Граница вечности

Валли испытал прилив уверенности. У него получится! В этот момент пограничник, сохраняющий присутствие духа, опустился на колено и нацелил свой автомат.

Он находился в стороне от пути Валли к выезду. Валли мгновенно сообразил, что окажется у пограничника под прямой наводкой. Тогда его точно убьют.

Не задумываясь, он крутанул баранку и поехал прямо на пограничника.

Тот дал очередь из автомата. Посыпались осколки ветрового стекла, но, к удивлению Валли, ни одна пуля не задела его. Пограничник был почти перед самым бампером фургона. Валли пришел в ужас, что сейчас он задавит живого человека, и тогда он снова резко повернул рулевое колесо, чтобы избежать наезда. Но было уже поздно, фургон с отвратительным глухим стуком сбил пограничника. Валли закричал: «Нет!» Фургон качнулся, когда переднее колесо переехало человека. «О господи!» — завопил Валли. Он никогда не хотел причинять кому-нибудь боль или зло.

Когда фургон стал замедлять ход, Валли пришел в отчаяние. Он хотел выпрыгнуть и посмотреть, жив ли пограничник, и если жив, то помочь ему. В этот момент стрельба началась снова, и он понял, что его собираются убить. Он слышал, как пули сзади ударяют по металлическому кузову фургона.

Он надавил на педаль и снова повернул руль, пытаясь свернуть на прямую дорогу к выезду с площадки. Он потерял инерцию. Ему удалось подрулить к шлагбауму перед выездом. Он не знал, едет ли он достаточно быстро, чтобы шлагбаум переломился от удара. Он не стал переключать скорость, отчего мотор заревел.

Вдруг Валли почувствовал острую боль в ноге, словно кто-то всадил в нее нож. Он вскрикнул от неожиданности и боли. Нога перестала нажимать на педаль, и фургон замедлил ход. Через силу, крича от боли, он пытался давить на газ. Он чувствовал, как горячая кровь течет по икре в ботинок.

Фургон врезался во второй барьер. Снова Валли бросило вперед, и он грудной клеткой ударился о рулевое колесо; снова деревянная перекладина переломилась и отлетела; фургон покатился дальше и пересек забетонированный участок дороги.

Стрельба прекратилась. Валли увидел улицу с магазинами рекламой сигарет «Лаки страйк» и кока-колы, блестящие новые машины и, что важнее всего, небольшую группу удивленных солдат в американской форме. Он снял ногу с акселератора и попытался затормозить. Ему стало очень больно. Нога не слушалась, и он не мог надавить на тормоз. В отчаянии он направил фургон в столб.

Солдаты подбежали к фургону, и один из них открыл дверцу,

— Молодец, парень! У тебя получилось, — сказал он.

Да, получилось, подумал Валли. Я жив и свободен. Но без Каролин.

— Ничего себе скачка с препятствиями, — восхитился солдат. Он был не намного старше Валли.

Валли расслабился, и боль стала невыносимой.

— Мне больно ногу, — сумел проговорить он.

Солдат посмотрел вниз.

— Ого! Он истекает кровью. — Солдат повернулся и сказал кому-то позади себя. — Эй, вызывай «Скорую».

Валли отключился.

***

Рану от пули зашили, и Валли выписали из больницы на следующий день с синяками на ребрах и забинтованной голенью.

По сообщениям газет, пограничник, которого он переехал, умер.

Хромая, Валли пришел на предприятие Франка по сборке телевизоров и рассказал о себе бухгалтеру-датчанину Еноху Андерсену, который обещал сообщить Вернеру и Карле, что с их сыном все в порядке. Енох дал Валли западногерманских марок, и Валли получил комнату в Христианском союзе молодых людей (ХСМЛ).

Его ребра болели каждый раз, когда он ворочался в кровати, и он спал плохо.

На следующий день он достал свою гитару из фургона. Инструмент не пострадал при пересечении границы, в отличие от Валли. Но машину можно было списывать.

Валли подал прошение о предоставлении западногерманского паспорта, который выдавали перебежчикам автоматически.

Он был свободен. Он бежал от удушающего пуританизма коммунистического режима Вальтера Ульбрихта. Он мог играть и петь все, что ему захочется.

И он был несчастен.

Он страдал по Каролин. Он чувствовал себя так, словно потерял руку. Он думал о том, что скажет ей или спросит ее сегодня вечером или завтра, потом вдруг вспоминал, что не мог говорить с ней. И ужасное воспоминание действовало на него, как удар в живот. Если он видел красивую девушку на улице, он представлял, что он и Каролин могли бы делать в следующую субботу в фургоне Джо. Потом он сознавал, что больше не будет вечеров в фургоне, и ему становилось горестно. Он проходил мимо клубов, где он мог бы получить возможность выступать, и задумывался, а станет ли он вообще петь, если Каролин не будет рядом с ним.

Он разговаривал по телефону со своей сестрой Ребеккой, и она настаивала, чтобы он приехал в Гамбург и жил с ней и ее мужем, но он поблагодарил ее и отказался. Он не мог заставить себя уехать из Берлина, пока Каролин еще находилась на Востоке.

Мучительно скучая по ней, неделей позже он пошел со своей гитарой в фольклорный клуб «Миннезингер», где познакомился с ней два года назад. При входе висело объявление, что в понедельник клуб закрыт, но дверь была открыта, и он вошел.

Занимаясь подсчетами в гроссбухе, в баре сидел молодой ведущий программы и владелец клуба Дании Хаусман.

— Я помню тебя, — сказал он. — «Близнецы Бобси». Вы отлично пели. Почему вы ни разу не появились?

— Полицейские сломали мою гитару, — объяснил Валли.

— Но сейчас у тебя, как я вижу, другая.

Валли кивнул.

— Но я потерял Каролин.

— Что ж ты так? Она хорошенькая девчонка.

— Мы оба жили на Востоке. Она еще там, а я смылся.

— Как?

— На фургоне через заградительные барьеры.

— Так это был ты? Читал в газетах. Ловко получилось, что и говорить! Но почему ты не взял ее с собой?

— Мы договаривались, но она не пришла.

— Скверно. Выпить хочешь? — Дании зашел за стойку.

— Спасибо. Я хочу вернуться за ней, но теперь меня разыскивает полиция как подозреваемого в совершении убийства.

Дании налил два бокала пива.

— Коммунисты подняли большой шум вокруг этого дела. Они обвиняют тебя в насильственном преступлении.

Они также потребовали экстрадиции Валли. Правительство Западной Германии отказалось, заявив, что пограничник стрелял в гражданина Германии, который хотел проехать с одной улицы Берлина на другую, и ответственность за смерть лежит на неизбранном восточногерманском режиме, который незаконно лишил свободы свое население.

Разумом он не считал, что совершил проступок, но сердцем не мог смириться с мыслью, что убил человека.

— Если я перейду границу, они арестуют меня.

— Как пить дать.

— И все же я не знаю, почему Каролин не пришла.

— И ты не можешь вернуться, чтобы задать ей этот вопрос. Если только…

Валли навострил уши:

— Если только что?

Данни немного помолчал.

— Ничего.

Валли поставил свой бокал. Он не хотел упускать случая.

— Ну, давай, что если?