Граждане Рима

По крайней мере, идти было недалеко. Основное неудобство составляли многочисленные свертки, не то чтобы тяжелые, но слишком объемистые, и Сулиену приходилось то и дело останавливаться, чтобы их переложить. Сначала он не увидел Уну на площади и решил, что она, должно быть, вернулась и ждет с Марком у реки. Только шум опрокидывающихся пластмассовых столов и стульев заставил его посмотреть в сторону кабака с желтым фасадом, где он увидел направлявшегося к дверям мужчину, схватившего в охапку женщину, точнее, девушку, которую он силой волок, тянул…

Конечно, Сулиен сразу признал Уну. Но мужчина почти целиком закрывал ее своим телом, так что на мгновение Сулиен увидел то же, что видели немногочисленные прохожие, оказавшиеся на площади: хозяин наказывает раба.

Бросив свертки, Сулиен ринулся к ним. На какой-то момент негодование возобладало над страхом за Уну, поскольку он не сомневался, что легко отобьет ее у незнакомца. Потасовки, иногда случавшиеся на улице, где жил Катавиний, или в парке, всегда быстро заканчивались и никогда не были слишком яростными, Сулиен испытывал к ним только отвращение, но участие в них дало ему основание полагаться на свой высокий рост. Он уже подметил, что противник пониже, постарше, не такой уж коренастый, и Сулиен, даже не особенно задумываясь над этим, рассчитывал напугать его почти без драки. Но кабатчик успел втянуть Уну внутрь, прежде чем Сулиен добежал до них, и, когда он рванул на себя расхлябанную дверь, ему вдруг пришло в голову, что мужчина хочет продать Уну, и если он уже делал это раньше, то у него может быть нож или пистолет.

Внутри, перекрывая томную мелодию, звучал жуткий, душераздирающий, пронзительный визг, почти не похожий на голос Уны, почти нечленораздельный, однако Сулиен все же разобрал, что он хрипло повторяет: «Я тебя убью. Я тебя убью». Уна была распластана на бильярдном столе, и ее лицо тоже исказилось до неузнаваемости: пылающее, с безумными, сухими, уставленными в одну точку глазами и оскаленным ртом, из которого вылетали эти ужасные звуки. Но когда Сулиен рванулся к ней, она глубоко вздохнула, страшные звуки смолкли, перекосившая лицо судорога на мгновение исчезла, и перед Сулиеном мелькнуло лицо сестры.

Оружия он не заметил, но увидел, что хозяин и пурпурная красотка пытаются связать Уне руки, а в помещении есть еще какие-то люди. Его появления явно не ожидали, и на какую-то секунду двое машинистов, встревоженные, приведенные в замешательство, застыли в неуклюжих позах, когда он промчался мимо. Один из них даже сказал: «Ты это чего делаешь?» — когда Сулиен, схватив хозяина за плечи, оторвал его от Уны. Она соскользнула со стола, выдернула связанные запястья из рук пурпурноволосой дамы и, освободившись, на секунду предстала прежней Уной. Сулиен повернул к себе круглую физиономию трактирщика и ударил так, что тот шмякнулся о синюю поверхность стены.

Но затем остальные двое набросились на него сзади, и, пока Сулиен старался вырваться от них, мужчина встал, слегка пошатываясь, и пошел помогать жене, тащившей Уну через всю комнату к блестящей синей двери в задней стене, и Уна снова закричала, безнадежно, яростно, истошно, когда они швыряли ее в проем и запирали дверь. Сулиен слышал, как сестра бьет ногами по двери и бросается в нее всем телом с другой стороны.

Сулиен наносил удары руками и ногами, потому что так было нужно. Но как только дверь закрылась, драка утратила стройность и ясность, превратившись в неприглядное и вызывавшее почти дурноту взаимное избиение. Более грузный из машинистов, тот, на котором Сулиен сосредоточился в первую очередь, двинул кулаком ему в лицо, и Сулиен удивился, что у него хватило времени и сил отразить выпад; движения его стали замедленными и слабыми. Но когда он отбил нацеленный ему в лицо кулак, вопрос, заданный мужчиной: «Ты это че делаешь?» — снова повис в воздухе. Что же он такое делал? Неужели он и вправду надеялся настолько вывести из строя троих мужчин, чтобы они позволили ему пройти через комнату, вытащить ключ из кармана кабатчика, отпереть и открыть дверь и, развязав Уну, снова пройти мимо них? А ведь еще была женщина, спрятавшаяся за стойку, — как подумал Сулиен, в поисках чего-нибудь тяжелого, что попадется под руку, а может быть, пистолета, которого он боялся с самого начала.

Теперь он тоже мог слышать звуки драки: разговор состоял преимущественно из гласных и брызг слюны. Кабатчик тоже теперь смог присоединиться. Сам не понимая почему, Сулиен бросился ему навстречу, и тогда мужчина поменьше, бесплодно пытавшийся завернуть Сулиену руки за спину, заплел ему ногу и со всего размаха ударил кулаком. Острый край стеклянного столика полетел в Сулиена достаточно медленно, чтобы он мог начать воображаемую беседу с Катавинием, обсуждая, какие возможные травмы он может получить. Сулиен интересовался остротой угла и скоростью и с сострадательной профессиональной заботой спрашивал: «Он может раздробить кости черепа?» — когда увесистый столик разбился.

Но Сулиен отделался легким испугом. Светлые осколки, сами по себе довольно красивые, разлетелись по полу и пронзили воздух. Сулиен, в полудремоте, обнаружил, что лежит на прохладном полу, хотя не мог понять, как на нем оказался; видимо, поскользнулся. Один глаз тяжело набряк и ничего не видел, другим Сулиен продолжал невозмутимо разглядывать обшарпанные ножки столика. Он бы уснул, если бы его оставили одного, но возня продолжалась: теперь они связывали ему лентой запястья. Сулиена охватило безразличие — он все равно ничего не мог сделать. В окутавшем его сонном теплом тумане боли это было, пожалуй, лучшее. Они поместят его вместе с Уной. А позже они смогут выбраться, если…

О, им удастся поговорить, они что-нибудь да придумают, безвыходных положений не бывает.

Затем он услышал, звуки, доносившиеся уже давно: глухие удары по дереву, голос. Воздух словно наполнился дымкой, пространство словно сузилось до размеров большой монеты, но в нем он мог думать. Вставай, поднимайся, глупый мальчишка. Возможно, голос просто отчаянно звал его по имени. Сулиен.

Он попытался поднять голову, светящиеся точки снова закружились перед глазами, и ком боли в голове, быстро разрастаясь, затопил все. Голова Сулиена снова откинулась, и он использовал этот момент, чтобы исправить положение.

Обычно он клал руку на пораненное место; если такой возможности не было, дело обстояло труднее — но сейчас он почувствовал, что как будто разделился надвое, — это все равно, что с помощью сломанных щипцов эти же самые щипцы и чинить. Но, все еще лежа неподвижно, он старался осмыслить, что же происходит с его головой. Он почувствовал боль и туман и через силу приказал им: ступайте прочь, убирайтесь.

Он только еще начал работать, но резко освободил стянутые клейкой лентой руки, которые были так нужны ему теперь, и, чувствуя головокружение, поднялся. У него было такое чувство, будто он только что неуклюже перескочил через головокружительно высокую стену. Но на какой-то миг все были так ошарашены, что даже не попытались схватить его. Они комически стояли и таращились на Сулиена, который покачивался перед ними, глядя на запертую дверь. Он попятился и выбежал на площадь, длинный обрывок черной ленты развевался на запястье.

Он домчался до моста и остановился — так ему было дурно. Он прислонился к низкой стене и оперся на нее, в голове все пульсировало и кружилось. Он не помнил, чтобы его ударили в живот, но чувствовал, что сейчас его стошнит. Конечно, мысли его находились в полном беспорядке. Вполне естественно. Сотрясение мозга. Он поднес руку ко лбу, прерывисто дыша, по-прежнему пытаясь обдумать головокружительное положение, пока мозг успокаивал расходившиеся нервы.

Кровь по-прежнему струилась по его лицу. Сулиен вытер ее как мог лучше и, нахмурившись, не особенно задумываясь, обтер красные ладони об одежду. Он ощупал пальцами кровоточащий порез и прижал его. Теперь боль была не сильнее обычной головной.

Никто за ним не гнался. Он даже не успел об этом подумать. Слишком серьезную работу он только что проделал. Он отлепил ленту и выбросил ее.

Уже когда он, задыхаясь и вздрагивая, бежал по асфальту, он начал сдавленно стонать. Он просил ее — против этого ничего не попишешь, и никуда не денешься от чувства предательства. Боль вины множилась в воздухе. Он остановился в первом же попавшемся месте, сейчас лучше было остаться здесь. Он не мог вспомнить, действительно ли Уна выкрикивала его имя, и он понадеялся, что придумал это сейчас, поскольку это подсказало ему бежать, оставив сестру. Сулиен оглянулся и увидел ряды солдат, марширующих на экране дальновизора, висящего на кабаке. Он ушел вовсе не так далеко. Уна была всего в шестидесяти метрах отсюда, отделенная от Сулиена двумя тонкими стенками. Ей было бы легче, если бы она знала, что он вернется за ней, но она не знала этого и считала, что все кончено. А если они сделают то, что, как казалось Сулиену, собирались, и один из этих мужчин продаст ее в Испанию или куда-нибудь еще, он не выдержит мыли об этом, тем более что ничем не сможет помочь.