Грани
Шрифт:
— Скажем так, — медленно и с нарастающей улыбкой произнес Мэлоу, казалось она была чересчур наигранной — подобное случается не в первый раз. Ты ведь не думал, что ты единственный за всю историю человечества, кому удавалось менять законы этого мира?
Эрик опешил, но лишь на мгновенье.
"Все это уже не важно"
После Эрик улыбнулся и протянул руку Мэлоу. Тот на секунду опешил, но сразу же скрепил ее своей рукой. Вестник терпеливо стоял в стороне и ждал. Эрик обратился к Мэлоу в последний раз:
— Надеюсь, история моей жизни пришлась тебе по вкусу, — произнес Эрик,
— Твой отец, — прошептал Эрик в пустоту, но Мэлоу прекрасно знал, к кому обращена реплика, — если вы когда-нибудь увидитесь вновь. Если есть хоть один шанс, что он и правда скитается где-то здесь… то вы обязаны сыграть в мяч. Эта традиция, которая скрепляет узы отцов и детей как ничто другое.
— Это так, — согласился Мэлоу, но без враждебности в голосе, — о твоих играх с отцов я уже успел прочитать. Редкие, но запоминающиеся так? Поверь Эрик, если когда-нибудь в этот зал войдет мой отец, мячом мы не ограничимся.
Тогда Эрик улыбнулся и произнес фразу, которая заставила Мэлоу рассмеяться. Позже мальчик вспоминал ее не раз.
После этого Вестник сказал Эрику довольно странную фразу:
— Это всего лишь комар, смахните его.
Не успел Эрик удивиться, как Вестник, быстро коснувшись его, растворился в воздухе. Впрочем, как и все остальное.
***
Мэлоу и Томас остались в зале вдвоем. Немного постояв на месте, Мэлоу подошел к окну. Он медленно поднял свою руку и приложил ладонь к стеклу. Внезапно погода за окном резко изменилась. Огромный поток песчинок за окном поменял свое движение. Те из них, что плавали по течению воздуха, взметнулись вверх, к самому небу, оставив своих собратьев внизу. Оставшиеся песчинки давно манила невиданная сила. Мэлоу отчетливо видел, куда направляются ОСТАВШИЕСЯ песчинки.
Он видел это не раз.
Вдали, в самом конце горизонта виднелась огромная глыба, похожая на наконечник очень большой стрелы, высеченной будто бы из камня. Теперь ее было видно с любого расстояния. Удивительным было то, что эта огромная глыба произрастала не из земли, а совсем наоборот. Свисая сверху вниз, она словно бы разрезала небеса пополам. Вблизи ее сияние было настолько ослепительным, что находившиеся рядом песчаные сугробы и хребты просто меркли. Если бы вы оказались у этой странной глыбы в нескольких миллиметрах, то вам представилась бы отличная возможность узнать, куда все это время направлялись некоторые песчинки. Они словно пронизывали глыбу, впиваясь и навечно вмерзая в этот огромный кусок неизвестного происхождения.
Из замка Мэлоу глыба казалась совсем черной, и это даже пугало.
— Ледяной Клинок стал больше. Намного больше, — произнес Мэлоу, — он тянется к самому низу своим острием. Тебе не кажется?
— Да, юный господин, — раздался голос Томаса. Хотя по выражению лица Мэлоу трудно было определить, нуждался ли он в ответе дворецкого.
— Осколки душ… частицы душ…
их что-то манит. Что-то хочет вырваться отсюда. Как ты думаешь, что произойдет, когда осколок станет слишком близко к земле?— Господин?
— Этот осколок… как долго он находится здесь? Слишком долго, Томас, вот что я думаю. Я помню, когда-то он был еще чуть выше рыцарских доспехов, что стоят в коридорах замка. А теперь… Тысячи, сотни тысяч заблудших душ, я чувствую их, — продолжал Мэлоу. — Они скитаются так давно, что хотят вырваться. Они тянутся к земле, чтобы расколоть ее в пух и прах. Они устали. Они хотят покоя. Но где? Куда двигаться дальше? Что может быть ниже этого места? Что может быть там, внизу? Другой мир? Неужели что-то поменяется? Неужели это произойдет? Как много вопросов, Томас, и как мало ответов.
Впервые за все время Томас решил сказать чуть больше трех слов за один раз:
— Я не знаю, что произойдет, когда осколок расколет землю и расколет ли он ее вообще, но если мы покинем этот мир, то непременно попадем в другой, не так ли? Однажды вы сказали: если где-то что-то убыло, то значит, появится место, где это что-то непременно прибавится. Это математика.
— Это жизнь, — машинально отозвался Мэлоу. — Но… зачем это нужно им? Ведь они попали сюда именно потому, что жизнь потеряла всякий смысл. А теперь они зашевелились. Теперь они действуют СООБЩА.
— Возможно смысл как раз в этом, юный господин, — подметил Томас. — Возможно, это место существует именно для того, чтобы осознать, что есть что-то хуже смерти. Что есть вечная жизнь, полная боли, которую не отпустить. Возможно, это место — второй шанс. Ведь как вы однажды прочитали из дневника одного судьи: тюрьмы созданы не для наказания, они существуют для перевоспитания.
Томас взглянул Мэлоу. Глаза его господина были закрыты, а на лице застыла печальная улыбка.
Самым грустным голосом Мэлоу произнес:
— Я ведь хотел… я почти сорвался. Опять. Хотел вцепиться в этого Вестника и попросить забрать меня отсюда.
Подобное высказывание Томас предпочел оставить без комментариев.
— Ты сказал: "тюрьмы созданы не для наказания, они существуют для перевоспитания". Но тогда… почему я здесь?
Ответа на этот вопрос так же не последовало.
Мэлоу посмотрел на Томаса. На лице дворецкого не дернулся ни мускул.
— Ведь и твой образ взят из дневников памяти. Я создал его сам. Я придумал его…, однако твои мысли я придумать не могу. А значит, если ты говоришь об этом, то это имеет место быть. Нам остается лишь ждать, верно? Ох, отец, и почему мне кажется, что ты неразрывно связан с Ледяным Клинком?
Томас молчал. В его взгляде впервые читалось что-то схожее с нерешительностью. Его лицо старалось этого не выдавать, но душа словно кричала об этом.
От Мэлоу этот факт не ускользнул.
— Ты что-то хотел сказать, Томас?
"Только то, что возможно Ледяной Клинок, как вы его называете, и ваш отец куда теснее связаны, чем вам кажется."
Однако постояв в нерешительности еще несколько секунд, Томас, наконец, завел разговор о том, в чем разбирался лучше всего:
— Юный господин! Может быть… еще какао?