Теперь сердце болело все сильнее, а размышления о собственной судьбе занимали все свободное время. Он стал ловить себя на мысли, что постепенно привык к чужому горю и чужим страданиям, словно все это не могло коснуться и его самого. Может, поэтому он инстинктивно избегал любых разговоров по поводу создания собственной семьи. Может, поэтому встреченные им в жизни женщины не задерживались в его судьбе, ибо он сам не находил в себе мужества предложить им остаться. И может, поэтому он, оставшийся теперь один, к тридцати восьми годам вдруг начал бояться собственной смерти.

За многие годы своего одиночества он привык спать один. Но теперь по ночам он не мог заснуть. Внезапно заболевшее сердце словно разбудило в нем все те прежние страхи, которые он однажды испытал в подростковом возрасте, осознав, что рано или поздно умрет не только он, но и все, кто его окружают и кого он любит. Это волновало его тогда некоторое время. Но теперь, с годами, это начало волновать его совсем по-другому. Словно он боялся собственной смерти, как обрыва длинной и сложной цепи человеческих организмов, приведших в конце концов к его собственному рождению.