Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Ирена решительно встала, открыла пыльную крышку пианино и прошлась по клавишам. Быстрые тихие аккорды разнеслись по комнате, чужие и нестерпимо фальшивые: пианино было сильно расстроено. Ирена засмеялась и энергичнее ударила по клавишам. Плач потревоженного младенца в соседней комнате заставил ее остановиться.

— У соседей родился мальчик, — коротко объяснил Брих.

Ирене стало неловко, и она попыталась скрыть это вопросом:

— У Патеры?

— У тебя хорошая память, — засмеялся он и встал. — Как видишь, девочка, у меня все по-старому. Печка все так же дымит, в приемнике надо заменить выходную лампу, а диск патефона по-прежнему приходится раскручивать пальцем. Я техническая бездарность. Ничто не изменилось в этой дыре и…

Ирена торопливо вернулась на диван. Она повернулась к Бриху, с лица ее вдруг исчезла улыбка.

— Ты тоже не изменился? — прервала она его на полуслове.

Он бросил на нее беспокойный взгляд и попытался улыбнуться.

— Я? Может быть… После полезного воспитания чувств с твоей помощью я раскрыл глаза, вскачь окончил факультет, получил звание доктора прав, потом поступил на службу, снова глотаю знания, как прилежный ученик, и сейчас ты видишь перед собой человека with a great expectation, как сказал старик Диккенс, человека с большими надеждами. К сожалению, он все ждет, пока сбудутся эти надежды, и, судя по нынешней обстановке, долго еще будет ждать. Но он не хнычет. А сегодня…

— А сегодня тут снова сижу я, — прервала она.

— Да! — быстро сказал он и сел напротив. Стул под ним угрожающе закачался. — Что поделаешь! Остается только дружески сказать: добро пожаловать! Чай скоро закипит, надеюсь, ты до тех пор не закоченеешь. Итак, добро пожаловать, хоть я и не знаю, какой ветер занес тебя сюда… в мою берлогу.

— Наверное, потребность выбирать самый необычный путь, как ты сказал.

— Ладно.

— Я поступила неправильно?

— Нет, — голос его был нетверд. — Конечно, с одним условием…

— Я его знаю, Франтишек.

Опять молчание. Кастрюлька с водой запрыгала на плитке и дала Бриху желанную возможность встать и скрыть смущение. Он заварил чай, единственным достоинством которого была его температура. Они молча пили этот чай, словно это было занятие, требовавшее максимального внимания. Ирена поставила чашку на ночной столик и расстегнула пальто, ей, видимо, стало теплее. Брих чувствовал на себе ее напряженный взгляд и упорно уклонялся от него, понимая, что рискованный разговор близок. Мысли обоих упорно стекались в одно русло.

Брих хотел заговорить, но она опередила его.

— Мы с тобой до конца жизни обречены на молчание?

Он машинально кивнул.

— Я думаю, что между нами есть безмолвный уговор — не дуть на пепел. Это условие наших встреч… как друзей.

— Друзья могут быть откровенны и искренни. Иначе…

— Всякая дружба основана на каких-нибудь условиях.

Он выпрямился и заходил по комнате. Зачем она начала этот разговор? Нет, не надо разрывать могилу, где покоится мучительная любовь, рожденная годами оккупации и иссякшая, когда кончилась война. Хватит! Скольких душевных сил ему это стоило, сколько раз он стискивал зубы. Помогли напряженная работа, надежды на будущее, упрямая воля к жизни. Шрамы скрыты глубоко, но и теперь могут воспалиться. Нет, нет, не могут, теперь все уже прошло! Должно пройти!

Брих сунул руки в карманы и глубоко вздохнул. Потом недовольно покачал головой, почти подозревая Ирену в том, что она пришла разыграть какую-то жестокую мелодраму. Зачем, со скуки, что ли? Лучше молчать! Но молчание опасно, оно тяжело, как свинец. Брих попытался успокоительно улыбнуться:

— Ты все та же!

Она понурилась, на лицо легла серая тень.

— Ты никогда не понимал меня. Но ты добрый, ты принял меня по-дружески, хоть и не веришь мне…

— Откуда ты знаешь?

— Не сердись, я чувствую. Не будем говорить об этом, Франтишек. Ничего ты не понял. Ты всегда видел во мне лишь поверхностную, шальную девчонку, капризную и балованную. Да, я оставила тебя и вышла замуж за Ондру… Он был богаче, щедрее, сильнее — так ты это себе представляешь? Что ж, я обманула доверие, вот и все. Сейчас ты спрашиваешь себя, зачем я пришла. Я скажу: потому что я тебе доверяю. Мне не с кем поговорить, я одинока, и у меня…

— И это говоришь мне ты, жена Ондры! По какому праву?

— Разве это важно?

— Очень важно! Кстати, ну и денек ты выбрала для этого. О господи!

— Пусть! Я не могла не прийти. Именно сегодня!

— Оглянись, посмотри, что делается вокруг. В последние дни произошли события, которые перевернут всю нашу жизнь. Я еще не разобрался как следует во всем, но я нутром чувствую это, девочка. Это будут памятные дни. Серьезно, Ирена, пустяки сейчас надо оставить. Я все уже давно в себе погасил… слава богу! А теперь…

— А теперь остается одно: политика! — гневно воскликнула она, но тотчас стихла и закрыла руками лицо. — Это похоже на заклинания: политика, эпоха… Я всегда считала, что мне до этого нет дела. При чем тут я, Франтишек? Все вы носитесь с политикой как одержимые: Ондра, ты, мой брат… Я с ума сойду от этого! Ондра говорит: чего тебе не хватает, дурочка, ты моя жена, политика — это гадость, грязь. Но ведь я тоже человек, а не бесчувственная кукла, без воли и разума! Меня все это тоже касается, я знаю! Я хочу, чтобы кто-то поговорил со мной, чтобы мне помогли разобраться: мне кажется, я блуждаю в тумане, и от этого мне страшно. К кому было пойти, как не к тебе?

Брих всплеснул руками.

— Дорогая, боюсь, что ты выбрала неверный адрес. У меня самого ералаш в голове. Хаос! Я не знаю, что делать и что будет дальше… Как я могу помочь тебе разобраться? Что может объяснить человек, который сегодня, только сейчас, потерпел крах всех надежд? Да, да, Ирена! Я думал, что строю на прочном фундаменте: на знаниях, на своем дипломе. А что получается? Не знаю! Все покрыто мраком неизвестности. Я работал как вол и все ждал, ждал. Распланировал свою жизнь, свою работу… себя самого. А теперь мне кажется, что под ногами хрустят осколки разбитого вдребезги. Что будет дальше? Это я хотел бы знать! Ждать? Не знаю, сейчас вовсе не знаю, кто прав, кто неправ. — Он умолк, подперев голову руками, глядя на женщину, сидевшую перед ним, и от усталости у него смыкались веки. Словно кто-то набросил на Бриха тяжелое одеяло: хотелось спать, только спать. Спать и не разговаривать, не думать, не чувствовать ничего… Он вздрагивал от холода. Только когда за дверью послышались шорох и стук, Брих поднял голову. Вошел Раж и застал их в унылом молчании.

— Что же вы, граждане, сидите тут как монахи в великий пост?

Раж был немного навеселе, Брих заметил это по блеску его глаз и нетвердой походке. Они обменялись рукопожатиями. Раж повалился в кресло, устало отдуваясь. Рассеянным взглядом он обвел комнату, слова не шли ему на язык, потом потер руками лицо и сказал:

— Нечего сказать, весело тут у тебя! Как раз подходящее для меня настроеньице! Запустить бы какую-нибудь заунывную пластинку, было бы в самый раз!.. Эх, если бы вы знали…

— Что с тобой? — спросил Брих.

— Ты еще спрашиваешь! — Раж, пошатываясь, встал, чтобы снять промокшее пальто, но ноги у него ослабли, и он снова плюхнулся в кресло.

— Промахнулись мы, юрист! — хрипло произнес он. — Все… все пошло к чертям! А ты все проповедуешь? Правильно, так нам и надо. Мы тоже проповедовали и играли в демократов, вместо того чтобы… э-э, к черту все! Голова трещит! Надеюсь, наш юрист отвлек тебя от твоих мыслей, Ирена?

Она попыталась прервать его, но Раж отмахнулся.