Граница вечности

Димка читал дальше, все больше сердясь, потому что Кеннеди не сообщал, откуда у него эта информация — то ли от предателей или шпионов в Советском Союзе или на Кубе, то ли из ка ких-либо других источников. Димка никак не мог понять возник ли этот кризис по его вине.

Кеннеди подробно остановился на утверждениях советских представителей, что СССР не собирается размещать стратегические ракеты на территории любой другой страны, и назвал их ложными. Так оно и есть, подумал Димка; Хрущев выдвинул бы такие же обвинения, окажись он в аналогичной ситуации. Но что собирался делать американский президент? Димка пропустил несколько страниц, пока не добрался до сути.

«Во-первых: чтобы останавливать размещение советского оружия массового поражения на Кубе, осуществлять строгий карантин…»

Ага, подумал Димка, блокада. Это противоречит международному праву, вот почему Кеннеди ее называет «карантин», словно он борется с какой-то чумой.

«…все суда любого вида, направляющиеся на Кубуиз любой страны или порта, перевозящие оружие массового поражения; будут возвращены в порт отправки».

Димка сразу сообразил, что это всего лишь подготовительная мера, не имеющая никакого значения, поскольку большинство ракет уже на месте и готовы к постановке на боевое дежурство. И Кеннеди должен знать это, если его разведка действительно так эффективна, как кажется. Блокада носит символический характер

В обращении содержалась и угроза. «Любую ядерную ракету, запущенную из Кубы против любой страны в Западном полушарии, мы расцениваем как нападение Советским Союзом на Соединенные Штаты и нанесем полномасштабный ответный удар по Советскому Союзу».

Димка почувствовал, как что-то холодное и тяжелое шевельнулось у него в животе. За всем этим кроется чудовищная угроза. Кеннеди не станет разбираться, запущена ли ракета кубинцами или Советской армией — для него это все равно. И ему будет безразлично, по какой цели нанесен удар: будь то по Чили или по Нью-Йорку.

Как только одна из Димкиных ракет будет запущена» США превратят Советский Союз в радиоактивную пустыню.

У Димки перед глазами всплыла всем известная картина: грибовидное облако ядерной бомбы; и в его воображении оно поднялось над центром Москвы; Кремль, его дом и все знакомые лежали в руинах, и обожженные трупы плавали в мерзко пенящейся отравленной воде Москвы-реки.

Еще одна фраза попалась ему на глаза: «Но трудно решать или даже обсуждать эти проблемы в атмосфере страха и запугивания». От лицемерия американцев у Димки захватило дух. Что тогда операция «Мангуст», если не запугивание?

Как раз она в первую очередь вынудила Президиум послать ракеты на Кубу. Димка начал подозревать, что агрессия обречена на провал самой своей природой в международной политике.

Достаточно того, что он прочитал. Он вернулся в зал Президиума, быстро подошел к Хрущеву и отдал ему страницы.

— Телевизионное обращение Кеннеди, — отчетливо произнес он, чтобы все слышали. — Предварительный текст, переданный американской стороной.

Хрущев схватил страницы и начал читать. В зале наступила тишина. Смысл что-либо говорить терялся, пока они не узнают, что в документе.

Хрущев не спеша читал официальный сухой язык. Время от времени он презрительно фыркал или с удивлением хмыкал. По мере того как продвигалось чтение, Димка чувствовал, что настроение Хрущева меняется. Первоначальная тревога ушла.

Через несколько минут он положил последнюю страницу. Ничего не говоря, он продолжал думать. Наконец он поднял голову и обвел взглядом сидевших за столом коллег. На его одутловатом крестьянском лице появилась улыбка.

— Товарищи, мы спасли Кубу, — сказал он.

* * *

Как всегда, Джеки расспрашивала Джорджа о его любовной жизни.

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Я только что порвал с Норин.

— Только что? Это было почти год назад.

— Да? Может быть.

Она поджарила цыпленка с окрой и лепешки из кукурузной муки, которые она называла башмачками. Это была его любимая еда в детские годы. Сейчас, в двадцать шесть лет, он предпочитал бифштекс с кровью и салат или пасту с соусом из морских моллюсков. Кроме того, он ужинал, как правило, в восемь вечера, а не в шесть. Сейчас он жадно ел и ничего не сказал ей об этом Он решил не лишать ее удовольствия накормить его.

Он пытался не подавать вида, что переживает из-за потери Марии.

— У Марии есть возлюбленный, — сказал он.

— Кто же он?

— Не знаю.

Джеки с сожалением цокнула.

— Ты не спрашивал?

— Конечно, нет. Да она и не сказала бы.

— Почему?

Джордж пожал плечами.

— Он женат, — с уверенностью заключила мать.

— Мам, как ты можешь судить, — проговорил Джордж, но у него было неприятное подозрение, что она права.

— Обычно девушки любят похвастаться, когда с кем-то встречаются. Если она молчит, значит, ей стыдно.

— Может быть и другая причина.

— Какая?

В эту минуту Джорджу ничего не приходило на ум.

Джеки продолжала:

— Возможно, кто-то, с кем она работает. Только не узнал бы ее дедушка-проповедник.

Джордж подумал о другой возможности.

— Может быть, он белый.

— Женатый и к тому же белый, готова спорить. Что представляет собой этот пресс-секретарь Пьер Сэлинджер?

— Милый парень лет тридцати с лишним, ходит в хорошей французской одежде. Грузноват. Слышал, он не очень ладит со своей секретаршей. Думаю, ему не до новой подружки.

— Наверное, он, если он француз.

Джордж улыбнулся.

— Ты когда-нибудь встречала француза?

— Нет, но за ними тянется слава сердцеедов.

— А за неграми тянется слава лентяев.

— Ты прав, мне не надо было так говорить, каждый человек — это личность.

— Этому ты всегда меня учила.

Джордж вполуха слушал мать.

Вот уже неделю от американского народа скрывали новость о ракетах на Кубе, но ее должны были вот-вот сделать достоянием гласности. Уже неделю шли острые дебаты в узком кругу посвященных лиц, но так ничего и не решили. Припомнив, как было, когда он впервые услышал об этом, он понял, что среагировал без должной серьезности. Он думал главным образом о предстоящих промежуточных выборах и их влиянии на кампанию за гражданские права. В какой-то момент он даже предвкушал возможность американского возмездия. Только позднее до него дошло, что гражданские права скоро не будут иметь никакого значения и что никакие выборы больше не состоятся, если начнется ядерная война.

Джеки перевела разговор на другую тему:

— У моего начальника, где я работаю, есть миленькая дочка.

— Дану?

— Синди Белл.

— Как понимаю, это краткое от Синдерелла?

— Лусинда. Она окончила в этом году Джорджтаунский университет.

Джорджтаун — район Вашингтона, но немногие из черного большинства его жителей учились в этом престижном университете.

— Она белая?

— Нет.

— Значит, умненькая.

— Очень.

— Католичка?

Джорджтаунский университет был оплотом иезуитов.