Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Беда и случилась. Врач скорой сказал, что микроинсульт, дежурно осведомился, не хочет ли Лина положить мать в больницу, хотя и дал понять, что большого толку не будет. Неделя прошла в хлопотах устройства и привыкания к уходу за лежачей больной. А на вторую стало хуже, временами мама впадала в беспамятство, почти не ела, то узнавала Лину, то называла ее незнакомыми именами. Дело шло к концу.

Однажды она услышала громкий голос, который звал:

— Мама! Мама!

Лина вошла в комнату. Глядя совершенно ясными глазами и улыбаясь, мама обращалась к ней:

— Мама!

А дальше — неразборчивое бормотание. Потом еще раз, уже без улыбки и требовательно:

— Мама!!!

И опять Лина слов не разобрала. Но в третий раз, когда

интонации стали уже злыми и слова звучали отрывисто, она поняла: мать говорила по-французски. Собрав все свои знания, она спросила:

— Qu’est que tu veux? [2]

И получила четкий ответ по-русски:

— Воды.

Еще два дня она так и разговаривала, называя Лину только мамой и путая русские и французские слова.

2

Что ты хочешь? (фр.)

В последний вечер она попросила мороженого. Лина побежала в круглосуточную палатку и купила несколько порций разных сортов, понимая, что мама, скорее всего, станет капризничать. Но та съела две ложечки, сказала “bien” и откинулась на подушки. И, пока не забылась сном, все повторяла одно и то же:

— Pourquoi? Pourquoi?

Утром мама не проснулась.

Похоронные хлопоты, скромные поминки: все друзья-подруги давно по кладбищам, так что Владик с Тамарой, ее, Линины, приятельницы, любимая мамина ученица — синхронная переводчица во французской фирме — и постоянная молодая клиентка, модница, а теперь старуха на костылях, неопрятная, с поджатыми губами.

Доев остатки с поминального стола, Лина принялась за мороженое. Когда оно кончилось, пошла в ту самую палатку и купила целый пакет. Она ела эскимо, брикеты, рожки, стаканчики, ела крем-брюле, шербет и пломбир, ела целые дни, не могла утолить голод, но ничего, кроме мороженого, не хотела.

“Pourquoi?” — непрестанно билось в голове, для чего она прожила эти годы, да и вообще, для чего жила и живет?

Спустя неделю ей захотелось кофе. Обрадовавшись, Лина понеслась на кухню, жужжание кофемолки и тонкий кофейный аромат она почувствовала неожиданно остро. Грея руки о чашку, она подошла к окну.

С крыши сбрасывали снег. Он летел невесомым облачком, сверкая на солнце, искрясь на фоне голубого неба. «Это — круговорот воды в природе, — вспомнила Лина папины уроки, внимательно следя, как тает, растворяясь в воздухе, снежная пыль. — Страшно вообразить: мама пережила его почти на пятьдесят лет!»

4. Родительская суббота

Девятый день не отмечали, Владик улетел в Киев по делам. Лина сходила в церковь и почему-то взялась за уборку. Мама до последних дней красила губы яркой помадой и пила крепкий чай. Поэтому внутри чашек всегда был коричневый налет, а на краях — малиновые отпечатки губ, но не ровные, а в мелких штришках от морщин. Лина долго оттирала чашки порошком и жесткой тряпочкой, перебрала банки с крупой и выбросила манку и пшено — эти каши она варила для мамы, сама в рот не брала. Дома было чисто, а разбирать мамины вещи она не стала — вроде бы так рано нельзя. Целый месяц она промаялась без дела и без мыслей о будущем, а на сороковой день Владик позвал ее к себе. Она вяло возражала, что поминать в гостях не полагается, но Владик оборвал ее, призвав не быть рабой предрассудков. В новой квартире у брата Лина никогда не была и оказалась сражена наповал. Кухня-столовая, спальня, кабинет — все скромных размеров, но какое-то неуловимо другое, из глянцевых журналов. При этом очень уютно, тепло, настоящее жилье, настоящий дом, домашний очаг.

— Как у

вас хорошо! — восхитилась она.

Владик довольно улыбнулся:

— Да, берлога что надо. Кстати, хотел дать тебе совет. Будут тебя соблазнять, цифры называть оглушительные с нулями, но ты квартиру мамину не продавай — сдай. Эта курочка Ряба снесет еще много золотых яичек.

Лина, конечно же, понимала, что должна переехать обратно к себе, а все решения и хлопоты с этой квартирой, была уверена, возьмет на себя Владик и ее не обидит. Но к такому повороту не была готова:

— Владик, почему ты мне совет даешь? Эта квартира и твоя тоже. Ты лучше меня понимаешь, вот и делай как знаешь.

— Забудь! Но мне откат ежемесячно — бутылку хорошего виски. Ладно, давай серьезно. У меня, слава богу, все есть. Кроме детей. Нам с Томой хватит. А квартира тебе и внукам. Они ведь и мои будут. Я так рад, что Милочка наконец начинает размножаться. А евро — они и в Европе евро! — и захохотал над собственным каламбуром.

Милочка не прилетела на похороны. Спокойно, как об обыденном сказала Лине, что беременна, у нее токсикоз, бабушка простила бы ради правнука или правнучки.

— Я принимала специальный комплекс для женщин, готовящихся к беременности, так обещали, среди прочего, что токсикоза не будет. Все врут.

Лина тогда ответила: «Надо же, в мое время таких таблеток не было», — и поймала себя на том, как раздражали ее эти слова, так часто повторяемые мамой. А ведь по жизненному опыту они были с ней ближе, чем с Милой. И дело не только в том, что та живет в Европе. И здесь все так переменилось, что между поколениями пропасть разверзлась. Лина теперь совсем не знала дочери. Уехала она в девятнадцать лет, а сейчас ей тридцать пять. И что можно было понять в ее эпизодические гостевания? Но после похорон она звонила чаще, чем обычно, позвонила и сегодня. Лине было приятно, что она точно высчитала поминальный день.

— Мама, ты выясни, что там и как в посольстве. Ленарт тебе комнату на втором этаже хочет приготовить. Ты не против? Лестница у нас удобная. Хорошо бы ты пораньше прилетела, а то я буду бояться одна целый день — вдруг рожать вздумаю.

А Владик продолжал:

— Квартира на Патриках — не фунт изюма, один балкон с видом на пруд можно неплохо сдать.

Лина еще не готова была поддержать этот разговор:

— Интересно, что всю нашу жизнь и пруд, и переулки называли Патриаршими, не привились бодрые пионерские имена, хотя обратно переименовали не так давно. Но, Владик, внуки внуками, я не понимаю, почему ты должен отказываться от своей доли.

— Я давно это решил.

— У тебя жена есть.

— Мы с Тамарой решили, правда, Тома?

Тамара колдовала с жужжащим миксером и переспросила:

— Что решили?

— Что мамина квартира Лине и внукам.

— Да, конечно.

Тамару нельзя было назвать красивой, черты лица грубоваты, крупный нос, да и размерчик пятьдесят четыре, не меньше, по-нынешнему потянет на XXL. Но она так правильно была одета, так стильно причесана, так свеж был маникюр, а главное — все время улыбалась и двигалась уверенно, плавно и спокойно, что Лина почувствовала себя зажатой замарашкой.

— Тамара, это, конечно, благородно, но несправедливо.

— Очень даже справедливо, а главное — нечего обсуждать, соус готов.

Стол был накрыт изысканно, все в сиреневатых тонах, еда домашняя, но какая-то не просто вкусная, а легкая, воздушная, и вино пилось необыкновенно приятно. Лина хотела сказать благодарственные слова, но не смогла их найти. Только и выговорила:

— Спасибо, ближе вас у меня никого нет.

Откуда что взялось! За три месяца Лина продала квартиру на нелюбимой улице Ращупкина и купила однокомнатную с балконом во двор в соседнем доме с метро «Молодежная» («Здесь удобно доживать»). Переезд был легким: она раздала и выбросила не только мебель, но и посуду, и постельное белье («Все будет новое и наконец-то, впервые в жизни по моему вкусу!»).

Поделиться с друзьями: