Гражданин Галактики (сборник)

— Сэр? Я думал, мы тут для того, чтобы передавать на Землю сообщения о планетах, открытия которых от нас ожидают?

— Ах это!.. Да, конечно, и это тоже… Но то, о чем я говорю, гораздо важнее. Людей, знаешь ли, на свете и без того уйма. Зачем же поощрять новую колонизацию? Любой математик решит тебе проблему перенаселенности в одно мгновение — надо просто перестрелять всех через одного.

Мистер О’Тул отозвался, не поднимая глаз:

— Что мне в вас нравится, шеф, так это ваше большое доброе сердце.

— А ну, потише, там, на «галерке». Так вот, сынок, сегодня мы пытались выяснить природу времени. — Должно быть, на лице у меня выразилась вся мера моего удивления, так как Бэбкок продолжал: — О, мы знаем, что такое время… но уж больно много этих самых времен. Видишь вот это? — И он показал на дисплей, где все еще без устали каждую секунду проскакивали пики. — Это сигналы гринвичского времени: сигнал принят по радио ^{28} и скорректирован с учетом нашей относительной скорости и ее изменения. Затем есть время, отсчеты которого ты слышал в своих наушниках, — корабельное время. Затем есть время, отчеты которого ты получал от своего брата и передавал нам. Мы старались сличить их все друг с другом, но трудность состоит в том, что нам приходится включать в цепь людей, а в то время как одна десятая секунды практически не ощутима для человеческой нервной системы, физические приборы легко измеряют даже микросекунды. Любая радарная система запросто может разделить микросекунду на части подобно тому, как ты разрезаешь ножом фунтовый кусок масла. Поэтому нам приходилось множество раз повторять одно и то же, дабы скомпенсировать собственное несовершенство.

— Понятно, но что именно вы ожидали обнаружить?

— Если бы я «ожидал», я бы этим не занимался. Но можно сказать, что мы пытались выяснить, какой смысл вкладывается в слово «мгновенно».

Мистер О’Тул с трудом оторвал взгляд от консоли.

— Если оно вообще имеет хоть какой-то смысл, — поправил он.

Доктор Бэбкок покосился на него.

— Ты все еще тут?.. «Если оно вообще имеет хоть какой-то смысл»… Сынок, со времен великого доктора Эйнштейна слова «мгновенный» и «мгновенность» у любого физика считались неприличными. Мы выкинули к чертям самую концепцию мгновенности, мы отрицали, что в этих словах есть хоть какой-то смысл, и построили без них блистательную структуру теоретической физики. А затем появились вы, мыслечитчики, и одним пинком разрушили эту структуру. Ох! Только, ради бога, не считай себя виноватым, ведь в каждой квартире время от времени необходима уборка. Если бы вы, ребята, проделывали свои ярмарочные фокусы всего лишь на скорости света, мы бы отвели вам место в своих отчетах и постарались бы поскорее забыть о вашем существовании. Но вы нахально настаивали, что работаете на скоростях, чудовищно превышающих скорость света, что сделало вас в физике столь же желанными, как желанна свинья на праздновании бракосочетания. Из-за вас физики разбились на две главных школы, одна из которых хочет просто вас классифицировать как чисто психологический феномен, не имеющий к физике ни малейшего отношения; эти парни считают, что ежели они зажмурятся, то вас вроде бы и в природе не будет. Вторая же школа полагает, что если то, что вы, так сказать, производите, можно измерить, то тогда обязанность физиков заключается в том, чтобы оное измерить и опубликовать, поскольку физика — прежде всего искусство измерять явления и давать им точные количественные оценки.

О’Тул пробормотал:

— Хватит вам философствовать, док.

— А ты занимайся своей цифирью, О’Тул. У тебя, как я вижу, душа напрочь отсутствует. Так вот, эти ребята жаждут измерить, на каких таких скоростях вы работаете. Им неважно, как вы это делаете, — они уже оправились от удара, что эта скорость превышает скорость света, им только хочется выяснить, какова же она конкретно. Их не удовлетворяет то, что вы делаете это мгновенно, иначе им, знаешь ли, пришлось бы из одной веры переходить в другую. Они хотят точно установить скорость передачи мысли — скажем, во столько-то раз быстрее скорости света. А узнав это, они модифицируют свои уравнения и с радостным визгом вернутся в свои привычные и хорошо наезженные колеи.

— Это уж точно, — согласился О’Тул.

— Но есть и третья школа мыслителей, единственно правильная… Моя школа.

О’Тул, не поднимая глаз, издал губами неприличный звук.

— У тебя что, приступ астмы? — с наигранной тревогой спросил Бэбкок. — Между прочим, хоть какие-нибудь результаты ты уже получил?

— Пока ничего определенного. Отклонения времени в обе стороны то отрицательные, то положительные, но всегда в пределах ошибки наблюдения.

— Видишь, сынок? Вот это и есть правильная школа. Она измеряет, что происходит, а там хоть трава не расти.

— Слушайте! Слушайте!

— Заткнись ты, гнусный ирландский ренегат! Кроме того, вы, мыслечитчики, впервые дали нам реальный шанс проверитьеще одно дельце. О преобразованиях Лоренца слыхал?

— Вы имеете в виду уравнение Эйнштейна?

— Ясное дело. Тебе известно то, которое относится ко времени?

Я поднапрягся. Мы с Патом прослушали курс физики на первом году обучения. Это было уже давненько. Я взял бумажку и изобразил на ней формулу в том виде, в котором она мне запомнилась:

— Именно это, — отозвался доктор Бэбкок. — При относительной скорости «v» временной интервал в первой системе координат равняется временному интервалу во второй системе координат, умноженному на корень квадратный из единицы минус квадрат отношения относительной скорости к скорости света. Конечно, это — формула специальной теории относительности для постоянных скоростей. При наличии ускорения все делается сложней, однако существует множество разногласий в вопросе о значении этой формулы, если она вообще хоть что-то значит.

Я выпалил:

— Как! А я был уверен, что теория Эйнштейна доказана?! — Мне внезапно стало ясно, что, если уравнения Эйнштейна неверны, нам придется пробыть в пути чертовски много времени; ведь Кита ^{29} — наша первая цель — лежит в одиннадцати световых годах от Солнца… А это всего лишь первая цель, другие-то куда дальше.

Но ведь все говорили, что, как только мы достигнем околосветовой скорости, месяцы станут пролетать мимо нас будто дни. Уравнения Эйнштейна доказывали, что это так.

— Внемли же мне! Скажи, как можно доказать, что в птичьем гнезде действительноесть яйца? Не мучай без нужды свое серое вещество: надо просто залезть на дерево и посмотреть. Другого пути нет. Вот мы и лезем на дерево.

— Как это прекрасно, — сказал О’Тул. — Сними штаны и лезь выше.

— Потише там! Одна из философских школ утверждает, будто эти уравнения означают всего лишь, что часы станут показывать другое время, если ты станешь смотреть на них с той звезды, мимо которой пролетаешь… чего ты, конечно, сделать никак не можешь. А реального сжатия или растяжения времени происходить не будет, что бы там ни означал сам термин «реальное». Другая школа, опираясь на соответствующие формулы для расстояния и массы, а также на то, что знаменитый опыт Майкельсона-Морли показал, что преобразование расстояния является «реальным», а также на то, что увеличение массы поддается расчету и практически используется в ускорителях элементарных частиц и вообще в ядерной физике, например, в двигателе нашего корабля, делает из этих соображений вывод, что различия в течении времени тоже должны быть настоящими, поскольку выведенные из него формулы подтверждаются практикой. Однако толком никто ничего не знает. Так что остается одно — лезть на дерево и смотреть.

— И когда же мы узнаем правду?

Я все еще никак не мог успокоиться. Ведь я соглашался провести на корабле несколько лет эйнштейновскоговремени. То, что мы можем погибнуть в эти годы (а дядя Стив говорил, что, вероятнее всего, именно это с нами и произойдет), меня как-то мало беспокоило. Но смерть на «Элси» от старости — вовсе не то, на что я рассчитывал. Страшно было даже подумать, что мне предстоит стать пожизненно заключенным внутри этих стальных стен.

— Когда? Господи, да это нам уже известно!

— Известно?! И каков же ответ?

— Не торопи меня, сынок. Мы летим уже пару недель при ускорении, равном 1,24 g; к настоящему времени мы достигли скорости около девяти тысяч миль в секунду. Пока мы еще не очень удалились от Земли, скажем, всего лишь на половину светового часа или на 5 450 000 000 миль. Нам понадобится не менее полугода на то, чтобы приблизиться к скорости света. Но, тем не менее, мы уже сейчас идем на внушительном проценте этой скорости — примерно на пяти процентах ее. Этого достаточно, чтобы определиться. Ее воздействие на время вполне поддается измерению с помощью вас — мыслечитчиков.