Гранд-Леонард

– Недолго этим грязным существам здесь тереться, – злорадно шепнул он на ухо Элинор, предвкушая скорую расправу.

Ощущение пойманной за хвост удачи захватило их ко времени, когда легли в постель. Рамон возбужденно разглагольствовал о том, что и как сделает после того, как все разрешится, Элинор оставалась более сдержанной, но ему верила. Не могла иначе и не хотела: все внутри противилось дальнейшему погружению в отчаяние и разочарование.

* * *

Из сладкого омута снов Рамона выдернул скрежет, способный раскроить череп.

– Какого…, – повернув голову, он увидел, что любимая тоже не спала, но закрыла ладонями уши и морщилась, словно от приступа зубной боли.

– Да они вконец озверели! – севшим за ночь голосом пробормотал Рамон, когда шум ненадолго прекратился.

– Что это может быть? – спросила, рискнув отнять руки от ушей, Элинор.

– Звук – как будто металл режут.

– И запах еды. Значит, мне вчера не показалось…

Рамон втянул носом воздух.

– В самом деле. Хлеб.

– Вчера, когда я пошла мыться, так же пахло. Как они его пекут? Это вообще возможно в здешних условиях?

– Может, у кого-то еще электропечь сперли. Генератор же есть. А может, дровяную сложили, натаскав кирпичей, – он усмехнулся этой нелепой мысли, но в груди засело странное чувство между тревогой и ревностью, будто он пропустил что-то важное, потому что его никто не пригласил, не поделился с ним.

– А топить-то чем будут?

– Понятия не имею, любимая.

– Нам бы так…

– Устроюсь на работу – куплю нам печку, если хочешь. Будет и у нас свой хлеб. Мы даже…, – конец предложения потонул в скрежете. За ним последовал лязг, стук и ликующие крики: сначала мужские, после – женские.

– Чему они так радуются? – шепотом спросила Элинор.

– Без понятия. Но мне это не нравится. То, что хорошо для них, скорее всего, плохо для нас. Я спущусь, вынесу мусор и попробую выяснить, в чем дело.

– Давай. Только осторожно, ладно?

– Конечно-конечно. Я помню про план, – он подмигнул Элинор и встал с кровати, чтобы одеться.

Смуглые все гремели и гремели, но скрежет прекратился. С замиранием сердца – уже в который раз – Рамон шел по этой лестнице вниз. На последних ступеньках, как и сутками ранее, он остолбенел от увиденного. В вестибюле никогда не было столько света. Его поток прорвался с улицы через разблокированный парадный вход, сорванные с петель двери и покореженные замки лежали тут же. На них топтались веселые вольноходцы, вооруженные ломами и другими инструментами. Пол был усыпан щепками и металлической стружкой.

– А, сосед дорогой! – добродушно крикнул Нурислан. Он подошел, вытирая со лба пот, с прекрасно знакомым Рамону молотком в руках. Его молотком.

– Видал, чего? Теперь весь простор наш, ага!

– П-простор? – глупо открыв рот, переспросил Рамон.

– Красота, да, – сказал старейшина, обернувшись к своим. Те ответили возгласами одобрения.

– А разве вы не в курсе…, – начал было Рамон и замолчал: он чуть не предупредил вольноходцев о наличии охраны. Очевидно, что Эдуард не мог не услышать пронзительный звук болгарки, а значит – уже спешил на место. Сам он незваных гостей не выгонит, но побежит вызывать полицию. Тогда-то и уберутся, как милые. Но Рамона и Элинор охранник не должен здесь обнаружить, иначе все будет напрасно! Нужно возвращаться наверх, затаиться и переждать процесс очищения оазиса от ненавистных паразитов.

Он еле удержался от злорадной ухмылки, глядя на ничего не подозревавшего Нурислана. Ничего, пусть, пусть порадуется еще минуту это наглое жирное создание. Жаль, не удастся увидеть, как улыбка сползет с этих гнусных рож; не выйдет насладиться тем, как они в спешке будут собирать и уносить пожитки, бормоча проклятья на своем уродливом языке.

– В курсе чего, дорогой?

– А-а-а… Ну, я имел в виду, что здесь все не достроено, так что мало толку. Погулять разве что по площади, – он фальшиво хохотнул и пожал плечами.

– Не беда, – бодро отмахнулся Нурислан. – Надо уметь искать. Тут такое можно найти, что всем нам хватит жить хорошо и долго!

– Ну да, да… Ладно, удачи, я пошел, – Рамон взлетел обратно по лестнице, давясь смехом и радуясь, как давно не радовался. Закрыл за собой дверь, дернул ручку, проверив надежность замка.

– Ты чего такой шальной? А мусор зачем назад принес?

– Какой мусор, Элинор, какой мусор! – Он вспомнил про пакет в руке, швырнул его в сторону и, подбежав к ней, оторвал от земли и закружил.

Она пискнула в легком испуге:

– Ой, что… Рамон, у тебя крыша поехала? Опусти меня.

– Милая, им конец, всё! Ха!

Рассказ о случившемся был короток. Последовали сладкие минуты ожидания, пока пара стояла в обнимку перед дверью. Привычно осторожное, едва слышное дыхание, чтобы не пропустить ничего.

Время шло, но ничего не указывало на желаемую развязку. Все так же вольноходцы разговаривали, топали, гремели посудой. Из приятного ожидание становилось утомительным.

– Я присяду, ладно? – сказала Элинор и пошла за табуреткой.

Рамон же упрямо остался стоять. Он бы предал собственное предвкушение, если бы оставил пост. Нет! Вот-вот, еще чуть-чуть… Быть может, Эдуард решил не идти сюда через половину сектора, а услышал шум и голоса издалека и со своего поста вызвал полицию? Данная догадка мужчину немного развеселила, и он принялся слушать и ждать с прежним упоением.

– Рамон, уже час прошел. Ты уверен, что…

– Да, – заявил он, хотя про себя признал, что Элинор имела основания сомневаться. Почему так долго? Полиция бы уже приехала. Разве что охранник по какой-то причине решил повременить. Но с какой целью? Почему тогда сам не явился? Струсил, поняв, как много народу предстояло прогнать – даром, что это не просто забредшие в Периферик ради острых ощущений подростки. Бродя по лабиринтам рассуждений, зачастую, тупиковых или абсолютно рваных, хаотичных, Рамон присел на корточки и ждал, ждал, пока не затекли ноги и не заболела поясница.

– Может, спуститься еще раз? – предложила, подавив зевок, Элинор.

– Нельзя. Заметит Эдуард – полетим вслед за этим сбродом.

– Он что-то не торопится. Может, выходной взял или заболел?

– Не знаю. Попробую выяснить.

Рамон выбрался на крышу, но толку от этого было немного: центральная башня заслоняла вид на противоположный конец сектора и, соответственно, пост охраны; так что понять, на месте ли Эдуард, не представлялось возможным. Он подошел к краю и посмотрел вниз. Примерно половина вольноходцев высыпала на улицу. Костер, который они развели прямо посреди двора, радостно трещал, пожирая входные двери и еще какой-то хлам. Беспробудно черные клубы дыма взвились в небо, когда высокий и тощий паренек подбросил в огонь нечто, похожее на кусок рубероида. Нурислан и молодые мужчины мастерили неподалеку скамейки и длинный стол. Женщины и старики, устроившись вокруг костра на тряпках и картонках, во всю силу своих глоток затянули заунывную песню на все том же чудном диалекте; им на миниатюрном струнном инструменте аккомпанировал Николай. Сквозь полотно действа грохочущей пулей прорвались дети: двое сидели в ржавой тачке, а еще двое ее тянули. Все смеялись и кричали до хрипоты.

– Эгей! – крикнул заметивший наблюдателя смуглый и помахал рукой с ухмылкой.

– Вот наглецы! – сокрушался Рамон, смотря то в один конец двора, то в другой, не понимая, почему до сих пор никто не появился и не прекратил запретный разгул свободы.

Неслышно подошла Элинор.

– Ну что?

– Как видишь, – Рамон указал рукой вниз.

– Ерунда какая-то. Что же делать?

– Я пойду туда.

– Куда? – женщина всерьез испугалась, что любимый собирается напасть на вольноходцев.