Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

В конце ноября, бродя по городу, он случайно познакомился с Иреной. Тривиальное знакомство на трамвайной остановке. Их представил друг другу школьный товарищ Бриха, работавший на том же заводе, где Ирена. Оказалось, что Брих ездит на том же номере трамвая, что и эта светловолосая девушка. Может быть, и не на том же, кто знает? Может, Брих просто вскочил за ней в уже тронувшийся вагон, движимый неясным стремлением не потерять ее из виду? Он уже не помнит, как было дело. В трамвае у него не хватило двадцати геллеров. Он мучительно шарил по карманам в присутствии этой девушки, потом начались длинные объяснения с кондуктором на глазах у забавлявшихся пассажиров, и Брих уже опасался, что придется вынуть фальшивое удостоверение личности. Но девушка рассмеялась и взяла для него билет. Он смущенно распрощался, побагровев от стыда, и с сожалением глядел вслед уходящему трамваю. Она стояла на задней площадке, и ее пышные русые волосы ярко выделялись даже при слабом свете. Кажется, она помахала ему рукой. Брих тоже помахал и разочарованно сказал себе: вот и все. Что ж поделаешь!

Нет, не все! Было ли это случайностью? Суеверные люди говорят — рок, судьба. Так или иначе, через два-три дня Брих и Ирена снова увидели друг друга под вечер на людной улице и радостно поздоровались, как старые знакомые.

— Это вы? — в один голос воскликнули оба и рассмеялись. Брих и в сумерках заметил, как она хороша. В радостном изумлении он смотрел на девушку, идущую рядом. Обоим не хотелось расставаться. Они зашли в плохонькое кафе и там, у пустого столика, за чашкой пахнущего желудем суррогатного кофе, Брих услышал протекторатную одиссею Ирены. Она учится в консерватории, питается кое-как, квартирует у ворчливой старухи, где приходится ходить чуть не на цыпочках. Их трое в одной комнате. Она — приезжая, из Яворжи, ее отец — мастер стекольного завода, у нее есть брат Вашек, который вечно спорит с ней. Ирена обрадовалась, что Брих любит музыку, и они тотчас рассказали друг другу о своих вкусах и пристрастиях: «Знаете симфонию ре минор Цезаря Франка? А Шопен! А Моцарт! Моцарта я играла еще девчонкой в Яворжи, а Бетховена все еще не решаюсь…»

Брих смотрел на нее: с каким увлечением она говорит, даже морщит при этом лоб, какая она живая и темпераментная!..

Сладкая дрожь возникала в сердце и пронизывала все существо Бриха.

Девушка пожаловалась, что ей приходится тотальничать на заводе в Высочанах: мобилизован ее год рождения — тысяча девятьсот двадцать четвертый. Она крепит металлические вентили на шлангах авиамоторов, работает посменно. Мерзкое занятие для пианистки — днем и ночью болят пальцы. Вся работа — пять повторяющихся движений: надеть крышечку и завернуть ее ключом. Сколько этих проклятых шлангов проходит каждый день через мои руки! Ненавижу их и то гнусное блюдо, кровь с картофелем, которым нас кормят в заводской столовке. Прямо тошнит от него! Хорошо, что иногда днем прилетают гости и начинают выть сирены. Бежим в поле, там сыро и холодно, моросит дождь; прятаться в туннеле под насыпью — не большое удовольствие, но хоть ненадолго избавляешься от этих шлангов и от противного мастера. Этот плешивый кот все старается прикоснуться ко мне. От него пахнет затхлыми кожами… А руки мои так и просятся на клавиши! Жить, жить по-человечески! Когда все это кончится? Проклятая немчура!

Брих и сейчас улыбается, вспоминая этот вечер в кафе.

Что было потом? Потом была любовь! Были всякие трогательные пустяки, которые повторяются в каждой любви и кажутся влюбленным новыми и значительными: условленные места встреч, интимные словечки, подшучивание и нежность, нарастающее взаимное влечение… Все это сейчас смутно, и сладко, и покрыто пеленой времени. Брих помнит старую облупленную заводскую ограду — он изучал ее, как карту, прохаживаясь в ожидании гудка. Вот идет Ирена и сейчас скажет: «Здравствуй, милый! Мне сегодня так не терпелось увидеть тебя!» Что ты ответишь ей?

«Милая! Что мы будем делать сегодня? Нам всегда так хорошо вместе. Станем у водосточной трубы — ой, ой, капли падают тебе на волосы!.. Сядем на мокрую скамейку в парке под безлистными кустами и будем целоваться. Ты моя хорошая, моя желанная. Дай я поцелую все шрамы на твоих маленьких нервных руках, которые сегодня целый день возились со шлангами и французским ключом. Спорить мы сегодня не будем, ни за что!»

Казалось, небо прояснилось над Брихом. Новая жажда жизни вспыхнула в нем, вселенная представилась ему головокружительно прекрасной, все виделось сквозь розовые очки надежды. Когда наступит мир, чего только не совершит Брих для своей любимой. Я перестану мечтать, я скажу себе: жизнь и Ирена! Брих отложил Достоевского, взялся за Роллана. Они вместе читали «Пьер и Люс». Общего крова у них с Иреной не было, вечно они жили взаимным влечением и общими чаяниями, жили ожиданием. И все же сколько это давало радости! Какая это была девушка! Брих никогда не мог постичь до конца ее переменчивую, своенравную, мечтательную и удивительно чистую натуру. Как она была хороша даже в простом платочке и старых отцовских брюках!..

Случалось, что Брих и Ирена ссорились, но примирение было таким сладким! Иногда она пробовала свои коготки… и через минуту подставляла губы. Брих ходил как во сне. Как вынести это бремя счастья? Есть у меня право на него? Не выдержав, он все рассказал Индре. Тот выслушал его хмуро. «Упрекать тебя не буду, дело твое. Но будь осторожен, ты отвечаешь не только за себя, но и за нее».

Индра явно считал любовь роскошью в дни, когда надо думать об общем деле. Брих вскоре почувствовал стену недоверия, ему перестали давать сколько-нибудь серьезные задания. Это было обидно, но он не выражал недовольства.

Пришел день, когда на улицах Праги залаяли пулеметы и в грохоте боев кончился мерзкий и унизительный период жизни. Май тысяча девятьсот сорок пятого года! Брих выполнил свой долг, пятеро суток он не прилег ни на минуту. Запах пыли, крови и сирени никогда не изгладится из его памяти. Советские танки грохотали по пражской мостовой, пражане встречали их с ликованием.

Брих и Ирена, как хмельные, ходили по израненному городу, осколки стекла хрустели под ногами, пыль лезла в глаза, но молодые люди были по-детски счастливы. Брих вступил в настоящую жизнь, ему казалось, что теперь наступит какой-то всемирный праздничный пир, человечество начнет обниматься и рука об руку пойдет к светлому будущему.

Жить! Как много было в этом слове! После бурных майских событий Брих и Ирена в один солнечный день сбежали за город, бродили по лугам, пьяные друг другом, и в тот день наконец после долгого томительного ожидания пришла полная близость. Ирена уступила ему без колебаний, с девической чистотой и беззаветностью… До сих пор он помнит ее пылающее лицо с полуоткрытым ртом, пышные русые волосы, разметавшиеся по траве, удивленные и бестрепетные глаза. Они долго лежали рядом, переполненные благодарностью друг к другу, и молчали. Серебристые облака медленно плыли под синим простором неба, и ветер нежными пальцами перебирал листву едва зазеленевших деревьев. Сказочные минуты! Ирена положила голову ему на плечо. По гладкой коже ее руки бежала пятнистая божья коровка; вот она расправила крылышки и улетела. Влюбленные долго глядели в глаза друг другу, не решаясь заговорить. Все было так чисто, так ясно, так понятно…

Потом будни начали медленно и словно нехотя выползать из шумных и упоительных праздников. Снято затемнение, город засиял огнями, заблагоухал весной и свободой. Индра предложил Бриху вступить в компартию. Но тот только покачал головой. Сколько других дел казались ему теперь более важными.

— Зачем? Разве это нужно?

Индра задумчиво поглядел на него.

— Да, нужно. Ты боролся вместе с нами во время войны, приходи и теперь к нам.

Брих упрямо покачал головой.

— Я боролся против нацистов и готов был примкнуть к кому угодно для борьбы с ними. Кстати говоря, трудно назвать мое пустяковое участие борьбой. Но я не разбираюсь в политике, друг. Теперь с нацистами покончено, к чему политика?

Индра серьезно покачал головой:

— Мало ты извлек уроков из войны, Брих. Не стану тебя уговаривать. Тебе же хуже.

Их пути разошлись.

Первые заботы: записаться в университет и получить обратно свою комнату. И то и другое Бриху удалось; он жадно накинулся на работу. И вот… Первое отрезвление: где-то далеко взорвалась атомная бомба. Где-то за тридевять земель, в Японии, а от грохота этого взрыва дрогнуло счастье Бриха. Страшно, но все же это случилось за тридевять земель, в Японии. Однако и в Чехословакии стали поднимать голову те, кто помалкивал в дни освобождения, кому был ненавистен грохот советских танков и мощное русское «ура!». Созданы четыре политические партии. К чему? Брих был разочарован. Нужно ли это? И нужно ли это было во время оккупации? Страницы газет наполнились мелочной клеветой: казалось, неуверенная нога пробует крепость льда — шаг, еще один — можно пройти! Можно начать свистопляску и орать во весь голос. Различия политических взглядов, первые споры и ссоры… Сначала Брих не понимал их и раздражался, потом стал пожимать плечами: видимо, так и должно быть. Так было всегда. Может, в этом и заключается свобода. Не все развивается гладко, ворчуны кое в чем правы. Время летело. Ирена жила в общежитии, получала стипендию, страстно увлекалась музыкой. Новые заботы, экзамены, новые люди, новые лица вокруг. Эти будни! И Брих и Ирена тонули в них. Сжимая ее в объятиях, слушая вместе с ней любимые пластинки в своей комнате или «Итальянский концерт» Баха, который она однажды сыграла ему в плохоньком кафе, Брих чувствовал: это его прежняя Ирена. И все же он понимал, что все как-то изменилось. Но не признавался себе в этом. Брих внимательно наблюдал Ирену, она казалась рассеянной и усталой, в ее глазах были нетерпение и жажда чего-то; чего — он не понимал. Иногда они ссорились, он упрекал, что она забывает его и невнимательна, что она слишком втянулась в общество коллег по консерватории. «Так много приходится работать, пойми, мальчик». Брих соглашался. Пришла первая зима, он упорно трудился, экономил каждую копейку — бережливость была у него в крови — и строил планы домашнего обзаведения. Куплю диван, Ондра даст взаймы. Куда поставить пианино? У Ирены не было своего инструмента, и Брих решил сделать ей сюрприз. Он подрабатывал рецензиями в газетах, скопидомничал, зарывался в работу, как крот. Не раз у них с Иреной не хватало времени для встречи. Это были дурные недели и месяцы. Брих чувствовал: что-то вырастает между ним и Иреной, но не знал, что делать. Резкий ветер освобожденной жизни уносил их в разные стороны.

Однажды он познакомил ее с Ондржеем. Падал снег. Он выбелил улицы. Ондржей что-то праздновал и пригласил их, как старых знакомых, в бар. Там играл джаз, на барабанщике была маскарадная шапочка. Люди пили, веселились, танцевали. Ирена больше всех. Бриха удивило, как легко сдружились Раж и Ирена. Все хохотали, пикировались, вспоминали детские годы и его, Бриха, фантазерство. После этого все трое стали встречаться чаще. Брих ничего не подозревал, планировал будущую жизнь и честолюбиво стремился вперед: сдать вторые государственные экзамены, заработать денег, жениться на Ирене! Сейчас этого еще нельзя, на стипендию не проживешь.